Измена вопреки (СИ) - Лара Грей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты не посмеешь решить за меня, — нервно отозвалась Элина и выхватила чашку из моих рук. Я качнулся вслед, просто слегка потеряв равновесие. — Если бы ты помнил, как тебе было со мной хорошо. Если бы не держался за свою старую жену…
— Аккуратнее, — холодно предупредил я и снова оперся плечом о стену. В голове все шумело. Дышать становилось тяжело. Что-то меня нервные ситуации последнее время совсем не щадят.
Элина отставила на комод чашки и приблизилась. Положила ладони мне на плечи и прошептала со слезами на глазах:
— Я и так аккуратна, но ты не понимаешь… я просто хочу для нашего малыша счастливое будущее. Я хочу чтобы у него был отец…
Почему-то язык заплетался, и я только с третьего раза смог выговорить:
— Я не хочу ребёнка. И тебя… — повторил я как молитву.
Элина прижалась ко мне, и ее ладонь скользнула вниз. А я с ужасом понял, что член стоял колом.
— Врешь, плохой мальчик…
Я шагнул назад, борясь с мутью в голове. Сердце стучало сильно, а в паху все настолько горело, что я только сдерживал стоны, чтобы не закричать от разрывающего давления в яйцах.
— Ты такой напряженный, — прошептала Элина и приподняла подол платья, оголяя стройные ноги, затянутые в чулки.
— Иди на хер, — рыкнул я, с трудом отводя взгляд от Элины, которая потянула платье наверх и скинула его с себя, обнажив грудь в чёрном кружеве бюстгальтера.
Твою мать…
Глава 29
Я держала телефон в руках и не понимала, что ещё могу увидеть на экране, который уже даже потух.
Внутри пустота.
Словно вся наша семейная жизнь с Матвеем была чашей из гончарной мастерской, которую я долго и кропотливо лепила, а потом бац! Неловкое движение, один неправильный жест и нет чаши.
Так и внутри. Нет ничего.
Я всегда хотела полную семью. Чтобы дети как маленькие копии меня или Матвея бегали по дому, топали босыми ножками, чтобы муж возвращался с работы и малыши спешили к нему наперегонки. А он садился на корточки и ловил в объятия. Целовал меня. Говорил как ему повезло, что у него есть я. Которая наполнила жизнь смыслом.
Ничего из этого не произойдёт.
Будет другой ребёнок, которого я укачивать стану по ночам. В одиночестве. В тишине квартиры. Она скорее всего будет в одном из спальных районов и какая-нибудь двушка с советским ремонтом. А малыш будет кричать, тянуть свои ручки с ароматом молока и, ещё не понимая, без слов звать папу.
Биологией так устроено, что в момент беременности женщина должна быть с мужчиной, потому что это защита, это безопасность, это приливы окситоцина у отца, из-за которых он не сможет оставить женщину с ребенком.
Если только будет о них знать.
На глаза набежали слёзы. Я словно безмолвная рыба открывала рот и не произносила ни слова. Это было ужасающе. Словно все звуки в мире пропали, и теперь сообщество немых никак не могло подобрать собственную коммуникацию.
Я вытерла лицо тыльной стороной ладони.
Захотелось крепкого чая с лимоном. Но были только яблоки.
Черт! Беременность, а даже лимон привезти некому. Молчу уж про клубнику.
Медленно спускаясь по лестнице, я проворачивала кадры разговора с любовницей мужа и не понимала, как мой Матвей мог на такое пойти. И даже глядя на фотки присланные в конверте, я не верила. И сейчас…
Темная кухня. Пустота вокруг. Я сдерживала подкатившие к горлу рыдания. Наощупь шла к чайнику. Руки тряслись. А внутри все дрожало как ягодное желе.
Через пару часов поднялся ветер и старая берёза била своими ветвями сначала по черепице, а потом и некоторые особо длинные ветки дотянулись до окна. Скрежетали по стеклу. Создавали картинку хоррора про маньяка убийцу с острыми ножами.
Я никогда не задумывалась как страшно ночевать одной в большом доме. Как это неразумно. Все, что угодно могло случиться. Но я уперто сидела возле камина на диване, цедила горячий чай, согревала горло, на котором появилась стальная удавка молчания. Я просто не знала что и кому говорить, где искать сочувствия или поддержки.
Зашуршал по наружним подоконникам мелкий дождь. Завтра с утра он размоет тропинки в саду, смешает разноцветную листву в грязное месиво, заполонит одну косую бочку до краев дождевой водой, сотрёт все краски осени. Оставит только унылую картинку некогда красочной природы.
Я плотнее завернулась в одеяло. Зубы стучали о край чашки уже без чая. Не понимала зачем ещё грею в ладонях холодное стекло. Но так было правильно. Ведь когда идёт дождь, надо немного погрустить. Жаль моя грусть никак теперь не связана с капризами природы.
Утро стянуло лентами тумана дороги. Я стояла в высоких резиновых сапогах на террасе с пропитанными дождем досками. Пила чай. Прятала ладони в длинных рукавах. Переступала с ноги на ногу.
Матвей мне изменяет.
Это факт.
У меня будет ребёнок. Тоже факт. И чтобы ему со мной было лучше всех, нельзя распускать сопли. Надо пойти и взять себя в руки. Но сырой осенний ветер, немного аромата елового бора и какие-то ноты дальних костров припечатали меня к террасе, заставляя прорасти в неё. Будто бы корнями.
У ворот припарковались старенькие, но боевые Жигули, и коренастый мужчина лет пятидесяти вышел из них и долго мялся возле калитки, видимо, рассмотрев меня, но не решаясь переступить границу участка.
— Вам помощь нужна? — как-то особенно по-идиотски прозвучало от меня, ибо чем брошенная девица в штанах с чужого зада и безразмерном свитере могла вообще помочь кому бы ни было. Даже себе.
— Хозяйка, — крикнул мужчина. — Я тут вам продуктов привез. Как вчера договорились…
Я нахмурилась и постаралась вспомнить с кем вчера виделась и с кем о чем договаривалась. Фермера не припоминала. Поэтому, поставив кружку на перила, я спустилась по ступенькам крыльца. В воздухе летал то ли туман, то ди просто водная взвесь, поэтому волосы сразу же пропитались влагой и начали завиваться у лица. Три больших шага через лужи с рваными краями. Ещё пять до забора.
— Я ничего не заказывала — призналась я. Зябко повела плечами. Дотронулась до кончика носа.
— Дом пятьсот пятьдесят седьмой? — уточнил мужчина, а я кивнула. — Ксения?
Пришлось тоже кивнуть. И тут фермер просиял. Вернулся к багажнику и вытащил насколько здоровых пакетов с продуктами. Сверху одного из них лежали наливные яблоки, и у меня в животе гулко заурчало.
— Вот, а
