Разбойный приказ - Андрей Посняков

Чудно! Мужики головами качали да на Ивана уважительно посматривали. Потом беседа на веру перекинулась – опять Авдей выделился, всякие небылицы рассказывал, о том, что в земле аглицкой, как и у всех немцев, истинной веры нет, одни костелы стоят поганые, да кирхи, да мечети, да капища. Тут уж Иван тоже не сдержался, выступил – нет, мол, в королевстве английском ни мечетей, ни кирх, ни капищ. А вера там особенная, ни папежная, ни лютерская, а что-то среднее. Костелы, как у папежников, и монахи есть, но вот папу римского не признают, вместо папы у них королева или король. Дивились тому мужики, к Ивану пристали – откуда де сие знаешь? Откуда-откуда… С гостями аглицкими много дел вел, вот откуда.

Авдейко не поверил, засмеялся:

– Так, может, ты и речь аглицкую знаешь?

Иван плечами пожал.

– Yes, – сказал. – Конечно, знаю.

После этого его еще сильнее зауважали, хоть и молод был Иван – шестнадцати годков не исполнилось. Молод, да знающ. Много чего умел – и будущую прибыль просчитать, и аглицкие монеты – фунты серебряные – на деньги да копейки перевести, и пищаль зарядить споро. Выстрелить вот только не довелось, а то бы и выстрелил.

И собой был пригож Иване – высок, строен, тонок в кости, может, не слишком силен, зато ловок, глаза имел блестящие, карие, а волос волнистый, светлый. Уважение проявлял не только к старшим по положению, но и со всеми старался держаться ровно, хотя пробивалась иногда у холмогорского приказчика этакая насмешливость. Вот, над Авдеем любил подшучивать, да так, что тот и не понимал, что над ним подсмеиваются, все слова Иванковы за чистую монету принимал.

Молодой приказчик, по его словам, ехал в Тихвин и Новгород установить торговые связи да прикинуть возможный рынок для доброго английского сукна – представителем англичан выступал его хозяин, холмогорский гость Еремей Хвастов. Честно сказать, в Холмогорах Хвастова не очень знали – человек он был новый, архангельский, да вот переехал, выстроил торговый двор, дела вести начал. Авдей-то с Никифором Фоминым, купца Афанасия Коробкина люди, ехали в Тихвин о десяти возах – рыба в бочках, соль, кожи, – товар нешуточный, тем и гордились. Афанасий-то Коробкин – купчина известный, сам по торгам не ездит, зато сразу несколько караванов снарядить может, с верными-то людьми да по разным местам. Еще от Коробкина совсем уж мелкие люди были да – из холмогорцев – от Красильникова, от Евстигнеева, а вот от Хвастова один Иван Леонтьев сын. Молодой приказчик, да знающий.

Пока у костра сидели, месяц как раз над старой березой завис.

– Пора, – поднимаясь, негромко промолвил Иван.

Поправил на поясе пистоль, Авдей за саблю схватился, Никифор Фомин – за топор. Приладил за поясом – ежели что, уж ничуть не хуже палаша или сабли сгодится. Костерок чуть притушили, пошли.

Черный ночной лес обступил караульщиков, протягивая кривые ветви. Чавкала под ногами грязь, где-то совсем рядом прошмыгнул какой-то небольшой зверь, то ли куница, то ли лиса; плошкоглазая сова, пролетая, захлопала крыльями. Вот, наконец, и тракт…

– Кто там? – спросили из темноты.

– Холмогоры, – тут же выкрикнул Авдей, с облегчением услышав ответ:

– Архангельск.

– Ну как, спокойно все? – Авдей все держал себя за старшего.

– Да пока, хвала Господу, – выбрался из кустов молодой мужик – Федор. За ним, с рогатинами на плечах, маячили еще двое.

Сменились. Спрятались в кустах, у повертки, что вела на поляну, где расположился обоз. Не переговаривались, службу несли честно – сами ж себя и охраняли. В черном высоком небе россыпью сверкали звезды, лучился серебром месяц, отражался в озерке, освещал высокую кривую сосну, росшую невдалеке на вершине холма. Отгоняя сон, Иванко тряхнул головой, несколько раз глубоко вздохнул и вдруг замер, услышав чей-то слабый крик. Показалось? Нет, крик повторился…

– Кажись, у сосны кричат, – треща кустами, пробрался к Ивану Авдей. – Пойти, разбудить наших…

– Погодь… – Приказчик задумался. – А вдруг там зверь кричит, в капкан угодивши, или птица какая? Посмотреть бы надо.

– Посмотри, – пожал плечами Авдей. – А мы с Никифором здеся покараулим. Ежели что, стреляй.

– Да уж выстрелю, услышите, – выхватив из-за пояса пистолет, Иван исчез в темноте. Что бы там ни говорили мужики, а пистоль в данной ситуации – штука удобная. Замок не фитильный, кремень разжигать не надо, и полочка с затравочным порохом специальной пластинкой закрывается, уж никак зелье не высыплется. Недешевый, правда, замочек, зато надежный. Жаль вот, заряжать пистоль долго, да и попасть хоть куда-нибудь – дело сложное. Иное дело – пищаль, тяжелая, длинная, упер в бердыш, так хоть как-то прицелиться можно, а тут… Впрочем, сейчас и не нужно ни в кого попадать, достаточно просто выстрелить.

Митька вновь застонал, когда неведомый ночной тать крепко сдавил льняной веревкой запястья.

– Будешь кричать, отрежу язык, – коверкая слова, предупредил тать – жилистый широкоплечий парень. Весянин! Ну конечно же, весянин! Здесь, в окрестных лесах, много их деревень.

Весянин натянул веревку, привязывая Митьку к сосне. Язычник! Подстерег в темноте путника и теперь готовится принести жертву своим поганым божкам! Ну и попал, сохрани Боже!

– Эй, парень… – Отрок опасливо покосился на торчащий за поясом весянина нож – полированная костная рукоятка блестела в призрачном свете луны. При Митькиных словах язычник тут же выхватил нож, приставив к горлу несчастного пленника холодное злое железо:

– Молчи!

Молчать? Митрий даже усмехнулся: вот уж молчать в его положении – самое последнее дело. Говорить, говорить надо, может, кто и услышит? Как бы только обмануть этого поганца идолопоклонника, вернее – соснопоклонника.

– Хорошо, я молчу… – вздохнув, покладисто согласился Митька. – Ты меня не больно убьешь?

– Не больно. – Весянин крепко связал отроку ноги.

– А… А помолиться напоследок можно?

– Помолиться? – Язычник, похоже, был озадачен. Вообще-то в этой просьбе была какая-то справедливость. – Молись! Только тихо.

– Господи Иисусе Христе, милостию твоею живаху… Прости этого язычника, поистине не ведающего, что творит, дай ему долгую и счастливую жизнь, и ему, и его родичам…

– Ваши люди убили моего брата! – застыв на месте, зло прошептал язычник. – Теперь не будет у него долгой и счастливой жизни. Как не будет ее и у тебя… – Он поднял нож.

– Постой, постой, – заволновался Митрий. – Мои родичи никого здесь не убивали. Я вообще не из этих мест!

– Ты – русский, «веняла»! – возразил весянин. – «Веняла» убили моего брата… и ты тоже будешь убит.

– Вряд ли душа твоего брата обрадуется убийству простого путника. – Митька вдруг улыбнулся. – Хочешь, покажу тебе род убийц?

– Что? – Язычник явно заинтересовался. – Род убийц? Так ты их знаешь?

– Не знаю, но предполагаю. Это хозяин постоялого двора и его люди – похоже, больше некому. Подумай, вот сейчас ты убьешь меня, простого, никому не нужного отрока – и что, твоему брату будет приятно? А хозяин постоялого двора – совсем другое дело! Лицо значительное.

Весянин задумался, опустил нож… Митрий шепотом благодарил Господа – как хорошо, что этот язычник понимает русскую речь! Не понимал бы – давно уже зарезал бы. Ночной тать оказался парнем решительным, думал недолго.

– Хорошо, – негромко сказал он. – Я убью главного в роде убийц. Но если ты…

Договорить он не успел, ночную тишину разорвал громкий выстрел.

Глава 9.

Зашить паволоки

…сообразно его желанию, меня стерегли как шпиона, поместили так, что всякая гадина ползала у меня на постели и по столу.

Куда делся весянин? Наверное, убежал, скрылся в непроходимых лесах, как только услышал выстрел, или спрятался неподалеку и теперь сидит, выслеживает. Неведомый спаситель быстро разрезал стягивающие Митрия путы острым засапожным ножом, потянул освобожденного пленника к тракту, спросил на ходу:

– Сколько их было?

– Один, – отозвался отрок, вглядываясь в своего неожиданного спасителя.

Тот, по виду ровесник или чуть постарше Митрия, был одет в узкий полукафтан, подпоясанный узорчатым поясом, за который был заткнут пистоль. Такие же узкие штаны, заправленные в сапоги, голова не покрыта, лицо – насколько удалось рассмотреть в свете луны – молодое, если не сказать – юное, приятное, стан тонкий. В плечах незнакомец оказался чуть-чуть – именно что чуть-чуть – пошире Митрия, а вот ростом на полголовы выше.

– Ваш обоз у озера? – полюбопытничал отрок.

Незнакомец чуть замедлил шаг, спросил с удивлением:

– Откуда ты знаешь, что я из обозных?

– Догадаться не трудно, – хмыкнул Митька. – Явился ты в одном кафтанце, без ферязи или епанчи, или еще чего, ни шапки у тебя, ни берендейки с зарядами для пистоля, ни сабли длинной – все для того, чтоб по лесу было бродить удобней. Значит, кто ты? Караульщик! А откуда здесь караульщики – ясно, обозные, костры-то я еще раньше приметил.