Сказки В. Гауфа - Вильгельм Гауф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пятницу, когда все другие спокойно расходились после молитвы, Лабакан, важный и нарядный, — он с великим трудом ухитрился сшить себе дорогое выходное платье — спускался по лестнице мечети, и медленным, гордым шагом выступал по улице; а если кто из товарищей, проходя, крикнет бывало ему: «Мир с тобою», или: «Как дела, друг Лабакан?» он только милостиво кивнет рукою, а уже, если кто поважнее, слегка головою. Когда в таких случаях мастер скажет в шутку: «Эх, родиться бы тебе принцем, Лабакан», он обрадуется и ответит: «Вы находите?» или: «Я уж часто об этом думал!»
Так жил поживал добрый малый, Лабакан. Хозяин терпел его глупости, так как Лабакан был человек смирный и работник искусный. Но вот однажды брат султана, Селим, проездом через Александрию послал мастеру в переделку роскошный кафтан, а мастер передал работу Лабакану, как самому искусному. Когда вечером мастер и другие подмастерья вышли отдохнуть от дневных трудов, Лабакана непреодолимо потянуло обратно в мастерскую, где висело платье царского брата. Он долго стоял в раздумьи перед ним, то любуясь блеском вышивки, то восторгаясь переливами бархата и шелковой ткани. Нет, он прямо не в силах, он должен примерить его! Действительно, платье сидело на нем превосходно, словно нарочно для него сшитое. «Ну, чем я хуже того?» — рассуждал он, важно расхаживая вдоль и поперек по мастерской. — «Не говорил ли сам мастер, что я рожден быть принцем?» С одеждою вселилось в малого и совсем царственное настроение; он вообразил себя не много ни мало как неизвестным принцем и решил ехать в свет искать счастья и покинуть презренный город, где люди слишком ничтожны, чтоб узнать под скромною личиною подмастерья прирожденное достоинство царской крови. Раз благодетельная фея доставила ему приличное его сану платье, пренебрегать им не следовало. Он остался в нем, забрал с собою свои скромные сбережения и, под покровом ночи, выбрался из города.
Самозванный принц невольно возбуждал удивление всякого встречного; его роскошная одежда и строгий величественный вид совсем не соответствовали скромному положению пешехода. На все вопросы он отвечал таинственно, что на то есть особые причины. Наконец, он заметил, что все попросту издеваются над его паломничеством; тогда он решился за ничтожную цену купить себе старую клячу. Животное как нельзя более подходило ему своим положительным и смирным нравом; в наездники Лабакан не годился.
Раз ехал он шажком на своей Мурве, так звали лошадь, и повстречался с одним всадником. Тот тоже ехал один и тою же дорогою, так что предложил Лабакану продолжать путь вместе. Всадник был веселый молодой человек, красивой наружности и приятного обращения. Он быстро завел с Лабаканом разговор, кто, куда и откуда и оказалось, что он так же, как наш подмастерье, странствует по свету без определенной цели. Он объявил, что зовут его Омаром, что он племянник Эльфи Бея, Каирского басса, и едет исполнять поручение, возложенное на него умирающим дядею. Лабакан воздержался от излишних подробностей насчет своего происхождения, но дал понять, что тоже высокого рода и путешествует для своего удовольствия.
Молодые люди понравились друг другу и, весело болтая, продолжали путь. На второй день совместного путешествия, Лабакан стал расспрашивать Омара, какого рода возложенное на него поручение, и узнал следующее: Эльфи Бей, басса Каира, воспитывал Омара с самого детства и тот даже не знал своих родителей. Тут случилась война. Эльфи Бей, теснимый врагами после трех неудачных сражений, был смертельно ранен и должен был бежать. Перед смертью он открыл юноше, что тот совсем не был его племянником, но был сыном могущественного султана; что принц в младенчестве был удален от двора вследствие какого-то предсказания звездочетам его отца и что тот поклялся не видеть его до двадцати двух лет. Эльфи Бей не называл ему имени отца, но очень определенно приказал ему явиться на четвертый день месяца Рамазана к знаменитой колонне Эль-Серуджа, в четырех днях пути к востоку от Александрии; там будут ждать его люди и он должен подать им свой кинжал и сказать: «Я тот, кого вы ищете!» Ему ответят: «Хвала пророку, сохранившему тебя». Тогда пусть смело идет за ними: они сведут его к отцу.
Подмастерье Лабакан с напряжением слушал таинственную повесть; он смотрел на принца Омара завистливым оком и негодовал. Ведь надо же было судьбе наградить того саном царского сына, когда он и так уже считался племянником могущественного басса; а ему, несчастному, одаренному всеми достоинствами настоящего принца, дано словно на зло лишь темное происхождение и серенькая жизнь. Он стал сравнивать себя и Омара. Конечно, нельзя было отрицать, что наружность того говорила в его пользу: прекрасные живые глаза, смелый орлиный нос, благородная мягкость и приветливость в обращении — одним словом, все, что может расположить к человеку с первого взгляда. Но, как бы ни было, Лабакан сознавал, что, пожалуй, царственному отцу он сам подойдет не хуже, чем настояний принц.
Соображения эти весь день преследовали несчастного портного; с ними он и заснул. Когда же утром он проснулся и взгляд его упал на спящего рядом с ним Омара, может быть, грезившего в тот миг о верном счастье, у него разум помутился от зависти. Хитростью или насилием он должен был овладеть тем, в чем отказывала ему судьба. Кинжал, знак признания возвращенного принца, торчал за поясом спящего; Лабакан вытащил его с злобным намерением всадить в грудь владельца… Но мысль об убийстве тотчас же устрашила мирную душу подмастерья. Он удовольствовался тем, что насмешливо посмотрел на обманутого принца, сунул к себе кинжал, взнуздал коня Омара и прежде, чем тот проснулся и осознал свое положение, вероломный спутник был уже на несколько миль впереди.
Был как раз первый день священного месяца Рамазана; значит, Лабакану оставалось четыре дня, чтоб добраться до колонны Эль-Серуджа. Хотя местность, где стояла колонна — он хорошо ее знал — была всего на два дня пути, он все-таки спешил доехать, чтоб предупредить настоящего принца.
К концу второго дня Лабакан увидел вдали колонну. Она стояла на небольшом холме среди равнины и видна была часа за