Журнал «Вокруг Света» №05 за 1975 год - Вокруг Света

— Что ты, что ты, все чистая правда. Будем в Ростоке, еще и не то узнаешь, — Руди на минуту умолкает: впереди неторопливо пыхтит трактор с прицепной тележкой, и обогнать его на узком шоссе не так-то просто. Но вот трактор остается позади, и Руди тут же возобновляет прерванную лекцию. — Вот Росток обычно называют «морскими воротами» республики, пишут, что суда уходили отсюда в море еще 700 лет назад, и при этом забывают, сколько было этих скорлупок. А сейчас через порт проходит десять миллионов тонн грузов в год. Расширят, переоборудуют — будет шестнадцать. Представляешь, что значит обработать их, да еще так, чтобы капитаны считали Росток «быстрым портом»! Ганза Ганзой, только когда Советская Армия освободила Германию от фашизма, этих «морских ворот» не было и в помине. Кстати, сколько, по-твоему, нужно времени, чтобы собрать такой порт?

— Ты имеешь в виду построить? — Хотя мы объяснялись на трех языках — русском, немецком и английском, увы, подчас их явно не хватало.

— Нет, именно собрать. Ведь Росток в семи километрах от моря. Нужно было построить канал, мол, причалы. А это все камень. На побережье его нет. Поэтому когда в пятьдесят седьмом решили строить здесь порт, то валуны и булыжники собирали по всей стране. На полях, там они только мешали. Так по камешку и собрали целую гору — 60 тысяч тонн. Ну а строили «ворота», конечно, романтики, хотя и не потомственные. Сюда по призыву партии съехались отовсюду тысячи ребят. Кое-кто тогда сомневался: сумеют ли. Ничего, справились. Всего через два с половиной года порт был готов. При въезде в Росток Руди притормозил машину у моста через реку Варнов. Справа у причала стоял небольшой пароход с непривычно длинной трубой.

— «Форвертс» — «Вперед», — объяснил Бенциен. — Первое судно, которое спустили на здешней верфи. Водоизмещение — тысяча тонн. А теперь строят и десятитысячники, и двадцати-тысячники. Между прочим, до войны верфей здесь тоже не было.

— А как же потомственные корабелы? — Я решил не спускать Руди его квач.

— Потомственные? Не беспокойся, их достаточно. — Руди хитро прищурился. — И заметь: потомственные, а не ленятся сидеть за партами. Кстати, если захочешь побеседовать с потомственными мореходами, сходим на «Форвертс». Там мы их всегда найдем, — закончил он, трогая машину (позднее я узнал, что первое ростокское судно передано ребятам, которые обучаются там премудростям морской профессии. «Потомственные» же корабелы действительно прилежно сидели за партами: в школах).

Несмотря на некоторые опасения, вызванные слишком уж красочными рассказами Руди Бенциена, Росток не обманул ожиданий. Вдоль причалов порта тесно, почти впритык, стояли океанские суда, которые издали чем-то напоминали неуклюжих, толстых бегемотов по сравнению с грациозными жирафьими шеями портальных кранов, размеренно кивавшими где-то высоко над корабельными мачтами. Над зеленоватыми волнами с пронзительными криками носились чайки. На просторной городской площади девушки, взявшись за руки, вели хоровод, и свежий морской ветер трепал их волосы. Приподнявшись на цыпочки, устремленные вперед, они, казалось, в следующее мгновение птицами взмоют в голубое небо.

— Эта скульптурная группа символизирует стремление к мирному сотрудничеству прибалтийских народов, — объяснил Руди, проследив за моим взглядом. — С Ганзой не имеет ничего общего: установлена в XX веке.

Впрочем, нашлась в Ростоке и старина, свидетельствующая о его почтенном возрасте: средневековая ратуша; «Крёпелинер тор», массивные городские ворота — башня с гербом Ростока — знаменитыми семью готическими башенками, и даже старинный погребок с отполированными до блеска бесчисленными посетителями деревянными столами и моделями парусников, свисающими с потемневших от времени потолочных балок.

И все-таки, несмотря на многовековую историю, Росток — молодой город. Дело вовсе не в том, что большинство его жителей не убелены сединами. И не в выросших повсюду светлых многоэтажных зданиях, которые выглядят особенно юно рядом с тяжеловесной краснокирпичной ганзейской архитектурой. И даже не в новых современных предприятиях, каких-нибудь тридцать лет назад не существовавших даже на бумаге. Просто сам настрой жизни в Ростоке как бы устремлен вперед, в будущее. Не случайно, едва только началась беседа с Карлом-Хайнцем Неке, первым секретарем окружного совета

Союза свободной немецкой молодежи, как он с гордостью стал рассказывать о молодежном объекте № 1 — атомной электростанции «Норд», где в декабре прошлого года произведено опробование второго блока мощностью почти в полмиллиона киловатт. Пять еще предстоит соорудить.

— «Норд» — родной брат вашей Нововоронежской АЭС. Его проектная мощность известна — 3,5 миллиона киловатт. Конечно, эта электроэнергия очень важна для нашей промышленности, — продолжал Карл-Хайнц. — Но еще важнее не поддающиеся точному измерению бесценные киловатты опыта и дружбы, которые советские товарищи, участвующие в строительстве «Норда», подарили нашим молодым специалистам! Вы знаете, что еще с осени прошлого года молодежь по всей республике готовится к празднованию 30-летия освобождения от гитлеровского фашизма и к III фестивалю дружбы молодежи ГДР и СССР. В одном только нашем округе в эстафете дружбы принимают участие 120 тысяч членов ССНМ и 150 тысяч пионеров-тельмановцев. Пока еще рано подводить окончательные итоги, но могу сказать, что молодежный коллектив «Норда» впереди...

Я едва успевал записывать, что уже сделано или будет сделано в округе ко дню открытия фестиваля дружбы в Галле 14 мая. А Карл-Хайнц называл все новые и новые пункты, казалось, бесконечного плана. Массовые собрания. Тельмановские экзамены. Летописи освобождения. Звездные марши к памятникам славы. Встречи с советскими друзьями. Соревнования под лозунгом «Марш победы». Прошло, пожалуй, не меньше часа, прежде чем товарищ Неке перевернул последний листок в лежавшей перед ним папке.

— Вот коротко и все. Теперь я готов ответить на ваши вопросы, — Карл-Хайнц залпом осушил чашечку давно уже остывшего кофе. — Прошу...

Меня опередил Руди Бенциен, видимо истомившийся от столь долгого молчания.

— Товарищ Карл-Хайнц, не мог бы ты рассказать о традициях, связанных с морем, у молодежи Ростока? Моего московского коллегу особенно интересуют потомственные романтики, которых здесь, наверное, немало. — Лицо Руди оставалось непроницаемо серьезным.

Начавший было записывать, Карл-Хайнц отложил ручку и широко улыбнулся.

— Это больше в его компетенции, — повернулся он к сидевшему рядом высокому худощавому мужчине, секретарю по агитации и пропаганде Георгу Годевольсу. — Он не только шеф агитпропа, но и сам в душе неисправимый романтик...

В течение следующего часа мы узнали, что давно уже стало доброй традицией участие молодежи Ростока в ежегодной Неделе Балтийского моря. Что комсомольцы-портовики шефствуют над судами, курсирующими на «линиях дружбы», которые связывают Росток с Мурманском, Ригой, Клайпедой. Что теперь к ним прибавится еще и Одесса и что идущие туда грузы будут обрабатываться комсомольско-молодежными бригадами без малейших задержек. Что на пароходе «Мансфельд» члены ССНМ нашли оригинальный способ пропаганды успехов социалистического строительства: при заходе в заграничные порты все переговоры относительно фрахта обязательно проводятся в тельмановском кабинете, так что иным не слишком-то симпатизирующим ГДР дельцам невольно приходится задумываться, глядя на убедительно оформленные стенды. Что среди организаций ССНМ идет соревнование за звание «Наши отцы — революционеры». Что каждое лето сотни ребят из Ростока помогают службе охраны побережья отвоевывать у моря захваченную им сушу.

Я и не предполагал, что в портовом городе, пусть даже таком, как Росток («морские ворота» республики!), может быть столько интересных начинаний. Казалось, Георг готов развивать эту тему хоть до утра. Когда же он закончил, извинившись, что рассказал лишь о наиболее значительном, Руди опять успел опередить меня:

— Прости, Георг, а нельзя ли нам встретиться с настоящим романтиком, связавшим свою жизнь с морем? Неважно, если сам он и не плавает. Главное, чтобы это был человек, который, что называется, корнями врос в ганзейскую землю.

Карл-Хайнц и Георг многозначительно переглянулись и пообещали на следующий день выполнить просьбу.

Этого человека я представлял совсем иным. Как мастеру-корабелу ему полагалось быть немногословным широкоплечим здоровяком со степенной, неторопливой походкой. Как романтику — иметь задумчивый, мечтательный вид. Но у ворот верфи «Нептун» нас встретил худощавый, подвижный молодой человек с тонкими чертами лица и веселым, пожалуй, даже чуточку озорным взглядом.