Эвакуатор - Дмитрий Быков

— У Домбровского, — сказал он. — И смотря, как кричит, как колотится оголтелое это зверье, — ты права, я кричу, Богородица, да прославится имя твое! Сошествие во ад, сюжет очень распространенный. И как видишь, не совсем выдуманный.

— Ты прилично знаешь наш фольклор, — хмуро сказала Катька.

— Ну, я же готовился все-таки…

— Плохо ты подготовился. Надо было знать, что приличный грешник никогда не согласится на такой выбор.

— Наоборот. — Он поднял на нее глаза и улыбнулся; такой улыбки она у него еще не видела. Дело в том, что он улыбался презрительно. В этом человеке, если он человек, в самом деле было намешано столько, что она постоянно путешествовала по всей амплитуде — от восторга к ужасу и обратно. — Приличных грешников не бывает. Человек есть человек, и такова его природа. Даже самый приличный грешник в решительный момент хватает пять-шесть ближайших к нему людей и говорит: забери меня отсюда.

— Но были же такие, что отказывались! — зло закричала она.

— Были, да. Такие боялись спасения еще больше, чем смерти. У вас таких полно.

— А если человек просто не желает играть в эту дурацкую игру! В это спасение избранных!

— Это его выбор, — спокойно сказал Игорь. — Если ему своя белоснежность дороже пяти спасенных жизней, он поистине великий грешник и достоин бедствовать вместе с этой планетой. Выживет — повезло, нет — туда и дорога. Зато красиво.

Катька замолчала.

— Кать, — он встал, подошел к ней и прижал ее к себе. Она вырвалась и отвернулась.

— Пойдем смотреть тарелку, — сказал он мягко. — Сейчас, только фонарик возьму.

Сарай стоял в дальнем углу восьмисоточного участка. Из окон веранды лился теплый желтый свет, горело окно у соседа, — и видно было, до чего кругом неприютно. Если мобильник тут берет, она немедленно позвонит мужу и скажет, что остается. Нечего и думать — возвращаться в такую пору. На этих дорогах они никого не поймают. Тарасовка выглядела сущим краем земли — неясные силуэты убогих домиков, сухие прутья с лохмотьями последней листвы, чавкающая грязь под ногами, да еще и накрапывать принялось.

На двери старого, еле держащегося сарая блестели пять новеньких, блестящих цифровых замков.

— Зачем столько? — спросила Катька.

— Серьезная вещь, запирать надо.

— Да его проще разломать, ты не находишь?

— Разломать его не так просто, — гордо сказал Игорь. — Тут защита все-таки. Попробуй ударить в дверь, можно несильно.

— И что будет?

— Психическая программа дубль пятнадцать будет, вот что, — пробурчал он, набирая коды. — Припадок ужаса, частичный паралич. Она у меня стоит за себя — знаешь как? Ты попробуй, правда. Не топориком, не ломиком, — просто рукой тресни, ничего особенного. Даже паралича не будет. Просто — ужас, тоска, желание убежать подальше…

Катька и так чувствовала ужас, тоску и желание убежать подальше. Она робко подошла к стене сарая и хотела ударить по ней, но не смогла. Вместо этого, удивившись себе, она погладила сырые некрашеные доски.

— Убедилась? — спросил Игорь. — Мощная штука. Я даже когда дверь открываю, чувствую некоторое сопротивление… Все, можно. Смотри.

Он распахнул дверь. Катька осторожно подошла и заглянула. Пахло мышами и каким-то рассыпанным удобрением, смутно белевшим на полу.

— Погоди, я фонарик включу.

Он достал «вечный» фонарик с синеватым мертвенным светом и направил его в глубь сарая. Катька на всякий случай ущипнула себя за руку. Она не знала, что ожидала увидеть, — да и вообще ничего уже не понимала.

Среди рулонов рубероида, белых пустоватых мешков неясного назначения и грязных лопат с потрескавшимися черенками стояла большая садовая лейка.

— Ну? — гордо спросил Игорь. — Форма, по-моему, идеальная. А ваши все — тарелка, тарелка… Я ж тебе говорил — аппарат должен быть обтекаемой формы. Вертикально ориентированный.

Тут она поняла, на что был похож летательный аппарат на его карточке с голограммой: длинный цилиндр с косо отведенной от него трубкой и чем-то вроде ручки сбоку. Да, конечно. Конечно, это она.

Некоторое время они молчали: Игорь — гордо, любуясь главным сувениром с Альфы Козерога, а Катька — устало. Все было понятно. Все-таки надо как-нибудь уехать домой. Господи, как глупо. Когда я уже стану взрослым человеком.

— Нравится? — спросил он.

— Очень удобно, — сказала она. — Отличная штука. Поливать, а особенно заливать — просто незаменима.

— Ну правильно, а ты чего ждала? Что тут стоит инопланетное чудо, лампочками мигает? Нет, Кать. Все предусмотрено. Система консервации, последнее слово. Форму сохраняет, а все остальное… У нас же серьезно, Кать. Не по-детски.

Катька еще некоторое время посмотрела на лейку, потом повернулась к нему и крепко его поцеловала.

— Я очень тебя люблю все-таки, — сказала она. — Ты себе не представляешь, что я сейчас чувствую.

— Мне бы хотелось, чтобы некую гордость за Альфу, — сказал он самодовольно.

— Нет. Нет, Игорь. Ужасное облегчение, просто колоссальное. Понимаешь… если бы тут действительно стояла тарелка, если бы я хоть вот на столечко допускала… это значило бы, что в мою жизнь вторглось нечто невероятное. И на меня упала дикая ответственность по отбору пяти человек из населения Земли. И эта ответственность разлучила бы меня с тобой, милый, милый, потому что я никогда не смогла бы после этого оставаться прежней. Ведь это ты перевалил на меня такой груз, а в случае отказа шантажировал собственной гибелью. А теперь ничего этого опять нет, и нет никакой тарелки. Я даже не сержусь, что ты так заигрался. Я давно хотела выехать из Москвы на воздух. Ну вот, выехала. Теперь можно жить. Отличная вещь, правда. Можно, я ее подержу?

— Ты что! — заорал он. — Ни в коем случае!

Но Катька его уже не слушала. Она подскочила к лейке и, не ощущая ни малейшего психологического барьера по системе дубль пятнадцать, схватилась за ручку. Сдвинуть лейку с места, однако, было нельзя. Катька старалась и так, и сяк, — лейка была необычайно тяжелой, она не могла сдвинуть ее даже волоком.

Это было ни на что не похоже. Она в последний раз дернула ее за ручку и отступила.

— Тяжелая, — сказала Катька жалобным голосом.

— Нет, ты еще попробуй, — сухо предложил Игорь. — Давай, давай. Мультизатор оторви к чертям… не жалко! Стабилизатор отломай… трансвольтаж… А может, еще пнем ее как следует? А? Вещь крепкая, выдержит!

Он вошел в сарай и с маху пнул лейку. Раздался гулкий пустой звук, в ту же секунду на соседнем участке вспыхнули красные искры над крышей дома, и в дядь-колиных окнах погас свет. Погас он и у них — электричество отрубилось по всей улице. Горел только голубоватый игорев фонарик.

Катька втянула голову в плечи и зажмурилась. Из оцепенения ее вывел тихий, захлебывающийся смех Игоря.

— Это она наделала, да? — робко спросила Катька.

— Нет, — с трудом отвечал он, — это Коля наделал… куркуль херов… Очень любит технику, идиот…

— Что такое?

— Успокойся, это он срать пошел. — Игорь зашелся в новом приступе хохота.

— А это… у него всегда сопровождается такими эффектами?

— В общем, да. Он установил у себя немецкий аппарат… ну, знаешь, у вас же тут все соревнуются именно по этому критерию. Кто лучше обставит процесс калоотделения. Я как в гости зайду — сразу вижу: люди с особенной любовью обустраивают сортир. Серьезное такое отношение к процессу. А на дачах это обычно решается, как ты понимаешь, при помощью ямы или ведра. Ну, биотуалет, если кто побогаче… Но Коля непрост! Он очень непрост!

С соседнего участка донеслись глухие ругательства.

— Коля, — полушепотом продолжал Игорь, — установил у себя немецкое устройство. Приглашал меня монтировать, я как раз тут был. Он же в электрике не петрит ни хрена, ему удается только копание и кладка кирпича. В общем, принцип там грандиозный: когда все сделаешь, надо передернуть два рычага — слева и справа. Вот так, как лыжные палки. Тогда через продукт проходит сильнейший электрический разряд, и фекалия практически уничтожается. То есть она обращается в ничто. Я назвал бы это…

— Электрический стул! — триумфально перебила его Катька.

— Точно. Я же говорю, мы с тобой синхронно мыслим… Но парадокс заключается в том, что на сырой почве прибор периодически замыкается, и току ему требуется больше, чем может выдержать местная система. Так что когда Коля идет срать, из его трубы вылетают искры, и весь поселок знает, что желудок у него… о, Господи, не могу… сработал!

Катька согнулась от смеха.

— Ну и свет вырубается по всей линии. Его тут и так уже умоляют, чтобы он хоть во время сериалов не гадил… А он как раз во время рекламной паузы норовит облегчиться — и весь поселок лишается счастья, никто теперь до завтра не узнает, выйдет донья Селестина из комы или так в ней и зачнет близнецов! Погоди, он сейчас к нам сунется.