Легенда о сердце леса - Чики Фабрегат

– Нет, Раймон, конечно, нет. Я даже не знаю, почему я сказала ей, что сделаю это. Но теперь она собирается потребовать, чтобы я выполнила своё обещание, а я не могу.

– Конечно, можешь!

– Раймон, я не могу позволить ей умереть.

– Потому что она моя сестра?

– Потому что ты никогда не простишь меня.

Он не отвечает, и я благодарна ему за это, потому что никакие его слова не смогут заставить меня чувствовать себя лучше. Речь больше не идёт о биении наших сердец, о чувствах людей или эльфов, о том, чтобы разговаривать о любви просто ради удовольствия слышать признания. Если бы спасение мамы зависело от Раймона, а он бы этого не сделал, я не смогла бы позволить ему прикоснуться ко мне без чувства отвращения.

Я чувствую запах келча ещё до того, как вхожу в хижину. Папа сидит на диване, а Эвия – в кресле-качалке. Лиам и Кина стоят у двери. Настоящий семейный портрет. Только серебряной рамки не хватает. Идиллическую картинку нарушает тот факт, что Эвия на пороге смерти, и все ждут, что я как-то это исправлю. Отец передал нам свою ненависть к эльфам, чтобы пережить боль от потери мамы. Герб и дедушка презирали людей, потому что легче было обвинить отца, чем задуматься, не сделали ли они чего-нибудь плохого. Грета сердится на Джона, чтобы не сердиться на себя. И я не хочу говорить с Раймоном, потому что, если бы он сказал мне, что Эвия – его сестра, я бы нашла причину не вмешиваться. Когда что-то идёт не так, мы все ищем виноватого, того, на кого можно свалить свои ошибки. Люди лгут даже с благими намерениями, чтобы облегчить чью-то жизнь, но когда дело доходит до обмана самих себя, эльфы и люди устроены одинаково.

Я подхожу к Эвии, и она улыбается мне. Её губы так и не восстановили свой цвет с тех пор, как мы виделись в последний раз, и мне не нужно слышать её неровное сердцебиение, чтобы представить, что она переживает. У ребёнка сердце тоже не слишком хорошо звучит, и самое страшное, что она тоже это слышит.

– Мы не можем больше ждать, – говорю я.

Отец встаёт и подходит к нам. Каждый мускул его тела напряжён. Он хочет что-то сказать, но не знает, что и как. Я не заглядываю в его мысли, потому что и так знаю, о чём он собирается спросить. Но он медлит. Мы решили, что сделаем всё по-моему, но ни один из них меня не послушал, у обоих уже были свои планы без расчёта на меня. Или каждый из них рассчитывал убедить меня лучше, чем другой. Папа нарушает молчание.

– Мы должны всё подготовить. Что тебе нужно?

Я не знаю. Я не знаю, что мне нужно. Я не знаю, что может понадобиться даже при родах в обычных условиях, не говоря уже о таких.

– Ты уверена, что не хочешь позвать на помощь целителя? – спрашиваю я у Эвии.

Она пытается встать, но у неё нет сил. Отец слегка сжимает её плечи в знак поддержки. Делает вид, будто так и надо, и качает головой, ничего не говоря. Возможно, это занимает всего секунду, но у меня такое чувство, что время остановилось, что папа, Эвия, Лиам, Кина и даже Раймон смотрят на меня, ожидая, что я скажу волшебные слова, которые заставят всё это забыть, но я их не знаю. Я не ведьма и не волшебница, не знаю, почему я позволила втянуть себя во всё это. Я – это просто я, Зойла. Та, что в классе прячется на последнем ряду. Та, что обнаружила, что может делать удивительные вещи, не более удивительные, чем заживление царапины или небольшое сдавливание артерии. Вчера вечером я думала, что смогу преодолеть что угодно, потому что в Великом Древе всё кажется возможным, но это слишком для меня, и я единственная, кто это осознаёт. Я уже собираюсь сказать им об этом, когда Раймон говорит:

– Нет лучшего целителя, чем ты.

Он прав. Я просто в очередной раз пыталась переложить бремя на кого-то другого, но очевидно, что все они не позволят мне сделать это. Я пытаюсь в последний раз, хотя знаю ответ:

– Пожалуйста, Эвия. Пусть целитель хотя бы поможет мне, я ничего не знаю о родах.

Я не заметила, как открылась дверь, не знаю, когда она пришла и сколько она слушала, но я едва различаю силу в голосе бабули, когда она говорит:

– У меня хватит знаний на двоих.

Глава 31

В подчинении

В хижину входят обе мои бабушки.

– Прежде чем ты что-то скажешь, – говорит Арисия, – это была не моя идея. Не спрашивай меня, как она уговорила следопыта привести её сюда.

Я не удивлена. Старейшина сказал, что они сделают всё, чтобы помочь мне, и бабуля – лучшая поддержка, которую я могу найти сейчас.

Папа приклеился к креслу-качалке Эвии, и у меня такое чувство, что ничто не заставит его сдвинуться с места. Бабуля бродит по хижине, заглядывая то туда, то сюда, осматривая территорию. Я даже не знаю, что находится за занавесом из зелёных лоз, за которым, кажется, скрывается остальная часть дома. А вот бабуля входит и выходит из комнаты, в которой мы находимся, как будто она была здесь всю свою жизнь. Она внезапно помолодела или стряхнула с себя годы, которые в последнее время навалились на неё из-за всех нас.

Никто не смотрит на меня, никто со мной не разговаривает. Как будто меня нет в комнате. Раймон ходит из угла в угол, следуя бабушкиным указаниям, и ухитряется даже случайно не касаться меня взглядом.

– Мне нужно домой, – говорю я вслух.

Но все продолжают сосредоточенно заниматься своими делами, как маленькие муравьи. Полагаю, так им легче не думать.

Кина выходит за мной из хижины. Нет необходимости идти до самой поляны солнечных эльфов, рядом есть другой туннель, и она предлагает воспользоваться им. Мы огибаем пруд и вскоре оказываемся на месте. Кина указывает на дерево, смотрит на меня, но, по всей видимости, не собирается идти со мной. Я знаю, что она хочет мне что-то сказать. Не просто же так она пошла со мной. Но она всё не решается.

– Ты сможешь спасти их обоих? – спрашивает она наконец.

Она бледнее, чем обычно, даже для эльфа. Лиам – человек. Наполовину человек, и ей до смерти страшно думать о том, что рано или поздно она окажется в такой же ситуации, как Эвия. Вот что имел в виду Старейшина: необязательно быть Связующим звеном, достаточно, чтобы они думали, что я могу помочь.

– Я постараюсь, Кина.

Сейчас я не могу думать о ней и её будущем, но если ничего не получится, я поговорю с Лиамом, чтобы до этого не дошло. Я взбираюсь на дерево, на которое она мне указала, и вхожу в туннель, который открывается почти на самом верху. Этот путь короткий, очень короткий, и я прихожу к нашему дому, так и не решив, что я собираюсь делать, чтобы спасти Эвию. Бабушка не заперла за собой дверь. Я поднимаюсь наверх в свою комнату и из верхнего шкафа достаю коробку, в которую положила всё, что принесла из леса. Когда я заканчиваю собирать необходимое, я кладу это в рюкзак и думаю, заметили ли они моё отсутствие.

Когда я возвращаюсь, то замечаю сладкий запах, которого не было, когда я уходила. Я выхожу в коридор в поисках места, где можно переодеться, и первая дверь, которую я открываю, ведёт в очень опрятную, но обитаемую комнату. Тот, кто живёт здесь, разделяет пристрастие Джона к чистоте. Уверена, они бы хорошо поладили. Вещи, которые я принесла из дома, занимают так мало места, что почти незаметно, как я опустошила свой рюкзак, вывалив их на гамак. Я не знаю, куда положить одежду, которую я снимаю, чтобы не выглядело так, будто здесь пронёсся ураган, перевернув всё вверх дном. За мной не наблюдают одиннадцать эльфов, но я чувствую себя такой же уязвимой, как и в тот день, пока не натягиваю через голову белую тунику, которую мне дала Кина. И тогда всё меняется. Я снимаю сандалии и чувствую странную уверенность, силу. Я не могу заплести волосы в косу, но мне удается закрепить мамину заколку на нескольких прядях. Здесь нет зеркала, но я точно