Новый русский и американка - Лилия Беляева

Русский опять что-то сказал, даже пошевелился... На большее он не мог рассчитывать, так как его руки были заняты штурвалом. Но я поняла, по интонации, что он торопит меня, что он жаждет меня, несмотря на то, что находится при исполнении служебных обязанностей и не имеет права упускать из виду хотя бы линию горизонта. И я набросилась на его открывшееся мне во всем своем неземном великолепии чисто русское мужское достоинство. Как тигрица или, что ближе к насущной морской тематике, как акула.

Но какое же тягостное, невероятное разочарование ожидало меня! Несмотря на мои губы, руки, ноги, зубы, нос, язык, которые я пустила в ход, я не сумела - впервые в жизни! поверьте, не вру! - привести этот вяленький, абсолютно безынициативный мужской мускул в доблестное состояние боевой готовности! Где вы, предвкушаемые, вымечтанные яростные объятия? Где бешеная, неодолимая тяга двух тел?

На прощание я стукнула мизинчиком по этой убогой мужской плоти, висящей словно дохленькая колибри.

Не утерпела и стукнула ещё раз, потому что никогда, никогда до сих пор ни один мужской член не оскорблял так мое женское достоинство!

Я даже не взглянула в лицо этому нелепому капитану или штурману, надела свои трусики, натянула джинсы и горделивой походкой полноценной женщины удалилась прочь.

Однако, проходя по палубе и глядя, как утренние солнечные лучи сияют в капельках воды, увесивших леера, я вдруг искренне и очень тревожно засомневалась: а надо ли было бросаться на этого русского штурмана и прилагать столько усилий, чтобы сдернуть тугую "молнию" на его брюках, если в душе, в сердце у меня неизменно присутствует образ русского богатыря-блондина с удивительно сексапильным привкусом его криминогенного прошлого? И, получается, я как бы попыталась изменить своей любви? Не так ли? А разве иначе, как любовью, назовешь мое безутешное, постоянное, горячее, неустрашимое желание ощутить глубоко-глубоко в себе присутствие, скажу так, русского "сувенира", а точнее, русского могучего "саксофона", а для тех, кто сразу не догадался, о чем речь, уточню с чисто медицински-научной дотошностью - о мужском члене держу речь...

И вдруг мне стало так радостно-радостно. А ведь я абсолютно не изменила своему "новому русскому"! Судьба не позволила! Но так или иначе я чиста перед ним! Я как-то же вдруг почувствовала, что последнее мое приключение было бы совсем лишним, потому что вот-вот - и мы столкнемся с "новым русским" в каких-то совершенно необыкновенных, непредвиденных исключительно романтических обстоятельствах и... сначала какие-то скользящие, летающие, лихорадящие, трепетные поцелуи, похожие на касание мохнатых спинок гусениц или муравьиных босых ножек, потом он схватит меня и как бы закрутит спиралью и как бы задушит ожесточенным, неукротимым, как скачок леопарда из зарослей, поцелуем. А потом, потом, когда моя воля окончательно ослабеет и я ощущу, будто падаю, падаю в какие-то немереные, вулканические глубины страсти, он, овеянный запахом русской тройки, неудержимо мчащейся куда-то, и отчасти Тунгусского метеорита, наконец-то, наконец раздвинет мою смертельно истосковавшуюся, безраздельно преданную ему сокровеннейшую плоть своим великолепным, искрометным, королевским жезлом...

Я вернулась в свою каюту, приняла душ, побрила ноги, овеяла свое восхитительное тело дезодорантами и духами и села ждать своего безумно любимого, неимоверно искусительного "нового русского". Правда, ещё хорошенько почистила зубы, потому что как же иначе... И слегка откинулась в кресле, чтобы он сразу увидел, как хорошо смотрится мое голенькое, славное американское тело в сиянии первых утренних чистых лучей...

И - хотите верьте, хотите нет, но это было, было! Вдруг я услыхала что-то похожее на хлопки... Словно где-то кто-то с излишним усердием хлопает дверью. Потом этот звук приблизился... Я не устояла от любопытства и приоткрыла дверь.

В ту же секунду эта моя дверь распахнулась так, что хлопнула меня по лбу и грудкам, которые уж так устроены, что неизменно смотрят вперед, как орудия, готовые к бою...

А дальше... дальше... в мою комнату ворвался огненный вихрь, и этот огненный, опаляющий вихрь оказался тем самым "новым русским", которого я так давно, так трепетно, так безутешно любила, почти от самого Гонконга... И который таким трогательным показался мне, когда вынырнул из бассейна абсолютно голым, потому что его трусики-сюрприз растаяли в морской воде. Он, хоть и при деньгах, как всякий "новый русский", не догадался, что купил по дорогой цене смешную, опасную вещь и в самом деле насмешил весь пароход.

Но самое удивительное - он и в моей каюте оказался голым. Ну абсолютно голым! Только с толстой золотой цепью на шее и револьвером в руке. И без бумажника, естественно. Куда бы он мог засунуть бумажник, если, повторяю, был абсолютно, досконально голым?

Но меня его бумажник, как вы понимаете, нисколько не интересовал. Зато все его подлинные драгоценности и сокровища, все его восхитительное, почти необъятное "орлиное гнездо", дымящееся светлым мехом, с могущественным "саксофоном", великолепным отборным "супербананом" в самом центре были тут как тут... И этот "саксофон-супербанан" тотчас поразил меня и сокрушил своей наглядной, породистой, несколько высокомерной мощью... И я онемела вовсе не оттого, что "новый русский" держал в руках грозный пистолет, не оттого, что напористый грохот чьих-то ног, обутых в твердую обувь, потряс дверь моей каюты, а оттого, что невероятная, заветнейшая мечта моя сбылась - я имею возможность видеть вблизи так много дикой, восхитительной русской плоти... И, кажется, только тут, сейчас, я поняла, отчего древние греки так чтили фаллос...

Но сейчас же меня взяло сомнение, а привелось ли этим самым древним грекам хоть раз за всю их длинную, путаную историю увидеть живой, натуральный фаллос, светящийся изнутри какой-то неведомой, поистине волшебной, неразгаданной, русской, немножко лукавой, отчасти простодушной силой и безудержностью? Думаю, что нет.

... Меня, если честно, никогда не волновали всякие эти политические события и катаклизмы. Я давно, согласно собственным вкусам, поделила мин не на угнетателей и угнетенных, не на хозяев и работодателей, не на классы, не на фирмы и банки, а просто и ясно и наиболее, считаю, рационально и справедливо - на мужчин с фаллосами и женщин, предназначенных этими инструментами пользоваться в меру сил и возможностей. Так что я не бросилась к этому русскому с дурацким вопросом:

- Что происходит? Против кого ты? И за что воюют они? На чьей стороне справедливость?

Я видела только одно - как прекрасен мужчина в пылу сражения! И, возможно, накануне смерти! За ним охотились! Его хотели убить! Его застали врасплох! Он даже не успел приодеться!

Немножко я догадывалась, конечно, что, скорее всего, тут замешано его криминальное прошлое. А, возможно, и настоящее, потому что в дверь каюты не только молотили ногами, но изредка выкрикивали некое угнетающее слово, похожее на слово "полиция"... Ну я не стала углубляться. Я подарила этому храброму "новому русскому" одну из своих очаровательных улыбок и, чуть изгибая стан, наклонилась над холодильником, вытащила бутылку виски, приготовилась налить в рюмку...

Но "новый русский" тотчас неописуемо прекрасным жестом смелой, загорелой, нетерпеливой, настоящей мужской руки выхватил у меня из рук эту бутылку и, запрокинув голову, набулькал в себя живительной влаги сколько хотел и смог и посмотрел на меня чарующим взором наглеца, авантюриста и насильника. И, видимо, он все понял по моим глазам и остро отточенным, прелестным, напрягшимся грудкам...

- Как мне повезло! - проговорил, обшаривая мое тело неподражаемо нахальным, приметливым глазом.

И как он догадался, что со мной надо говорить по-английски? Наверное, все-таки мой образ запал ему в душу, хотя в силу каких-то непонятных пока обстоятельств он вынужден был вытолкать меня из своей каюты, когда я сама пришла к нему.

Но это уже в прошлом! А настоящее сияло и переливалось! Он, весь, целиком, принадлежал мне! И так просто это не могло закончиться на этот раз - это я чувствовала.

Обстоятельства между тем словно спешили нам навстречу. В дверь выстрелили. Мой "новый русский" выстрелил в ответ, схватил меня не очень ловко, но прочно за шею и повалился вместе со мной в дальний угол, за спинку кровати. И для меня это оказалось совершенно роковым. Видит Бог, никогда ни один мужчина не возбуждал меня сильнее и безумнее, чем этот потный, отстреливающийся "новый русский", пахнущий порохом, дымом и пламенем. Пистолет в его властной, опасной руке гляделся поразительно сексапильно и невольно звал мой взор туда, туда, где слегка примятое от неудобной позы сияло, переливалось, искрилось его "орлиное гнездо"...

- Милый, займемся любовью, - прошептала я, немножко неудачно выбрав момент - он целился в темные фигуры, видневшиеся в иллюминаторы. Но - что даже поразительно! - он нисколько не раздражился и, выстрелив, сказал весело и беспечно: