Квартет - Василина Орлова

И он потянул с вешалки свою куртку, от чего вешалка с гроздьями одежды, висящими на ней, покачнулась и собралась было рухнуть. Сергей Михалыч подхватил сооружение.

— Ну ты, ходячее стихийное бедствие.

— А Карина кто такая? — в смятении от всего происходящего спросила Елена.

Первые секунды смолкли все. Парень за компьютером поднял на Елену недоуменные глаза и дернул острым плечом.

— Да что вы? Карина это…

На Еленины щеки накладывали грим. Подводили глаза. Отчего Елена ощущала себя как в маске из папье-маше. А неведомая Карина опаздывала.

Наконец с треском распахнулась дверь и давешняя устроительница, огненноволосая, в развевающемся плаще и длинном шарфе, ворвалась в студию.

Богаделов, приземистый, в меру упитанный телеведущий, глядел благожелательно поверх очков. Очки круглили его и без того круглую физиономию. Карина налетела на него и безапелляционным тоном начала:

— Значит так, я все беру на себя. Вести беседу непринужденно, вопросы задавать только по ходу действия, героиня — она, — Карина указала на Елену.

Богаделов открыл было рот: его, профессионала, будут учить. Но махнул рукой. Благодушное сознание собственной значимости всегда гасило в нем вспышки гнева.

Студия, интерьер в голубом цвете, похожая на десятки других, ждала. Неудобные кресла, высокие столы-стойки, как в баре.

— Снимаем!

Кирилл присел в кресло в синей гостиной и включил огромный, с окно, телевизор. На экране плохой парень безжалостно мочил хорошего, но было ясно, что добро восторжествует. На другом канале поджарый президент в горнолыжном костюме являл нации пример здорового образа жизни. На третьем охмуряла поклонников «морская черепашка по имени Наташка».

Стоп, а это? Мелькнули кадры вчерашней галереи, знакомое лицо.

— Что мы здесь делаем, господа? — вопрошала с экрана красавица. Лицо ее было вдохновенно, Кирилл залюбовался. — Неужели всерьез принимаем за искусство все то, вокруг чего ходим?

Кирилл заново переживал потрясающую сцену в «Астрале». Вот девушка сбежала со сцены, окинула глазами экспонаты, и живо хлопнула один из них об пол. Толпа ахнула, а чертовка лишь весело развела руками.

Картинка сменилась изображением студии. Рядом с рыжеволосой Кариной восседала виновница переполоха в московском бомонде. Вид у нее был самый невинный.

— Пожалуйста, вы могли бы как-то прокомментировать ваши действия? — задал вопрос ведущий, состроив профессионально заинтересованное лицо.

— Я думаю, этот хеппенинг, эта акция привлечет внимание к нашей галерее. — быстро вступила рыжеволосая. — Публика должна понимать, что мы привлекаем и собираем вокруг себя нетривиальных людей, которые мыслят отнюдь не общими категориями.

Ведущий повернулся ко второй гостье. Та, казалось, смешалась. Но взяла себя в руки.

— Вряд ли эта сцена заслуживает такого широкого освещения. — начала она. — Впрочем, может как повод к разговору о том, что мы сейчас называем искусством.

Карина округлила глаза.

— Мы очень часто наблюдаем попытки самовыразиться, что называется, на пустом месте, — проговорила Елена. — Что с нами происходит, когда душа действительно встречается с искусством? С настоящим, высоким? Она, наша душа, обязательно дрогнет, отзовется, зазвучит. А часто ли она сегодня отзывается? Увы. Так произошло и там. Ничто не поразило, не захватило воображения. Скучно, господа. Все останется только поделкой, пока художник не вложит в камень, в холст, даже в ту же проволоку всего себя, жизнь, свою душу. Если, конечно, есть, что вложить.

Общие слова. Лицо Елены дали крупным планом, и Кирилл удивился, как она взволнована.

— Но кто будет определять, вложил художник в свое произведение душу или нет? — прищурился Богаделов. — Ведь то, что вы разбили… Человек, может, ночами не спал, придумывал эту вещь, а вы безжалостно ее истребили!

Елена невозмутимо кивнула:

— Вы могли бы отличить прекрасное от уродливого, а точней, от никакого?

— Не всегда. — сказал Богаделов. — Тут проблема критериев.

— Вот и давайте называть вещи своими именами, хоть это и может показаться опасным. Но в конце концов язык не только для того, чтобы прятать мысли. Пустоту надо называть пустотою, халтуру халтурой, псевдоискусство псевдоискусством. Мы видим выдумку и понимаем, что за ней ничего не стоит. Кроме желания эпатировать, прокричать, вот я какой концептуальный, поразить балованного московского зрителя. Но только механическими приемами добиться этого невозможно.

— Нашу галерею посещают сотни людей ежедневно, — заволновалась Карина, — и всем нравится!

— Внимание, у нас звонок в студии! — перебил Богаделов. — Алло, говорите.

— У меня вопрос к вашей гостье, — бестелесный голос в студии смолк.

— Елене Птах, — подсказал Богаделов.

— Да-да. — голос был молодой. — Елена, вы правы. И такое положение сегодня не только в живописи и скульптуре. Не пора ли нам разложить костры на площадях и спалить все, что в больших количествах поставляют нам…

— Вот такой хулиганский звонок, — деловито выправляя положение, улыбнулся ведущий.

— Наверное, жечь все же не стоит. — сказала Елена. — Давайте жить, понимать, чувствовать самостоятельно. Я вот предлагаю всем, кто нас смотрит, на день-два выключить телевизоры. Может статься, мир настолько интереснее, что и включать не придется?

— Спасибо, спасибо, — забормотал ведущий. — А сейчас мы прервемся на рекламную паузу. Смотрите нас завтра в это же время. В студии сегодня были Карина Добронравова, хозяйка галереи «Астрал», и Елена Птах.

На выходе из студии Елена встретила Михалыча. Поднявшись со стула, откуда он следил за прямым эфиром, водитель или кто он еще, подошел к Елене, улыбнулся.

— Ну, с крещением! Молодец, дочка.

Поправил какую-то складку на ее вороте:

— Хорошо говорила. Правильно. Даже страшновато за тебя, такую. Впору охрану приставить.

Ее удивило, что уже второй человек намерен ее защищать. От чего?

Елена шла домой, и на душе у нее было легко. Как никогда. Ничто не давило, не смущало. А после эфира и Богаделов, и Карина выглядели кисло. И одновременно взбудоражено. Как ни настаивала Карина, Елена отказалась от автомобиля, хотелось прогуляться.

У самого подъезда неожиданно прозвучал знакомый голос:

— Добрый день, Лена. Выглядите прекрасно.

Елена оглянулась. На скамейке сидел, положив ногу на ногу, ее недавний добровольный телохранитель, Кирилл, собственной персоной.

— Привет, — нерешительно проговорила Елена. — Вы меня ждете?

— А то кого же, — улыбнулся Кирилл. — Только что видел вас в прямом эфире. Поздравляю, снова победа.

— Э-э… — протянула Елена, стараясь скрыть, что комплимент пришелся ей по сердцу. — Спасибо, конечно. Вообще-то у меня не было такой задачи.

— У меня для вас еще один подарок. — полез в карман Кирилл.

— Еще один? — Елена догадалась: он имеет в виду розы. — Да, спасибо огромное за букет. Там не было вашего номера, а то я бы обязательно позвонила, поблагодарить.

— Ну, это не обязательно. — произнес Кирилл. — Но теперь у вас будет номер. Вот, держите, мой номер здесь, в памяти, — он протянул ей маленький сотовый телефон, почти насильно вложил в руку.

Ласково кивнул на прощанье и развернулся.

— Подождите! — крикнула растерявшаяся Елена.

— Дела, — отозвался он и пропал за углом.

Ну и ну! Елена повертела в руках серебристую коробочку. Она не умеет обращаться с такими вещами. Мало того, игрушка, наверное, дорогая. Сегодня же вечером она позвонит Кириллу и предложит забрать эту штуку.

Глава третья

Елена застала себя бессмысленно взирающей на настенный календарь. Глаза устали от электрического света настольной лампы в зеленом абажуре. Распластанная на столе ученическая тетрадь с неровными строчками закрылась, и чернильная ручка — Елене нравилось это старомодное стило — откатилась, наткнулась на томик Семена Кирсанова. От долгого сидения в неподвижности болели плечи.

Постепенно, отвлекаясь от сочинения, Елена приходила к горестным размышлениям. О природе всего, как она это называла. Подумать только, нигде нет таких заказников, заповедных пространств, где люди бы вели себя так, как им нравится. Метро, школьный класс, дом, кинозал, выставка, театр, музей. Не надо быть на Красной площади, на Тверской, на произвольной остановке трамвая, в кафе или в цирке, чтобы понять, что там сейчас происходит, кто пришел.

И если в вагоне разбушевавшийся дед сгоняет клюкой попутчиков с сидений, а на площади оригинальничает студент, исполняя Болеро на боливийской свирели, — эти и им подобные мелкие события суть незначительные отступления от канонов, исключения, которые подтверждают правила лучше самих правил.