Мост через огненную реку - Елена Прудникова

– Да ну, глупости… Песенку вспомнил… Сейчас и не спою толком… Что-то там про цыгана на черном коне, который летит вниз с обрыва, почему-то «ни тебе, ни мне»…

– Не так, ваша светлость, – поправил его сотник. – Там поется: «Не тебе, а мне…»

– И что это значит? – пожал плечами Бейсингем.

– Поверье такое… Говорят, что цыган на черном коне – один из спутников Хозяина. Вернее, не из спутников. Свита у Хозяина из благородных, разве они цыгана к себе подпустят? Ему когда-то предсказали, что его полюбит прекрасная королева, и с тех пор он ездит за ними и ждет. И очень боится, чтоб его кто-нибудь не опередил. Оттого, если при нем другой цыган садится на черную лошадь, он сводит лошадь с ума, так что та убивает себя и всадника.

– Да что я, на вороных не ездил?! – сердито выкрикнул Гален.

– Может, где в других местах, – подумав, сказал сотник. – Поверье-то здешнее.

– Получается, что Хозяин – вовсе не князь всего мира? – пожал плечами Бейсингем. – Что-то у него уж больно ограниченная территория.

– К сожалению, мы идем по этой территории, – мрачно сказал Теодор. – Впрочем, сейчас проверим…

Он поднялся и подошел к верховым стражникам. Двое из них были на вороных конях. Гален протянул руку и взял за повод ближайшего – тот всхрапнул и метнулся в сторону, так, что будь на нем не стражник, а, скажем, обычный конник, то и не усидел бы. Генерал шагнул к другому – конь оскалился и вздыбился.

– Вот и ответ, Тони, – сказал Теодор. – Хотя, вероятно, он тебе и не понравится. И еще… Помнишь цыган, которых мы встретили? Они потеряли в этих землях восемь лошадей. Кони взбесились: вечером, когда их повели купать, кинулись с обрыва в реку. Всадники успели спрыгнуть… почти все… Правда, я про масть не догадался спросить. Но теперь уже и не надо… Да, и еще одно… – генерал в упор взглянул на Энтони, и тот заметил в его глазах какое-то странное выражение, которое он не мог ни понять, ни истолковать. – Когда я сидел на этом… когда все это было… никогда ничего подобного! Я тебе рассказать не сумею, но…

– Я вижу и так, – ответил Энтони и, тоже не обращая внимания на стражников, нервно рассмеялся и хлопнул Теодора по плечу. – Надо нам побыстрее отсюда выбираться. Солдаты и так уже по вечерам отворотное зелье варят, если еще и генералы по той же дорожке пойдут…

Возвращались они шагом. Один из стражников отдал Галену своего коня.

– Не спешите, ваше благородие… – тихо, чтобы не слышали другие, сказал сотник. – Не надо…

Генерал поднял голову и криво усмехнулся.

– Что, хорошо выгляжу?

– Покойники, они хуже смотрятся, – ответил тот. – А живые обычно лучше. Мы эти земли знаем, наши такие вещи понимают, а другие могут и не понять. Особенно офицеры ваши…

Услышь Гален подобное еще вчера, взъярился бы не хуже вороного. Но сейчас он лишь кивнул и поехал шагом.

Энтони не стал их ждать – надо было вернуть коня. Он подъехал к Флику, подготовившись к неприятному разговору. Но все прошло на удивление гладко.

– Ну что вы, герцог, – сказал полковник, принимая повод. – Какие могут быть извинения? Это счастье, что вы так быстро догадались…

Во время разговора он вертел в руках плетеный кожаный ремешок. Энтони присмотрелся: узенькие красные и черные полоски переплетались в узоре, который, раз увидев, забыть невозможно. Чертогон! Он коротко выдохнул и зашептал прямо в лицо Флику:

– Полковник, умоляю вас! Уберите его куда хотите, хоть за пазуху, что ли, только не держите на виду… А если вам захочется отворотного зелья, пройдитесь вечером по лагерю. У любого костра угостят. Пусть хоть в штабе этой отравой не пахнет…

Тем временем подъехали и остальные. Гален был все еще бледен, но на покойника походил куда меньше, чем на берегу. Солдаты при его появлении разразились такими приветственными воплями, словно это был торжественный въезд победителя в столицу.

– Что это они так разошлись? – послышался рядом голосок Актэфорца.

Вот только его сейчас и не хватало! Хотя, может быть, он как раз и нужен?

– Объясняю, маркиз! – заговорил Бейсингем с такой яростью, что сам удивился. – Генерала Галена в войсках любят. Объясняю, почему. С провиантом все в порядке, переходы по силам, потери раза в три меньше, чем у ваших мясников, офицеры морду бьют мало, поскольку сами боятся. А то, что у него характер скверный – так это солдат не касается, это генеральская головная боль. Есть еще вопросы?

Он оставил растерянно моргающего маркиза и протолкался в самый центр кричащего круга, застав невероятно трогательную сцену, словно сошедшую со страниц модного сентиментального романа: радостно ухмыляющиеся чумазые физиономии солдат и растерянно улыбающийся генерал. Казалось, ликовали даже лошади стражников.

– Пустите! – услышал он. – Дайте пройти!

Сквозь толпу протиснулся солдат-конник лет сорока, сжимая что-то в руке. Энтони тихонько застонал. Это уже был роман для дам.

«Чертогон или солнце? – подумал он про себя. – Если бы это был стражник, тогда точно чертогон, а конник – пятьдесят на пятьдесят…»

– Ваше превосходительство, – сказал солдат. – Возьмите. Это из Святого Города, чудодейственное, с мощами. Чтобы вас Бог хранил…

Он протянул генералу черный шнурок, на конце которого висела медная двенадцатилучевая звезда, в просторечии именуемая солнцем.

«Ладно, хоть не чертогон!» – облегченно вздохнул Бейсингем.

– Спасибо! – серьезно произнес Гален, надел шнурок на шею, поцеловал звезду и убрал ее под рубашку. Он, должно быть, хотел еще что-то сказать, но лишь махнул рукой и, скользнув ладонью по плечу солдата, подошел к Бейсингему. Тот безотчетно стал так, чтобы прикрыть генерала от штабных – незачем им видеть выражение его лица. Жалко, что здесь нет лошади, закрыта бы их обоих. Марион, наверно, обижается…

– Тони! – сказал Гален, немного помолчав. – Поделись пограничниками…

– Конечно, – кивнул Энтони. – Бери любую сотню.

– Сотня мне ни к чему. Мне нужен ординарец, знающий эти края.

Бейсингем вздохнул:

– Понял. Сегодня же распоряжусь.

«Да… – мрачно подумал он. – У командующего ординарец-пограничник, офицеры с чертогонами, весь лагерь пропах отворотным зельем. А ведь мы еще не подошли к Аркенайну…»

На следующий день, едва Бейсингем проснулся и вышел из палатки, навстречу ему с земли поднялись трое пограничников: давешний сотник, высокий парень лет двадцати с небольшим и третий, чуть постарше второго и поменьше ростом – по особо неброскому виду и скупым мягким движениям в нем угадывался разведчик.

– Сотник Квентин Мойзель! – представился стражник. – Ваша светлость, ординарцы для господина командующего.