Heartstream. Поток эмоций - Том Поллок

мне за пояс, надевает перчатки и мажет мой живот желе, похожим на концентрированную арктическую талую воду. Я покрываюсь мурашками.

Он замечает мою дрожь:

— Я знаю, извините. Немного холодит.

Невольно вздрагиваю, когда он касается датчиком моей кожи. Через меня проходит легкий электрический разряд, и я чувствую, как каждый удар моего сердца пульсирует в челюсти. Он перемещает палочку туда-сюда, чуть наклонив голову набок, словно он — грабитель, а моя матка — сейф, который он может взломать. Потом до меня доходит, что так он смотрит на монитор компьютера. Я не знаю, сколько времени прошло. Около 3 657 955 лет, судя по количеству моих сердцебиений. Волна чувств — отчасти облегчение, отчасти разочарование — накрывает меня. Тесты были неверными. Ребенка нет. Ничего не изменилось. Все хорошо.

А потом я слышу это.

Кажется, что звук исходит из динамика на стойке рядом со мной, но я знаю, откуда он на самом деле. Устойчивый, но быстрый, перегнавший мой бешеный пульс.

Сердцебиение. Сердцебиение второго человека. Внутри меня.

Я не могу дышать.

— Миссис Ричардс?

Я не отвечаю.

— Простите, миссис Ричардс?

Я моргаю и смотрю вниз. В девяти дюймах от моего лица появляется белое пятно, и когда я, только заметив, что плачу, смахиваю слезы и вытираю запотевшие очки, то понимаю, что это коробка с салфетками. Чтобы дотянуться до нее, мне нужно высвободить руку с подлокотника.

И все это время маленькое сердце быстро, как крыло бабочки, трепещет: тук-тук, тук-тук, тук-тук.

— Хорошо, что вы пришли именно сейчас, — говорит доктор. — Судя по всему, срок около одиннадцати недель. Нам нужно взять кровь для анализов.

— Почему? — я резко поднимаю голову. — Что-то не так?

— Ну, мы берем кровь, чтобы все проверить. Но не думаю, что у вас есть причины для беспокойства. С точки зрения биологии, понимаете, женщины вашего возраста — идеальные машины для беременности.

Я киваю, пораженная приливом эмоций, переполнившим горло. Облегчение и благодарность, и… кое-что еще. Откуда оно? Я исследую это чувство с подозрением, словно подделку, будто оно на самом деле не мое. Я не должна была испытывать такое чувство по отношению к такому крохотному существу, которое не знает моего имени, у которого еще даже нет мозга.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Но у него есть сердце, и этого достаточно.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Эми

Все еще сжимая мое запястье одной рукой, Полли потягивается, как будто она только что очнулась от бодрящего дневного сна, и подбирает упавший нож. Пока она поднимается, я по-прежнему неподвижно сижу на корточках.

— У чая был горький привкус, — говорит она, — и там, откуда я, нужно было уметь притворяться глотать разные лекарства. Честно, Эми. Ты могла убить меня.

Она поднимает меня на ноги и кивает в сторону ближайшего из огромных фруктовых пирогов папы. Я не сразу улавливаю суть, но затем свет падает на него так, что я замечаю — пирог влажный, а тарелка под ним полна мутной жидкости.

«Я здесь, чтобы доказать кое-что», — она произнесла это после того, как включила телевизор. Должно быть, она вылила чай, когда я отвлеклась на новости.

— Ты же не хотела причинить мне вреда, правда? — Ее глаза широко раскрыты и уязвимы. — Ты просто хотела выбраться отсюда, увидеть своего отца и Чарли. Я понимаю.

Я отчаянно киваю, не в состоянии сказать ни слова, так как мое горло сузилось до размеров игольного ушка. Я не могу оторвать взгляд от ножа.

— Это вполне естественно.

Она говорит так, будто пришла к этому заключению, беседуя сама с собой.

— Значит, ты была осторожна с дозой того, что положила в чашку. Ты позаботилась о том, чтобы это не навредило мне, а просто усыпило, верно?

Я не отвечаю. Мои глаза раскрыты так широко, что я чувствую каждое колебание воздуха перед ними.

— Я поступила нечестно по отношению к тебе. Мне стоило подумать о том стрессе, которому я тебя подвергну, — задумчиво произнесла она. — Я была эгоистична в своем желании поговорить. Возможно, тебе было бы легче, если бы ты переспала со всем этим.

Она застенчиво улыбается мне и опускает лезвие ножа в пирог.

— Голодна? Ты ничего не ела с тех пор, как я здесь, а чай изумительно хорош с фруктовым пирогом.

Отскочив, я бросаюсь к осколку чайника с Шляпником. Пальцы царапают воздух в сантиметре от острой керамики, но Полли говорит «фу!», будто я собака, которая мочится на ковер, и оттаскивает меня назад. Ее пальцы железной хваткой обвивают мое запястье.

— Нет, Эми, — говорит она. Я потеряла из виду нож, но к моей шее прижимается что-то твердое и ужасно острое. Горло будто забито песком, но я не смею сглотнуть. Нежно, но сильно она поднимает мой подбородок, пока я не встречаюсь с ней взглядом.

До этого момента я не понимала, что на самом деле означает фраза «у человека безумный взгляд». Это вовсе не бешено вращающиеся глаза, как в мультфильмах. Наоборот, их полная неподвижность. Нормальные люди моргают. Нормальные люди интересуются тем, как на них реагируют, поэтому их взгляд скользит от ваших глаз ко рту и обратно, считывая ваши эмоции и отвечая теми же. Глаза Полли как у куклы.

— Ну. Уж. Нет.

Она выплевывает каждое слово. Пульс стучит у меня в висках. Я стою на цыпочках с ножом у горла. Ловлю ее безумный взгляд, пытаясь обратиться к ней с беззвучной мольбой.

Крик пронзает мои уши. Полли поворачивает голову к источнику звука, опуская нож. Я тоже оглядываюсь, потому что знаю этот голос.

Крик из телевизора был настолько громким, что колонки ответили треском. На экране Чарли крупным планом, микрофоны тянутся к его подбородку, по щекам бегут зеленые ручьи туши, похожие на реки на карте.

Он выглядит по-другому, и лишь спустя несколько бешеных ударов сердца я наконец понимаю почему: он побрил голову до короткого коричневого пушка, а расширенные зрачки похожи на два колодца.

Он стримит.

В правом нижнем углу экрана ненавязчивый знак сообщает, что это прямой эфир.

Рот Чарли слегка приоткрыт. Он выглядит напуганным до ужаса — нет, до смерти.

Он выглядит именно так, как чувствую себя я.

— Чарли? — к нему обращается голос за кадром. — Чарли, что происходит?

Его губы изо всех сил пытаются сформировать слова.

— Она напугана, — говорит он. — О боже, она думает, что умрет.

Его лицо исчезает вместе с гаснущим экраном. В отражении экрана я вижу лицо Полли, осунувшееся, бледное, разъяренное. Она с отвращением швыряет пульт.

— Ты стримишь сейчас? — требовательно спрашивает она.

Я не отвечаю. Это не бравада.