Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

Подмигиваю девоньке.

– Россия, – говорю, – вас не забудет.

5

По-прежнему ласка в твоих глазах. По-прежнему надежда. Я до конца не пойму, наверное, этой надежды. Признание неправоты? Или желание себя обезопасить? В глазах родственников, в глазах тех, кто окружает тебя на работе. Есть муж, мол, состоявшаяся я, всё нормально. Просто ему предложили другую работу, и скоро, очень скоро он заберёт меня и мою дочь в Москву.

А когда-то ты сама раз пять говорила, что со всем этим пора завязывать, и когда я устал от твоего напора и сказал: да, пора, ты молвила: совсем другое я имела в виду.

Что это? Блеф? Да, я помню, ты говорила, это обычный бабский блеф, желание пробудить у меня что-то вроде ревности, страсти к борьбе.

Но блеф – не моя история. Я могу блефовать в эмоциональном поединке с противником. А ты мне, как ни крути, не противник. Да и я не баба и методами вашими не владею. Блеф – это провокация. Провокаций должно быть в меру. Я ничего не могу поделать с собой. Ты показываешь мне, что готова ко всему, что будешь терпеть моё разгильдяйство, сидение за ноутбуком по ночам, мою любовь к вину, моих друзей, всего-всего меня. Но терпеть и принять – всё-таки это разные вещи.

Мне трудно прощаться с тобой. Я всё же любил тебя, и это не было игрой, как может показаться. Ни хера себе игрушки – бросить всё, перелететь за Урал, превратиться не то чтобы в провинциального чиновника, а в жалкое подобие его, ради тебя, любимая, ради тебя.

Ты требовала полного и безоговорочного подчинения, сама даже не осознавая этого. Так бывает. Представляешь?

А во мне кипит кровь жителей донских степей, несмотря на внешнее спокойствие. Во мне тлеет надежда на то, что я – из ряда вон. Вон из среднестатистического ряда. Писатель, творец, философ.

…Спасибо тебе, что довезла меня до аэропорта, но слёзы твои напрасны, как бы ни был я сентиментален, я не верю в них.

Я ухожу. Ухожу навсегда. Багажная зона, телефон, что подарен тобой, ловит твоё эсэмэс: «Андрюша, я люблю тебя».

Не люби, хочу написать я. Не люби, это напрасно. Но я не хочу обижать тебя. Ты, конечно же, ожидаешь чего-то адекватного. Конкретно адекватного, вернее. И я люблю, мы будем вместе, я всё осознал!

Но нет. Я осознал, и осознал давно, что вместе мы не будем никогда.

Достаточно вранья в моей жизни.

И я пишу что-то нейтральное, и переворачивается всё внутри.

Хватит.

6

Моя Москва начинается с Домодедова и продолжается в Жуковском.

Меня везёт весёлый таксист с косичкой. Он – сменщик другого таксиста, с которым я познакомился в предыдущий прилёт, Володя зовут другого таксиста. Пожилой, почти коллега, когда-то работал опером в Луганске, свалил оттуда с полгода назад. Он рассказывал, какие уроды бандеровцы-правосеки, что самое безобидное у них – мародёрство, а самое жёсткое – убийства детей. А ещё он говорил, что шахты там работают, хотя никому ничего не платят, но люди ходят и работают.

То, что я тоже из бывших ментов и что тётя моя живёт в Донецке, завело Володю.

– Мы обязательно должны с тобой выпить, посидеть, Андрюша, – хмуро предложил он мне.

Таксист с косичкой – более позитивный парень. Ему неизвестны ужасы войны. Он прикатил сюда из Белоруссии. Хорошо в Белоруссии, колбаса качественная. Прикатил вынужденно, потому что у жены родители старые здесь живут, помогать надо.

– А так бы – хуй на руль!

Он уверенно крутит руль. И весело рассказывает про то, как служил, как ходил в увольнительные, денег на девочек не хватало, и он угнал чёрную «Волгу», чтобы продать, а «Волга», мать её фашистскую, принадлежала одному судье.

– В дисбат отправили. Рёбра все переломали к чёртовой бабушке. Но я на судью не обижаюсь. Сам таким был, судья мне сказал. Годик впаял всего. Ниже низшего!

Мимо ушей моих пролетают новые истории: Заполярье, спирт и бабы. Был бы великим писателем – рассказов пять написал точно.

– Нам нужно с тобой выпить как-нибудь, Андрюха! – весело предлагает он мне. – Я ведь недалеко от тебя живу!

Молчу, улыбаясь.

Со мной многие хотят выпить. Хотели и будут хотеть. Но я сужаю и сужаю круг собутыльников. В сутках не пятьдесят часов, а у меня всего одна печень, и искусством раздвоения я не обладаю, не могу одновременно пить в двух местах.

Меня ждут друзья, в том числе те, которых я не видел год. А ещё меня ждёт сын, пока непьющий. Поэтому спасибо за приглашения, господа.

– Сколько с меня?

7

– Бред, ну что за бред…

Мой друг Дмитрий Корякин недоумевает. Я, Серый, жена Дмитрия – Алёна, мы сидим на открытой террасе. Место дислокации – подмосковный городок Голицино, там у Дмитрия дом. Двухэтажный коттедж, огороженный высоким забором, лесок шумит ветвями деревьев вблизи, ветер.

Мы с Серым курим сигареты, на мангале жарится шашлык, на столе – салаты и вино.

Мудрый Дмитрий прав. Мало того, что это бред. Это бред долгоиграющий, мать его фашистскую.

Отдел проверок изучает мои декларации о доходах вдумчиво. Равно как и написанное мною объяснение. Моим делом занимается человек по фамилии Крылов. Я знаком с ним шапочно, Коля когда-то познакомил меня с ним в столовой, тогда Крылов работал обычным кадровиком. Коля рассказывал мне, что в молодости Крылов пытался поступить в театральный вуз. Не поступил и отчаялся. Пошёл в Контору. И теперь он – особист, так по старинке называют конторские их, людей из отдела проверок. Они изучают все бумажки, касающиеся кандидата. Чтобы не проползла в Контору вражеская гадина. И по итогам изучения они выносят один из двух вердиктов: «рекомендуем» или «не рекомендуем». По всем законам логики второй вердикт они вынести не должны. Но, чёрт! Я ведь знаю Контору. Там всё ясно и конкретно, но ясность – одна из форм полного тумана.

Сплошной и конченый бред. Два года моей жизни, сплошной и конченый.

У Дмитрия дом, у Серого новая «БМВ» и куча каких-то бизнес-проектов, и я чувствую себя порой белой вороной. Я – как бомж в обществе состоятельных и состоявшихся джентльменов.

Лера будто улавливает мои мысли заранее. Вчера она мне написала эсэмэс о том, что я несостоятелен. Пара недель прошла со дня нашей разлуки. Видимо, осознав, что песенка спета, она взорвалась. О, как я узнаю её. Несостоятельный, инфантильный, много было всего написано. Честно говоря, я не понимаю до конца значения слова «инфантильный». Это синоним слова «несостоятельный»?

Да, я такой. Так и написал ей. Несостоятельный и этот… как его, инфантильный. Словом, тебе не нужен такой, как я.

…Не дай бог, шваркнет меня любимая Контора, думаю я. Буду сидеть со своей пенсией, что мне скажет мой сын, который смотрит на меня пока влюблёнными глазами, радостный от того, что я вернулся? Как он будет смотреть на меня, когда его мама уведомит, папа, мол, твой три месяца не платит алименты…

– Так тебя берут или не берут? Может, в ЧОП пойдёшь? – весело спрашивает добрый Дмитрий.

Я отвечаю, что, скорее всего, пойду на хуй, год уже движусь в этом направлении.

Кто-то там наверху смеётся надо мной, покатывается.

8

Вечера я коротаю в пустынной квартире в компании бутылки «Вранаца». Осень выдалась тёплая, и чаще я не сижу, а лежу на полу. Бутылка, гранёный стакан и ноутбук. Я лежу в «Фейсбуке». Мне пишут разные девки, и я им пишу. Они заигрывают со мной, я заигрываю.

Единственная, кто не заигрывает со мной, – Александра. С ней я общаюсь без этого, как-то по-настоящему, что ли. Не могу понять как. Переписываюсь, и всякие пьяные бредни лезут в мою голову. Подсознательно я ощущаю природу этих бредней.

Да нет. Конечно, нет. Гоню прочь. Хватит с меня всего этого. Ладно женщины бы стучались в мою дверь, но чтобы я её распахивал сам?

Ни к чему хорошему это не приведёт.

Я пишу ей, она не отвечает. И это правильно. Я не понимаю истинных причин её молчания. Скорее всего – парень. Ну да. У неё же есть парень.

Мне не хочется трахать себе мозг. И не хочется трахать мозг хорошему человеку.

Идите вы все лесом, хорошие и нехорошие.

9

Контора ведёт себя странно. Я в пятый раз переписываю декларацию о доходах. Неудавшийся театрал успокаивает меня: всё будет нормально. Я понимаю, конечно, процесс трудоустройства в Контору – дело нелёгкое и длительное, но кто-то насмешливо шепчет мне: ты проиграл, парень. Ты проиграл.

Серый негодует:

– Это херня какая-то. Они включают обезьяну.

«Включать обезьяну», понимаю я, парень почти с Урала, это значит «валять дурака».

– У тебя есть административный ресурс? – спрашивает Серый. – Нужно дать денег!

Какой ещё административный ресурс, мать его фашистскую? Николай Иванович? Несмотря на всю его известность, таких проблем Николай Иванович не решает. Отдел проверок Конторы, он вообще мало кому подчиняется, лишь главному человеку Конторы подчиняется он.

– Нужно дать денег! – убеждён мой друг.

Кому и сколько? У меня нет денег. И желания нет, вот какая штука.

10