Елена Прекрасная - Виорэль Михайлович Ломов

Тот мрачно поглядел на увальня. «Шкаф», не дождавшись ответа, щелкнул пальцами и как из-под земли выросли два охранника. Они подхватили мужчину в сером под мышки и вынесли его из кафе. Тут появился Георг.

– Эдуард Аркадьевич, – как-то вдруг съежился меценат.

– А, Георг, привет. Чего оставляешь барышню на съедение волкам?

Георг перевел непонимающий взгляд со «шкафа» на Елену. Но та ничего не сказала.

– Ладно, ступай, потом с Леночкой поговоришь. У меня к ней confidence10.

Как только Георг с извинениями ушел, толстяк поцеловал Елене руку и попрощался. Видимо, никакого confidence не было и в помине. Просто отшил мецената. Девушка искренне поблагодарила спасителя.

– А того господинчика, что пугал, не бойтесь. Теперь он пусть боится. Я как-нибудь вас потревожу, есть интересное предложение.

«Интересный кульбит. Откуда узнал, что тот пугал?» – подумала Елена и направилась домой. Огляделась по сторонам. Типа в сером не было. Загудел автомобильный клаксон. Из машины махала рукой Изольда.

– Садитесь, подвезу. Вам куда?

Пока ехали, Изольда с хохотом сообщала последние новости из мира культуры. Хвалила Георга, какой тот очаровательный и заботливый мужчина. «Будто сватает меня за него», – подумала Елена и, перебив хохотушку, рассказала ей об инциденте и о спасителе. Она описала его внешность:

– Очень крупный мужчина, редко встретишь такого. Просто медведь. Шея, лапы и плечи семидесятого размера и ноги пятидесятого. И нос, как хобот.

– Так это ж Эдуард Аркадьевич! Точно описали! Он один такой в культуре Москвы!

Дама с собачкой, похоже, хорошо знала всех, кто числился в обойме деятелей культуры, в том числе на Останкино, во ВГИКе и на Мосфильме. По ее словам, Эдуард Аркадьевич был влиятельным бизнесменом, попавшим в верхние слои российской культуры лет двадцать назад стараниями его папаши из мидовской высотки на Смоленской-Сенной площади. Эдик и сам в лихие девяностые плодотворно поработал на ниве предпринимательства и его «крышевания».

Изольда предложила Лене зайти к ней, попить кофейку. Девушка охотно согласилась. Всё равно делать было нечего, а новое знакомство могло оказаться весьма полезным.

Приятно посидев за бутылочкой хорошего вина и мило поболтав обо всем на свете, они прониклись друг к другу симпатией и подружились.

– Скажу тебе по секрету, – перешла Изольда на шепот, будто тут ее кто-то мог подслушивать, – зам директора одного из телеканалов, не буду называть его фамилии, он бывший исследователь Арктики и Антарктики, хорошо знает животных Заполярья, называет Эдика, за глаза, конечно, «тюленем, морским слоном». Правда, похож на секача?

Лена улыбнулась, притронувшись к носу. Изольда хихикнула.

– Он у него набухает каждый раз, нос его, как только мелькнет новая женская юбка. Имей в виду! Коварный тип! Но щедрый. Георг в сравнении с ним – так, мелюзга.

Паутинные нити жемчуга

Елену, легко общавшуюся со старыми знакомыми и шутя заводившую новых, прошедший вечер напряг: как-то сразу много всего сошлось, и довольно тревожного. Всё это предполагало продолжение, а его-то как раз девушке и не хотелось. И «пугальщик», и Георг, и Эдик, да и певичка с Изольдой внесли в душу Лены сильное смущение.

Впереди был свободный день. Елена взяла билет на пятичасовой поезд «Сапсан», и в десять вечера пила с тетушкой ароматный чай с каким-то фантастическим тортом, который Кольгриме был доставлен не иначе, как с кухни Бурбонов. За чаем девушка поведала о своих тревогах. Тетушка к ним отнеслась серьезно.

– Что сама надумала? – спросила Кольгрима.

– Не знаю пока. Боюсь, Эдик предложит такое, от чего не откажешься.

– В этом можешь не сомневаться.

– Изольда благословила… То ли они сговорились? Самое здравое, говорит, стать его фавориткой. Прям, Людовик Четырнадцатый.

– Не хочешь?

– А что делать, если такой Московский Версаль?

Кольгрима вздохнула:

– Полночь скоро, племянница. У меня режим. Ложись. Завтра покумекаем. Может, сама еще что надумаешь во сне…

– Не до сна, тетушка.

– А ты поспи. Спокойной ночи!

Лена не заметила, как уснула.

Следующий день выдался хлопотным. В соседней квартире ночью случилась драка с поножовщиной, и до обеда подъезд гудел от топота казенных ног и гула казенных голосов.

– Первый раз такое, – бормотала Кольгрима, прощаясь с Еленой. – Вроде тихие соседи. Жаль, толком не поговорили. Главное – оставайся собой. Меньше фантазируй. Родителям привет. Хорошо, что не забываешь о них. Личные заботы – не повод, чтобы отлынивать от дочерней заботы. В холодильнике возьми торт.

– Он у тебя бездонный, холодильник!

– Как и я, племянница. Не люблю дна. «На дне» хорошо лишь актерам в пьесе.

И опять понеслись дни. Стоило на минуту задуматься о беге времени, и оно словно останавливалось, мешая делать дела, не терпящие отсрочки. Эдуард Аркадьевич не стал долго тянуть с «интересным предложением» и тут же предъявил Елене его в виде ультиматума: «покровительство или тормоза». Какое-то время девушка элементарно динамила мецената – больше для приличия, так как понимала, что категорический отказ означает отказ от Останкино.

Господин учредитель нескольких организаций культуры, разумеется, делал скидку на неискушенность избранницы, но, с другой стороны, для занятого человека, каким он считал себя, несколько вечеров убить на уговоры красавицы означало немыслимую трату времени. Получив в очередной вечер облом, продюсер в сердцах бросил секретарю-референту: «Ломается, Клару Цеткин строит! Что ж, подберем для Клары кораллы. На завтра возьми билеты в Венецию».

Секретаря-референта по имени Ради Эдуард Аркадьевич нашел в Таиланде лет десять назад. Тогда она была что называется «морковкой», искушенной в эротическом массаже. Всякий раз, как у шефа случался творческий застой, то есть когда очередная красавица была только на подходе, Ради умело и приятно снимала ему напряжение. Тайка доставляла господину удовольствие не только своим именем и ласками (ее имя переводится на русский именно как «удовольствие»), но и услугами иного рода, поскольку вместе с ней в Россию из Патайи выехало еще два молодых тайца-родственника, не гнушавшихся никакой грязной работы. Разумеется, они вскоре получили российское гражданство. Если учесть, что Ради знала три европейских языка и три азиатских (когда только выучила?!), то ее участие в деятельности человека такого масштаба и полета как Эдуард Аркадьевич было просто бесценно.

Надо сказать, что «ломание» Елены сказывалось и на атмосфере студий. Эдик, хоть и воспитанный в интеллигентной семье, был человеком грубым и любил устраивать телевизионным кнехтам разносы. От полярника депутата все знали, что в период брачных игр и битв с соперниками морские слоны надувают не только нос, а вообще всю морду, поэтому в последние две недели в коридорах и кабинетах чуть ли не ежедневно