Лавина - Макс фон дер Грюн

— Меня уважают не за мои костюмы, дорогая дочь.

— Тогда посмотри хотя бы по сторонам. Посмотри на этих бравых бюргеров, как они таращатся на меня, похоть так и брызжет из их глаз. С такими типами тебе придется иметь теперь дело. Подбери себе подходящий костюм, подходящий галстук, никогда не гоняйся за последней модой, это смешно, и обзаведись хорошенькой секретаршей, которая умеет держать язык за зубами и иногда думать о тебе. Это уже половина успеха, разумеется, если ты действительно решил взять на себя руководство заводом.

— Мне поручили определенные обязанности, которые я буду выполнять, если только ты не скажешь мне без обиняков, что Хайнрих придумал свою модель лишь ради тебя, а меня запряг, как быка, наверное, затем, чтобы загладить свою вину.

— Нельзя быть таким примитивным, отец. Ты недооцениваешь этого человека, которого знал гораздо дольше, чем я. Ты ведь знал его еще тогда, когда меня и на свете не было… Что хочешь на сладкое?

— Яблочный компот.

— Этого тут не бывает.

— Тогда вообще ничего.

— Я возьму ассорти из сыра, хватит на двоих… Как мать?

— Недавно заходила ко мне. Обычный номер: слезы рекой. Потом хотела раздеться, но я выставил ее за дверь.

— Деликатностью ты никогда не отличался. Всегда относился к матери только как к объекту своих желаний.

— Ты живешь одна?

— Я никогда не бываю одна.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. Даже если сейчас ты и не признаешься, то все равно убежден, что я была шлюхой Хайнриха Бёмера. А если бы и так? Это бы ничего не изменило, потому что он вложил мне мозги. Это был человек, который мог понять все. Во всяком случае, старался и обо мне заботился.

— Не очень-то лестно выслушивать такое от собственной дочери.

— Вот именно, но я могу оплатить любой счет, а ты сегодня мой гость. Вскоре и ты сможешь питаться в счет накладных расходов, фирма оплатит. Но при этом не спускай глаз с Гебхардта.

— Почему ты о нем вспомнила?

— Долгие годы он вел личные дела Хайнриха, а я была номером счета, который он знал. Два года назад Хайнрих отобрал у него все приватные дела — перестал доверять Гебхардту. Почему, я не знаю. Свои личные дела Хайнрих передал доктору Паульсу. Я бы пригляделась к Гебхардту поближе. Постаревшие прокуристы честолюбивы и властолюбивы.

— Спасибо за совет. Надеюсь, что смогу им воспользоваться.

— И подумай о костюме. Белая рубашка и синий галстук тебе к лицу. Магазин называется «Бэр и Айхенауэр».

За несколько дней до общего собрания мне позвонила гранд-дама и попросила прийти к ней на городскую квартиру. Она любезно поинтересовалась, когда у меня будет время; время у меня было, и к вечеру я поехал к ней. Гранд-дама встретила меня в дверях, провела в большую гостиную, которая была уже мне знакома, и предложила на выбор кофе, чай и алкогольные напитки. Я попросил чаю, и, когда мы сели напротив друг друга, она стала непринужденно разглядывать меня, а потом улыбнулась.

— Я просто хотела познакомиться с вами неофициально, — сказала она, — прежде чем мы будем регулярно встречаться в правлении.

— Сударыня…

— Моя фамилия Бёмер… Я тогда очень сожалела, что ваша жена после свадьбы полностью прервала связи со мной и моим мужем, очень сожалела. Она была человеком долга, но, впрочем, кому я это рассказываю.

— Полностью связи не были прерваны. Близнецы регулярно навещали мою жену и сейчас еще навещают, если им позволяет время.

— Разумеется, они совершенно без ума от нее… Видите, как неожиданно перекрещиваются наши пути, таким вот необычным образом, лучше и мой муж не мог бы придумать. Вы верите в успех его плана?

— Да. Верю, иначе я отказался бы с самого начала.

— Господин Шнайдер — дельный человек.

— В этом я убежден, иначе ваш муж не назначил бы его своим преемником.

— Да, у моего мужа, конечно, были на то свои основания. Жаль только, что у сыновей нет ни малейшего интереса к заводу. Моему мужу следовало бы раньше привлечь обоих к производству.

— Не все еще потеряно. Они молоды, понятно, что для них университет дороже, чем завод, выпускающий электромоторы.

— Может, это и хорошо… Как поживает ваша жена? Я уже давно ее не видела.

— Мы были на похоронах.

— Знаю, мне рассказывали. Тем не менее нам надо возобновить личные контакты. Я всегда ценила вашу жену, хотя бы потому, что, когда я начала болеть, она взяла на себя материнские обязанности.

— Моя жена очень загружена работой. Ей часто приходится работать по воскресеньям и в праздники.

— Господин Шнайдер подготовит для вас договор, который позволит вашей жене оставить работу. Ведь она уже не так молода. Если я не ошибаюсь, ей теперь за сорок.

— Совершенно верно. Но раз вы знаете мою жену, то вам должно быть ясно, что она не может жить без работы. Дома она будет скучать.

— Мой муж тоже был увлечен своей работой. Собственно говоря, это счастливые люди.

— Если знаешь, ради чего работаешь… Я очень надеюсь, что в правлении получу обязанности, которые доставят мне удовлетворение.

— Об этом позаботятся. А пока подождем, к какому решению придет собрание. Я настояла, чтобы мои сыновья тоже пришли на собрание, это мой долг перед персоналом.

— Коллектив обеспокоен, госпожа Бёмер. Всё новое люди встречают без восторга.

— Иногда надо подталкивать людей к счастью. Вернувшись в машину, я закурил и задумался. Чего же хотела гранд-дама? Почему вдруг такой интерес к Кристе после того, как обе больше десяти лет не обменивались ни единым словом?

Был пасмурный февральский день, все тонуло в тумане и мелком дожде, улицы и тротуары покрылись грязью, город напоминал сырой подвал; Ганновершештрассе затянуло молочно-белой пеленой, за которой прятались многочисленные здания мелких и средних предприятий. Напротив проходной завода на тротуаре стоял цветочный киоск с букетами в пластиковых кадушках. Краснощекая толстушка в пестром платке приветливо улыбнулась мне из-за прилавка и крикнула:

— Господин, цветы. Пять марок любой букет. Для супруги, для подруги, для секретарши.

Я кивнул ей, проходя мимо, она в ответ помахала рукой, как будто я был ее постоянным покупателем.

Вахтер у проходной молча показал мне дорогу к складу готовой продукции. Там встретила меня обволакивающая теплота, которую излучали пятьсот человеческих тел. Три четверти персонала сидели на деревянных складных стульях, бог весть откуда взятых, остальные расположились на стеллажах и ящиках, прислонились к нишам или устроились на подоконниках. Были смонтированы громкоговорители, сооружена небольшая деревянная трибуна с микрофоном.

В первом ряду сидели близнецы, нотариусы Гроссер и Вольрабе, доктор Паульс, гранд-дама, Шнайдер, Гебхардт и Адам, в следующем ряду — коммерческие и технические служащие. Для меня оставили место в первом ряду — Шнайдер, заметив меня, показал на свободный стул рядом с ним, — но я не воспользовался предложением и прислонился к опорному столбу: отсюда было лучше видно.

Стояла необычная тишина. Я не слышал шарканья ног, разговаривали не громко, только шепотом; вся атмосфера напоминала театр, когда после третьего звонка ждут поднятия занавеса. Последний звук замер, когда поднялся Шнайдер, вышел на трибуну и встал перед микрофоном. Ему не надо было просить тишины, тишина сама встретила его. В руках он держал текст своего выступления, которое я уже знал. Он много раз советовался со мной по телефону, просил внести поправки и дополнения.

— Многоуважаемая госпожа Бёмер, многоуважаемый господин Ларс Бёмер, многоуважаемый Саша Бёмер, дорогие коллеги! Я не намерен произносить длинную речь и объяснять, почему мы здесь собрались. Это каждому слишком хорошо известно. О необычности нашего собрания все вы узнали из письма, посланного вам восемнадцать дней тому назад вместе с договором, которому сегодня, если будет общее согласие, мы хотим вашими подписями придать законную силу. У вас было достаточно времени обо всем подумать, посоветоваться с друзьями и сведущими людьми. Многие из присутствующих здесь за последние дни и недели вели и со мной оживленный обмен мнениями. Кое у кого сомнения отпали, у кого-то они, наоборот, возникли. Многие из вас — я это хорошо знаю — сбиты с толку, растерянны, полны подозрений, настолько необычно то, что мы хотим сегодня утвердить. И все-таки мы хотим сегодня претворить в жизнь завещание всеми нами высоко ценимого и слишком рано от нас ушедшего Хайнриха Бёмера, хотим, чтобы оно приобрело юридическую силу: коллектив станет на пятьдесят процентов владельцем завода электромоторов Бёмера. Госпожа Бёмер перед этим собранием заверила и уполномочила меня объявить здесь, что если наш опыт оправдает себя, то с течением лет она и ее сыновья совсем откажутся от участия в делах фирмы и постепенно передадут оставшиеся в собственности семьи пятьдесят процентов заводчанам с тем, чтобы когда-нибудь — это ее настоятельное желание, выходящее за рамки завещания, — завод полностью перешел в руки коллектива. Тогда мы все станем владельцами предприятия, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями.