Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором - Сергей Кургинян

«Панорама Латвии» 6.06.92.

— Серей Ервандович, прежде всего хотелось бы услышать вашу оценку теперешнего геополитического состояния Балтии.

— Особое значение Балтии было в том, что она представляла собой зону, в которой существовал определенный нонконформистский микроклимат, транслировавшийся по всей империи. Сегодня это качество ушло. Балтия напоминает спущенный воздушный шар. Она наконец обретает свой нормальный размер и свою адекватность — становится провинциальным, второразрядным регионом, могущим претендовать на интеграцию в северную Европу, либо — через Польшу — в задворки Восточной. Вот если бы Россия претендовала на Балтию, то последняя была бы более интересна Западу — возможно, появились бы здесь военные базы НАТО.

— А вы исключаете возможность того, что разразится конфликт между Россией и Западом из-за Балтии?

— Сейчас — почти исключаю. Балтия была для Запада местом отработки замены одной элиты другой, методов развала Союза. «Мавр сделал свое дело…» Задев несколько человек здесь, можно было обеспечить мировой скандал. А события на юге СССР, где убивали сотни людей, получали две строчки в газетах. На стыке, на противостоянии Союза и Запада она была бы в центре внимания, находись Балтия в СССР или нет. Теперь ей остается искусственным образом поддерживать конфронтацию — это, в отличие от масла и бекона, действительно конкурентоспособный товар. Я бы тоже задевал Россию, будь я балтийским политиком.

— Но если Россия весьма слабо реагирует на провокации, то совсем иначе могут себя повести русские в самой Балтии.

— Это совсем другое. Как только политики Балтии из в общем-то умеренных станут настоящими радикалами, это даст соответствующую реакцию русскоязычного населения. Рано или поздно это приведет к опрокидыванию режима, строящегося на национальной конфронтации.

— А какая концепция объединения русских в республиках Балтии кажется вам оптимальной — партия в местной политической системе или ассоциация, ориентированная, подобно судетским немцам, на «фатерланд»?

— Веди я здесь какую-то политическую игру, я создал бы русскую партию. И уж как она себя будет определять — как сторонников возрождения империи, или как сторонников новой республики — неважно. Появится новая политическая элита, которая сможет подписать с новой российской элитой консенсус, и он будет значительно лучше, чем старый союз. Так что не нужно никаких слез и тоски и при виде родных танков. Это — старое, потребительское, неполноценное мышление. На смену ему придет новое сословие. Кто сможет помешать ему встать здесь твердой ногой?

— Что вы думаете о газете «День»?

— Она — единственная, которая прорвалась. Правда, она несколько экстравагантна. На одной странице с ностальгией говорится о Варенникове и о взятии рейхстага, а на другой — Гитлер. Эдакий политической постмодернизм…

— Не знаю, как Гитлера, но скажем, Ле Пена — «День» печатает просто как соратника…

— Мы, новая русская элита, найдем общий язык с любыми национал-радикалами. В «новом правом» консерватизме нет понятия крови. Он апеллирует к почве.

— В «Тайм» была статья о «новых правых», где с высказываниями высоколобых интеллектуалов-идеологов соседствовали фотографии избиения «черных». Теория и практика..

— Элита должна понимать, что она обязана объединяться с элитой других наций, чтобы оседлать то, что она вызывает к жизни. Если мы ответственны за свои идеи, то мы рано или поздно придем к союзу. «Новая правая» отличается от фашизма тем, что никогда не опускается на уровень массового сознания.

— Почему же тогда Казинцев, скажем, не пожмет руку Мирче Друку?

— Мирча Друк идентифицируется не с «новой правой», а уже с фашизмом. Вы не видели в Приднестровье людей, которых пытали паяльными лампами. Естественно, и казаки ходят за Днестр — и отнюдь не демонстрируют там образцы гуманизма. Но ни в коем случае не надо их равнять. Я не видел, чтобы кто-то с левобережья пытал беременных женщин. Это уже настоящий фашизм.

— Тогда сформулируйте: что такое «новые правые»?

«Новые правые» прежде всего опираются на традиционные ценности. Они не за развал, а за форсированную модернизацию своей страны. Никогда людям, которые идут на уступки, не помогают. Помогают только тем, кто делает ответный сильный ход.

— Значит, если бы «СС-20» по-прежнему стояли бы в Европе, нас бы уважали больше?

— Конечно! За уход из Европы надо было получить отступной. Мы отдали даром кровь, пот и деньги целых поколений. Уступки приводят к тому, что сейчас нам говорят: повесьте себе камень на шею да утопитесь — вот тогда совсем будете хорошие.

— А не боитесь вы, что в будущем — в либеральной России — ваши идеи просто вымрут?

— Абсолютно нет. Увидите, через три года все университеты России станут консервативными. А бизнес еще более. Тогда и наступит полный конец либерализму. Если они будут 10 лет — придет новое поколение, которое не знает, кто такие были коммунисты, патриоты и так далее… Я готов ждать, мне хорошо живется — выступаю по телевидению, со статьями, критикую правительство. Зачем мне сейчас кресло Гайдара?

— Значит, по-вашему, либерализм обречен?

— И вместе с ним — вся цивилизации Нового времени. Россия к ней не относится. У нее есть шанс свершить историю резким прорывом вперед.

— Следовательно, историк Фукуяма был не прав, когда писал о конце истории как уже свершившемся факте?

— Абсолютно. Это конец ИХ истории.

Интервью брал Ник. Кабанов

«Смеселя» (Рига), 2.06.92.

В беседе с корреспондентом Б&Б г-н Кургинян так ответил на вопрос о теперешнем геополитическом и макроэкономическом положении Латвии и Балтии в целом:

— Они напоминают мне спущенный воздушный шарик. Преувеличенное значение Балтийского региона в геополитике было связано с кратковременным противостоянием Запада и СССР. Теперь же балтийским политикам придется существовать в ненапряженном пространстве…

— Как вы оцениваете курс правительства Гайдара? Можно ли определить его как неоконсервативный и, если да, то почему вы, как консерватор, его не поддерживаете?

— Этот курс не консервативный, а ультралиберальный, космополитически-компрадорский. Рынок совершенно открыт. Последний удар по индустрии — это введение мировых цен на энергоносители — все сырье пойдет на Запад, а на чем же будет работать наша индустрия?

— А как же, по-вашему, обстоит дело с бюджетным дефицитом, которому Гайдар объявил войну?

— А кто вам сказал, что бюджетный дефицит не может существовать? Был же он в Америке при Рейгане! И, во-вторых, кто вам сказал, что Гайдар с ним воюет? За 1 квартал этого года напечатано 40 миллиардов рублей, за второй напечатают 150. Идет скрытая инфляция. Ведь производство падает — почему же бюджетный дефицит должен сокращаться?

— Его можно сократить за счет социальных программ и за счет прекращения дотаций госсектору промышленности.

— Тогда возникнет социальный конфликт, и все равно придется «отстегивать» на армию и органы безопасности, чтобы его подавить. Потом — субсидии высокотехнологичной промышленности должны оставаться! Разве Тэтчер их обрубала?

— А угольные шахты, годичная забастовка и увольнение десятков тысяч шахтеров?

— В экономике есть свои «взрослые» — среднеразвитые отрасли. Есть «старики» — угольные шахты. И есть «дети» — высокотехнологичная промышленность. «Взрослые» должны кормить «стариков» и «детей». Иначе в сырьевом контуре индустрии останется 15–20 миллионов человек, и они будут жить неплохо. А что станет с остальными?

— Вы не верите в конверсию?

— Ракетный завод должен изготовлять ракеты. Пускай — для метеорологии. Стиральные машины, сделанные на этом заводе, будут нерентабельными. Пример же с Индией, санкции США показывают, что нам не дадут провести такую конверсию, которая бы не снизила наш технологический уровень.

— Вам не кажется, что технологический уровень, о котором вы говорите, мировому сообществу почему-то неизвестен. И в 70-е годы СССР был сырьевой державой — если говорить о международном разделении труда.

— Дело в том, что Советский Союз и тогда уже хорошо направлялся на всемирном рынке.

— Почему вы исключаете возможность промышленной революции в сырьевой стране, подобно Бразилии?

— Но у Бразилии не было изначально Танкограда, не было Байконура! Они же говорят — давайте все сначала разрушим до основания, а потом начнем, как Бразилия.