Легенда о сердце леса - Чики Фабрегат

к дереву. Он сидит, прислонившись к стволу, и я непроизвольно смотрю вверх, на кроны, опасаясь, что сейчас появятся эльфы. Сердцебиение следопыта исчезло. Я не заметила, когда он ушёл, но могу предположить.

– Давай, иди сюда, садись, – говорит Джон, указывая на землю рядом с собой.

– Джон, мне очень жаль, правда. Мне жаль, если ты подумал, что я привела тебя сюда для этого. Я думала, что ты… Боже, я чувствую себя глупо. Я не думала, что нравлюсь тебе, Джон.

Улыбка, с которой он смотрит на меня со своего места, причиняет мне боль, потому что это не флирт, который был недавно, как я теперь понимаю, а презрение. Теперь он презирает меня за то, что я была глупой маленькой девочкой. Я сажусь напротив него, скрестив ноги. Я не смею поднять глаза, когда он начинает говорить.

– Ты нравишься мне как человек, Зойла. Мне вообще нравятся люди, всякие. Ты, Крис… Мне нравится общаться, и я пытался объяснить это маме. Но не думал, что и тебе придётся объяснять. В любом случае, мы пошли сюда, потому что ты хотела сказать мне что-то важное. Я запутался, вот и всё.

Это не всё. Это не половина, даже не тысячная часть всего. Он сказал, что ему нравятся люди, и плотная печаль распространяется внутри меня, поглощая всё. Я стараюсь не плакать, но у меня не получается.

– Давай, не сгущай краски. – Джон поднимает руку, чтобы смахнуть слезу с моей щеки, но я останавливаю его прежде, чем он это делает.

– Джон, дело не в этом. Дело в том, что тебе нравятся люди. Так ты сказал… – Я смотрю вверх. Буквально заставляю себя смотреть ему в глаза. Это тяжело, но я не хочу снова отворачиваться. Он ждёт, когда я продолжу, и я делаю вдох, прежде чем снова заговорить. – Но я не попадаю под это понятие, Джон. Даже если тебе нравятся люди, я могу тебе не понравиться, и это меня убивает.

Мой голос срывается от слёз, и я с трудом подбираю слова. Я тянусь к его запястью, к тому месту, где я поцарапала его, когда вошла в лес, и он не сопротивляется. Я провожу пальцем по царапине, закрываю глаза и представляю, как клетки его кожи срастаются, объединяются, пока от раны не остаётся и следа. Затем я открываю глаза и успеваю увидеть, как он отдёргивает руку и неверяще ищет следы засохшей крови.

– Как ты это сделала?

Я пожимаю плечами. Не то чтобы я не хотела ему отвечать, просто мне так много нужно ему рассказать, что я не знаю, с чего начать.

– Ты сделала что-то подобное, не так ли? В день аварии, я имею в виду. Ты сделала что-то такое же.

Я киваю, но не осмеливаюсь дотронуться до него или подойти к нему, опасаясь, что он убежит. Он, наверное, думает, что я ведьма. Да, ведьма, которая спасла ему жизнь, но всё же ведьма.

– Ты что, колдунья или что-то вроде того?

У меня вырывается истерический смешок, и я тут же извиняюсь. Нет большой разницы между верой в эльфов или ведьм, все они персонажи сказок.

– Моя мать была эльфийкой.

Я смотрю на Джона, чтобы увидеть его реакцию. Он ничего не говорит. Он открывает рот, чтобы заговорить, но снова закрывает его. У него в голове, наверное, миллион вопросов, и он не знает, как их упорядочить. Я задерживаю воздух в лёгких, пока он подыскивает слова. Я думаю, что задохнусь, если он не скажет что-нибудь сейчас.

– Я тоже не хотел тебя целовать.

И я сразу выпускаю весь воздух. Хорошо, что я сижу, потому что я внезапно потеряла силы, как тряпичная кукла, неспособная встать.

– Я думал, что ты что-то скрываешь от меня, что твой брат был арестован за торговлю наркотиками и что парень, который всё время преследовал тебя, был полицейским. Я не знаю, сколько всего я себе представлял. Эльф. Это потрясающе!

Он вскакивает, размахивает руками, бегает вокруг меня и говорит непонятные вещи, пока что-то не заставляет его остановиться. Он приседает передо мной, хватает меня за руки и пронзает меня своими прозрачными глазами.

– Или это не так уж потрясающе?

Глава 26

Это больше не его голос

Рассказывать Джону обо всём после исцеления его царапины гораздо проще. Мне нужно пройтись, чтобы разогнать кровь, потому что я замёрзла, так что мы идём к моему дому и садимся на ступеньки крыльца. Я знаю, что бабушка на кухне и видела нас, но мне всё равно. Зато она не будет волноваться. Когда холод становится невыносимым, я приглашаю его войти. Мы здороваемся с бабушкой, запасаемся мешком чипсов, сливочным сыром и хлебом и поднимаемся в комнату Лиама. В конце концов, он пока не собирается возвращаться, а его комната намного опрятнее моей. Я до сих пор помню идеально заправленную кровать Джона, книжную полку без украшений, безупречно прибранный стол… Может, моя эльфийская половина и не отпугнула его, но беспорядок, в котором я живу, сделал бы это наверняка.

Я рассказываю ему о маме, о Лиаме, о Гербе и дедушке, о пантере и солнечной метке. Джон не говорит ни слова и слушает меня, как я слушала папу по ночам. Мне даже кажется, что его глаза блестят. Рассказать человеку, что эльфы существуют и могут делать удивительные вещи, всё равно что вернуть ребёнку иллюзорную веру в Деда Мороза сразу после того, как он обнаружил, что это родители кладут подарки под ёлку. Я показываю Джону свои уши, потому что он на этом настаивает, а он смеётся, вспоминая все те случаи, когда мне приходилось убегать, чтобы спрятаться.

– Так ты не такая храбрая, как я думал. Ты не стригла волосы и не делала татуировку. Ты даже не красила волосы в зелёный цвет. Я уже не знаю, нравишься ли ты мне так уж сильно.

На некоторое время эта комната становится нашим миром. Безопасным, уединённым, тёплым и счастливым миром. Время от времени я слушаю сердцебиение бабушки, проверяя, что с ней всё в порядке. Я говорю Джону, что никогда не заглядывала в его голову, и насчёт этого мне не приходится лгать. Я рассказываю ему о цветных чувствах, об эмпатии и о том, что его мать на самом деле больше волнуется, чем сердится. И каким красивым выглядел Крис в окружении голубого цвета, когда я смотрела на него в изножье кровати. Ему кажется невероятной способность моей матери завораживать голосом, и он расспрашивает о моих способностях, хочет увидеть их, попробовать на себе. Он заваливает меня вопросами о том, что я могу делать, но я не возражаю, я почти польщена. «Ты умеешь летать?» – спрашивает он, и мы хихикаем, как дети. Рассказ о соках и туннелях Великого дерева заставляет Джона поморщиться от отвращения, но неожиданно меня это успокаивает, потому что я не хочу, чтобы он встречал эльфов или пытался с ними сблизиться.

– Почему ты меня поцеловал?

– Почему ты не знала, что я собираюсь тебя поцеловать? Я думал об этом всю дорогу.

– Я же сказала, Джон, я никогда не заглядываю в твою голову, потому что твои настроения сводят меня с ума и не дают сосредоточиться. Когда я с тобой, я становлюсь неуклюжей.

И на мгновение мы оба замолкаем. Я никогда не задумывалась, почему это происходит со мной, почему мне гораздо интереснее чувствовать то, что чувствует Джон, чем слышать то, что он думает. Теперь я понимаю, что Герб говорил мне об очаровании людей. Для эльфов Лиам или я, с нашими эмоциями, перепадами настроения и страстью, должны быть такими же изменчивыми и привлекательными, как Джон для меня.

Я не рассказала ему о папе. И об Эвии тоже. В лесу он спросил меня, так ли потрясающе быть тем, кто я есть, на мой взгляд, и, возможно, пришло время сказать ему об этом, но это разрушит мираж идеального мира, который мы создали.

«Ещё ты не рассказала ему обо мне».

Я удивляюсь, когда голос Раймона вдруг звучит в моей голове. Я не скрывала специально, но это правда, я не упоминала о нём весь день. Я думала, что заблокировала его, но из-за всех переживаний двери моего сознания, должно быть, открылись. Но больше всего меня удивляет, как изменился голос Раймона. В нём больше нет привычной мягкости. Это