Досье без названия - Н. Черняк

– Еще больше, чем сейчас? Я и так уже чувствую себя секретным архивом.

– Пока это не секреты, а ваши предположения. Не имеющие ничего общего с реальностью.

– Ну тогда не знаю, что вам сказать. Делайте как считаете нужным.

– Второго января они говорили на разные темы, – начал он, разглядывая свои руки. – В частности о том, как небезопасно жить в современном мире и как ужасно, что родители совсем не могут защитить своих детей, особенно когда те становятся взрослыми. И тут, как иллюстрацию этой мысли, она упомянула французского функционера, занимающего очень высокий пост и внезапно узнавшего, что его сын работает на секретные службы другого государства. Она где-то случайно услышала эту историю, но уже не помнила, где и от кого. Ей почему-то казалось, что речь идет о Моссаде.

– Да, это не та история, которую можно найти в глянцевом журнале.

– Именно. Для нее это был один пример из многих. А для Грэга это был знак, что где-то есть утечка информации. И он должен был разобраться, откуда она об этом узнала.

– Погодите, погодите, я не очень понимаю. А что такого страшного вы видите в этой истории?

– То, что это правда.

– То есть?

– Эта информация опасна, потому что это чистая правда. Я не собираюсь вам говорить, какой именно пост занимает мой отец, но так оно и есть: французский функционер высокого уровня, сын которого работает на Моссад.

– Теперь я вообще ничего не понимаю. Ваш отец не работает на Моссад? И только один из его сыновей там работает, не оба?

– Да, только один.

– Ну допустим, и кто же из вас – вы или Грэг?

– Я.

– А он тогда кто?

– Вы знали это с самого начала: журналист, занимающийся расследованиями. Всё очень просто: он специализировался на террористических сетях и его, естественно, всегда подозревали в работе на секретные службы, но ничего подобного не было.

– Теперь я совсем запуталась. То есть ваш отец француз? И Грэг? И вы?

– Именно так.

– Но почему тогда Израиль? Ваш отец говорит на иврите, и вы тоже…

– Мой отец специалист по этому региону. Он был… он там работал, когда встретил мою мать. Она израильтянка.

– Как же он встретил врача-педиатра?

– Он просто всегда и везде ездил с сыном. Сам занимался Грэгом и ни на кого его не оставлял. Однажды, когда Грэгу было два года, им пришлось посетить детскую неотложку, где в этот день дежурила моя мама.

– Боже мой, ну зачем мы обсуждаем убийство и весь этот кошмар, когда здесь такие сюжеты? Это же готовая книга.

– Я плохой рассказчик, мама рассказывает об этом очень смешно. В любом случае вы не должны были всего этого знать. Возвращаясь к нашей истории – Грэг услышал то, чего совершенно не ожидал услышать за чашкой кофе от малознакомой женщины.

– И что он сделал после этого разговора?

– Третьего января он поговорил с отцом и коротко обрисовал ему свою идею привлечь писателя. Потом встретился с вами в Орсэ.

– То есть то, что мне дали прочитать в Израиле, это был не рапорт?

– Нет, это отец потом записал с его слов.

– Но почему я? Зачем я ему понадобилась?

– Он всегда говорил, что журналист, у которого есть воображение, должен его сознательно ампутировать. У него самого воображения не было вообще, он оперировал только фактами. А здесь было совсем не за что зацепиться, поэтому нужен был кто-то, способный придумать что-нибудь за него.

– И он решил, что я настолько безумна, что соглашусь ему помочь. Не так глупо, если вдуматься. Но я сказала нет.

– Да, вы отказались, а он, никого не предупредив, стал изображать из себя секретного агента, потому что, с его точки зрения, отец уже засветился, значит спасать надо было меня.

– Ну да, конечно! Я же видела, как он это делал! Когда мы познакомились, он хотел меня проверить и пытался изобразить кого-то другого. И этим другим были вы.

– А дальше мы ничего не знаем о том, что произошло четвертого января, но он умер и Ари тоже.

Рафаэль не поднимал на нее глаз и больше ничего не говорил. Камилль казалось, что он переживает последние дни жизни Грэга, когда старший брат решил защитить младшего.

– Он был дилетант, да? – спросила Камилль.

– Да, и у него не было ни единого шанса в борьбе с профессионалом, – ответил Рафаэль. И она поняла, что ему действительно мучительно больно жить с мыслью о том, что безоружный старший брат бросился на амбразуру ради него.

– В этом нет вашей вины, он хотел сделать как лучше, – посочувствовала она.

– Это не вина, а последствия моего выбора, – возразил он, давая понять, что больше не хочет об этом говорить.

– А что вы знаете об этой женщине? Что он сказал вашему отцу?

– Он оставил несколько фотографий, которые тайком сделал в ноябре и декабре.

– И это всё?

– Еще есть ее след в одном из дел, которым занимается Гедеон.

– То есть у вас. А когда это было обнаружено?

– После их гибели.

– А я могу узнать, каким образом?

– Наверное, можете, потому что всё равно уже догадались… Между Францией и Израилем есть… существует своего рода сотрудничество по предотвращению террористических актов. После их смерти… был… произведен обмен информацией по некоторым досье. И в нашей части… документов… эта женщина была, а во французской ее не было. И это самая важная деталь во всем деле. Мы несколько раз замечали ее присутствие в подозрительных ситуациях начиная с прошлого лета, Грэг – внимательный любитель – смог в ноябре обнаружить ее существование. А во французской части… досье ее нет.

– Может быть, это просто случайность?

– Конечно, она может вообще не иметь ко всему этому никакого отношения. Но совпадение довольно странное, правда?

– Да, действительно.

– Когда мы ее заметили, то с одной стороны… проинформировали французов о своем открытии… и с другой стороны – стали ее искать.

– А это вообще легально?

– Что вы имеете в виду?

– Ну как это происходит? Вы должны кому-нибудь сказать, что ведете свое расследование на французской территории?

– Скажем так, это подразумевается.

– Могу я посмотреть на ее фотографии?

Он что-то поискал в своем компьютере и передал его Камилль. На снимке была элегантная женщина лет пятидесяти. У нее были прекрасные темные волосы, довольно длинные и очень густые. Большую часть лица скрывали дымчатые очки. Черная одежда подчеркивала стройность, но не уменьшала грудь. На ней были удобные туфли на низком каблуке, и стоящий рядом стол обычного парижского кафе