Дикарка. Чертово городище - Александр Бушков

Потом словно что-то щелкнуло в мозгу, и она перестала быть цивилизованным человеком, как не раз случалось, стала дикаркой, управляемой лишь инстинктами. А самый сильный из них – инстинкт самосохранения...

Мысли в голове проносились с невероятной скоростью, ага, ну конечно, вот так она развлекается, сучонка... цепи ограничивают подвижность, иначе все слишком быстро кончится, и будет неинтересно… обычная, случайная жертва ничем себе не поможет, так что дубинка скорее символ, чтобы случайная жертва хоть самую чуточку походила на амазонку...

Но она-то не обычная девка, черт побери! И никто тут об этом представления не имеет!

Марина отпрыгнула вбок едва ли не в последний момент, когда павиан издали вытянул лапы и попытался ее сграбастать. И, сделав отчаянный прыжок, вмиг оказалась на вершине ближайшей пирамиды из кубов, лестниц и ступенек.

Обезьян рванул за ней, ничуть не удивившись, окончательно подтвердив первые подозрения: для него подобные забавы отнюдь не в новинку... Краем глаза Марина заметила, что девчонка так и стоит у перил, разрумянившаяся, приоткрыв рот, пожирая происходящее расширенными глазами.

Звякнули цепи – павиан кинулся вверх, зацепился ручными кандалами за угол ступеньки, пошатнулся, удерживая равновесие. Марина, не мешкая, ткнула его в горло черенком дубинки, он пошатнулся, отчаянно махая передними лапами, но не сохранил равновесия и шумно навернулся вниз, гремя железом и рявкая от злости.

Покатился по полу, тут же вскочил, кинулся вверх уже осмотрительнее. Совсем близко Марина увидела его маленькие злющие глазки, ее передернуло от мысли о том, чем кончались прошлые состязания. Опрометью слетела по ступенькам на другую сторону пирамиды, оглянулась вправо-влево.

Мало уступая обезьяне в проворстве, взлетела под потолок по толстому канату, ухитрившись при этом не потерять дубинку. Подумала, пользуясь короткой передышкой, что надолго эта забава затянуться не может – павиан, даже ограниченный в движениях цепями, двигался гораздо проворнее человека. Если будет продолжаться игра в догоняшки, он ее в конце концов настигнет, сграбастает и тогда...

Значит, нужно решаться. Иначе конец. И в прямом, и в переносном смысле.

Павиан сноровисто взбирался по соседнему канату – сейчас ему цепи нисколечко не мешали. Начал раскачиваться, пытаясь до нее дотянуться.

А поскольку человеческая мысль работает с невероятнейшей быстротой, передышки в две-три секунды Марине хватило, чтоб не просто просчитать план действий касаемо павиана, но и подумать о дальнейших действиях...

После этого она уже действовала по своей всегдашней привычке, просчитывая наперед движения не по одному, а целыми блоками, ц е п о ч к а м и...

Раскачалась на своем канате. Протянутая к ней обезьянья лапа промахнулась, цепь помешала. Цепляясь за канат левой рукой и обеими ногами, Марина раскачалась еще сильнее, словно спятивший маятник башенных часов, сильным рывком изменила траекторию полета, прикинула в уме все необходимое – вес булавы, траекторию, угол наклона тела...

Тяжеленный набалдашник булавы ударил обезьяна в правый висок, он сорвался вниз с коротким придушенным воплем, грянулся об пол так, что гул пошел по всему залу, эхо запрыгало кучей рассыпанных теннисных мячиков, отражаясь от голых стен...

Марина соскользнула вниз. Левую ладонь чувствительно обожгло трение, но на такие пустяки не следовало сейчас обращать внимания, игра шла, никаких сомнений, не на жизнь, а на смерть – кто знает, что за сюрпризы припасены у этой долбаной стервочки в ее гнусном умишке...

Хватило беглого взгляда, чтобы убедиться – обезьян валяется мертвее мертвого. Одним-единственным ударом можно и слона уложить на месте, если только знать, как бить...

Глава двенадцатая

Как уходят из гостей

Медлить было нельзя – могли всполошиться. Марина направилась прямо к золоченому балкону, остановилась перед ним, вновь прокручивая в уме цепочки и блоки.

Подняла голову. Очаровательная ханская дочка – будем ее так называть определенности ради, наверняка истине это вполне соответствует – до сих пор еще не могла опомниться от величайшего удивления, стояла, вцепившись в перила, в совершенно детском изумлении приоткрыв розовые губки, округлив глаза. Сколько бы здесь прежде ни состоялось подобных забав, т а к они никогда не кончались, сразу видно...

Верзилы тоже развесили губья, их физиономии стали еще тупее, хотя поначалу такое казалось невозможным. Усмехнувшись про себя, Марина отчаянным рывком бросила тело вверх – это было не так уж трудно, всего-то метра два, на тренировках (и в жизни, на занятиях) случалось откалывать номера почище...

Надежно уцепившись левой за перила и гораздо менее хватко правой, в которой была зажата булава, Марина оттолкнулась ногой, выписала головокружительный пируэт – и увесистый шар булавы с противным хрустом впечатался в висок правого верзилы. Он потерял равновесие, качнулся – и Марина ударом черенка в горло отправила его в полет через перила.

Возле второго она оказалась на какую-то долю секунды раньше, чем снизу донесся грохот, будто на пол обрушился толстенный чурбан. Вот тут, когда она уже не висела на перилах в неудобной позе, а стояла на ногах на твердой поверхности, все оказалось еще проще: удар коленом в пах (ох, как он взвыл, переламываясь пополам, сразу ясно, не евнух!), пальцами – в тупые бельма, набалдашником в горло! Теперь – уклон влево, подхватить падающее тело и согласно известному принципу рукопашной сделать так, чтобы оно помогло своим собственным весом, направить прямехонько за перила...

Кусок перил выломился с треском – и обрушился вниз вместе с телом. Еще один тупой, оглушительный удар... И больше снизу не доносилось ни звука. В добавке телохранители не нуждались.

Дверь, в которую ее сюда забросили, распахнулась, и к балкону побежали Гюнеш с подчиненными, оторопело вопя что-то нечленораздельное, хватаясь за кобуры. Поздно. Марина уже стояла на балконе, загородившись ошарашенной девчонкой, выкрутив ей руки за спину, прижав лебединую шейку древком булавы. Это оказалось не труднее, чем справиться с тряпичной куклой...

Троица остановилась под балконом, таращась вверх с видом людей, вероятно мечтавших, чтобы все происходящее оказалось ночным кошмаром, и понимавших тем не менее, что вокруг сама доподлинная реальность.

– Ну, что глазки пялите? – спросила Марина громко, злорадно. – Попробуй угадать, придурок сраный, сколько секунд мне потребуется, чтобы свернуть ей шейку... А чтобы башка лучше соображала, посмотри еще раз на тех трех обезьян...

Гюнеш невольно завертел головой, глядя на три лежавших там и сям неподвижных тела. Вытянул вверх руки, прокричал с самой натуральной мольбой:

– Я тебя прошу, не жми так сильно!

Девчонка слабо трепыхнулась, но Марина играючи ее утихомирила. Поднесла к ее лицу черенок булавы:

– Который глазик выдавить, правый или левый? Как скажешь! Только дернитесь, ублюдки!

Они замерли внизу, боясь шелохнуться. За спиной, за резной дверью тоже кто-то уже занял позицию – Марина превосходно слышала возню, толкотню, причитания на незнакомом языке, голоса как мужские, так и женские. Что ж, чем больше переполоха, тем лучше...

Дверь приоткрылась самую чуточку, показался чей-то округлившийся от ужаса глаз. Марина крикнула:

– Гюнеш, пидер ставленый! Ну-ка, распорядись, чтобы эти, у меня за спиной, убирались живенько! Иначе я этой сучке пальцы ломать начну...

Гюнеш отчаянно заорал что-то, и дверь моментально закрыли, шевеление за ней прекратилось, хотя наверняка никто не ушел, так там и остался.

– Ну что, – сказала Марина, – зови своего славного хана, потолкуем...

– Светлого хана нет во дворце...

– Ну тогда придется с тобой договариваться, – сказала Марина. – Потому что, чует мое сердце, в этой ситуации ты главный за все ответственный... С тобой и толковать.

– Кто ты такая? – вскрикнул он, весь белый.

– А какая тебе, на хрен, разница? – философски спросила Марина. – К чему такие подробности? Лучше давай обсуждать дальнейшую судьбу этой сучки...

– Сама ты... – пискнула пленница и тут же умолкла, придушенная черенком булавы.

– Ах, во-от как? – усмехнулась Марина. – Мы, оказывается, умеем и по-человечески изъясняться? – она чуточку отвела черенок: – Эй ты, паскудка бледная, как тебя зовут?

– Айгюль... – пролепетала ханская дочка.

– Хан – твой папа?

– Да... Отпусти, и тебя не тронут...

Двумя пальцами Марина прижала ей горло, посчитав, что узнала достаточно. По-прежнему зорко держа краем глаза дверь за спиной, чтобы не достали с той стороны, просчитав кое-какие варианты на тот случай, если все же сдуру ворвутся, громко сказала:

– Гюнеш, между прочим, мне уже приходилось убивать людей, и у меня это неплохо получается. Вот эти твари, – она подбородком указала вниз, – далеко не первые... Я специально вношу полную ясность, чтобы ты не строил иллюзий. По-моему, все козыри на руках у меня. Тебе понятно слово «козыри», обезьяна?