Сотрудник уголовного розыска - Геннадий Яковлев

Не задержался в Сочи и Поронин. Он направился в Сибирь. Туда его все время тянуло. Там был размах, раздолье, его стихия.

Оставшиеся деньги — около семидесяти тысяч рублей, — он передал государству: на постройку детского дома.

В Сочи Поронин появился лет через пять. Веселого, радостного, встретил его на улице Иван Ефимович Деревянкин.

— Знакомьтесь, — ласково подтолкнул Василий вперед молодую черноглазую женщину. Высокая, крепко сложенная, она была под стать Поронину.

— Даша, — пропела тягуче женщина.

— Тоже коренная старательница и моя женушка, — улыбнулся Поронин. — Даша еще моря не видела. Вот и решили приехать, месячишко покупаться.

Супруги уговорили Ивана Ефимовича провести с ними вечер. Их сердечность, какая-то особая простота отношений сразу располагали к ним.

Деревянкин и Поронины, поужинав в открытом кафе, стояли на набережной, прислушивались к редким гудкам пароходов, к негромким всплескам набегавшей на гальку волны.

Улучив минуту, когда Даша отошла в сторону, Василий наклонился к Ивану Ефимовичу и зашептал:

— Счастлив я с ней. Ой, как счастлив! По себе срубил дерево. Легко мне с Дарьей. Руки золотые, и умница… Наша кость, черт побери, трудовая.

Что написать Наташе?

Когда случилась история, о которой я хочу поведать читателю, я работал следователем. Помню, ко мне в кабинет вошел невысокого роста паренек в голубой куртке.

— Меня зовут Ерин Иван, — сказал он. — Я хочу поговорить по душам. Можно? Вы не удивляйтесь, что я именно к вам пришел. Просто я читал ваши рассказы о преступниках. Вам же с ними часто приходится встречаться. Вот и решил посоветоваться.

Долго мы в этот день говорили. Честно сказать, Ивану было нелегко. Девушка по имени Наташа, которую он полюбил, совершила такое, что стоило призадуматься.

— Прошел почти месяц со дня нашего знакомства, — рассказывал Иван, — но Наташа по-прежнему бывала у моего бывшего однокашника Славки Петрушина дома. Мне не нравились их встречи. А вот сказать об этом не позволяла мужская гордость, хотя иногда я разделял настроения Отелло.

Перед самыми экзаменами в техническом училище, где я учусь в группе слесарей, у меня заболела мать, и Наташа целую неделю занималась нашим хозяйством. Она ухаживала за больной, мыла, готовила пищу. Я с трудом дожидался конца занятий и спешил домой. В один из этих вечеров к нам постучалась соседка. Я вышел к ней в коридор. Она попросила чулки.

— Какие? — удивился я.

— Девушка, которая ходит к вам, снимала белье и, видимо, по ошибке взяла и мои чулки.

После ухода соседки Наташа неожиданно погрустнела. Я безуспешно старался развеселить ее.

Наташа ушла, не пропев мне, как обычно, свою любимую шуточную песенку «Медвежонок».

На следующий день я примчался домой в пять часов. Наташа еще не приходила.

— Где же она? — забеспокоился я.

— Забегала, — сказала мама, — вот тетрадку тебе оставила.

На столе лежала ничем не примечательная общая тетрадь с четко выведенными в центре словами: «Дневник Н. В. Леонтьевой». Первые записи я прочитал с интересом, а дальше… Чтобы все остальное было понятней, я приведу часть из них.

«…Какой прекрасный человек наш классный руководитель Варвара Дмитриевна. Ее слова запомнятся на всю жизнь. «Ты получила аттестат зрелости. Перед тобой широкая дорога. Своим чудесным голосом, пением ты добьешься очень многого». Я буду артисткой! Цветы, аплодисменты. Наверное — это и есть слава. Мамочка сейчас спит. Мне жаль ее. Двадцать пять лет проработать бухгалтером, сидеть на одном месте, копаться в бумагах. Не жизнь — существование.

Варвара Дмитриевна не ошибается — я создана для другого — большого, красивого…».

Через несколько листов открылась еще одна любопытная страничка из жизни Наташи.

«Несчастливая моя звезда. Неудача за неудачей. Мало того, что провалилась при поступлении в институт. Вадим. Думала, он настоящий артист, а он бездарь. Ради него уехала чуть ли не на край света. Ради руководителя художественной самодеятельности районного Дома культуры! И еще сын. Стала матерью в восемнадцать. Больше не могу вынести прозябания. Прощай, Вадим, прощай. Мы с сыном покидаем тебя…».

На страницах значились города: Москва, Елизаветинск, Краснодар, Сочи, Ростов. Последним стояло название нашего города.

Что она делала на юге? Почему сейчас оставила сына у матери? Разошлась с мужем? Зачем приехала?

Я прочитал дневник несколько раз. Чувствовалось — хозяйка не доверяет всего бумаге.

На следующий день я старался не думать о Наташе. Ничего не выходило.

Почему-то вспомнились слова бывшей классной руководительницы Наташи — Варвары Дмитриевны, прочитанные, в дневнике. Именно она привила Наташе мысль быть певицей.

Зачем она сделала это, зная о посредственном голосе девушки?

Муж Наташи мне представился старым, злым и, если хотите, неумным человеком. Как мог здравомыслящий мужчина жениться на семнадцатилетней девчонке! Довести ее до такого состояния, что она с ребенком уехала от него.

Наташе трудно сейчас, и надо помочь ей. Разыскать, разыскать немедленно.

Наташу я увидел неожиданно: вечером на танцплощадке, когда мимоходом решил заглянуть в парк. Ее загорелая рука лежала на плече Славки. Надо отдать ему должное — танцевал он хорошо. «Я думая, ей тяжело, а она веселится», — мелькнула горькая мысль. Славка смеялся, красуясь в рубашке с расцветкой «золотые петушки». Мне хотелось отозвать его в сторону и поговорить по-мужски. Если бы Наташа не заметила меня, я так бы и сделал.

Мы пошли по узенькой, между густых акаций, аллейке в глубь парка.

— Ты прочитал дневник? — тихо спросила Наташа.

— Да.

— Я оставила тебе его, чтобы ты знал все. Рассказать бы я не смогла.

Наташа помолчала, потом заговорила горячо, с непонятной обидой:

— Так трудно жить. Все желания, надежды, мечты пропали. Стыдно работать официанткой, стыдно получать чаевые, улыбаться за них. Приходится все это делать потому, что маме трудно прожить с ребенком. Ты, вероятно, обратил внимание, я часто меняю местожительство. Характер у меня неуживчивый. Поссорюсь и больше не могу дышать одним воздухом с этим человеком.

— Ты, может быть, поэтому и мужа оставила?

— Нет… Вадим — плохой человек и намного старше меня, он ревновал без всякого повода, дрался.

«У тебя же об этом ничего не написано в дневнике», — подумал я, а сказал другое:

— Надо было думать, с кем связывать жизнь.

— Так ты меня понял! — обиделась Наташа.

Аллейка, по которой она уходила, — очень прямая. Я видел только спину Наташи…

В училище я немного забылся.

Но вот пришел вечер. Вероятно, меня кто-нибудь обвинит в сентиментальности. Да. Я мучился. Слова Наташи «характер у меня неуживчивый, поссорюсь и не могу дышать одним воздухом с этим человеком» не выходили у меня из головы. Вдруг она не захочет дышать со мной одним воздухом? Уедет из города?

Какой же я дурак! Наговорил глупостей, а ведь хотел помочь. Думал одно, сказал другое. И все из-за того, что она танцевала со Славкой. Я натягивал одеяло и сбрасывал его обратно.

…Раньше всех просыпаются птицы.

«Чик-чирик», — радостно прощебечет под окном. Помолчит, словно прислушиваясь, потом зальется звонко и весело.

Я встал с кровати и подошел к окну. С тротуара на меня смотрела Наташа.

Оказывается, с балкона второго этажа прыгать совсем не страшно. Надо повиснуть на руках, потом спуститься.

По-моему, все парни помнят первый поцелуй девушки…

В училище наступили каникулы. Наташа как раз в это время собиралась в Москву. Меня обрадовало такое известие, и вот почему. В Казани жила моя тетка, она давно звала к себе в гости, и я решил ехать вместе с Наташей. Однако ей ничего не сказал, думаю, пусть будет ей сюрприз.

В день отъезда я ждал Наташу на вокзале. Наконец она появилась, но не одна. Ее сопровождал парень в широченном пиджаке. Это заставило меня остаться незамеченным.

Скажете: ревновал? Да. И не нахожу в этом ничего плохого. Парень купил билет. Я слышал его хриплый голос: «шестой вагон». Мне билет дали в седьмой. Я занял место у окна и стал ждать. Скоро появились Наташа и парень в сером пиджаке. Парень нес два чемодана. Он не поцеловал Наташу. Просто протянул руку и исчез в густой толпе провожающих. Поезд дрогнул, будто его неожиданно кольнули чем-то острым, и колеса застучали на стыках. Серый вокзал спрятался за водокачку. Только тогда я перешел в шестой вагон. Наташа сидела в предпоследнем купе.

— Ты? — подняла она руки, словно защищаясь.

— Конечно, не серый пиджак.

— Просто знакомый, — объясняла Наташа.

В начале пути она вела себя странно: прятала глаза, легко смущалась, часто выходила в тамбур. Потом повеселела. Много рассказывала о сыне, Алешке, и так живо, что мне не на шутку захотелось увидеть карапуза. А еще — подержать его на руках. Я сказал об этом Наташе.