Тень ведьмы - Флоринда Доннер-Грау

же прошу тебя рассказать ей твою историю, — сказала донья Мерседес. — Она рассматривает пути и способы, посредством которых колесо случая может быть повернуто человеком. В твоем случае объект, который повернул колесо, это ты, Лоренцо.

- Колесо случая! — сказал он грустным голосом. — Я вспоминаю это, словно все случилось только вчера. — По-видимому размышляя о чем-то, он потыкал гальку кончиком своего ботинка и вытянулся плашмя на песке.

* * *

Со своего кресла позади прилавка в тусклом, прокуренном баре Лоренцо наблюдал за группой мужчин, склонившихся за бильярдным столом над партией корнера. Он перевел взгляд на часы у камина, отмечавшие каждый час стеклянным перезвоном. Почти рассвело. Он уже хотел подняться и напомнить мужчинам о позднем времени, когда услышал шаркающие шаги Пэтры. Он быстро уселся опять. Злая усмешка пробежала по его лицу. Пусть посетителями занимается его тетушка. Никто в городе еще не избежал ее порицаний. Их слушали, не считаясь с тем, какими бы мерзкими и возмутительными они ни были.

- Этот чертов стук бильярдных шаров не дает человеку заснуть, — пожаловалась она хриплым голосом, едва только вошла в комнату. — Вы не подумали о том, что жены ждут вас? Вы не думаете, что вам надо завтра идти на работу, как и всем добрым христианам? — Не давая мужчинам прийти в себя от неожиданности, она продолжала в той же негодующей манере:

- Я знаю, что делается с вами. Вы уже сожалеете о том, что принесли эти языческие рождественские деревья в свои дома, что разрешили детям играть в рождественские игры.

Она перекрестилась и набросилась на одного из мужчин:

- Вот ты, мэр. Как же ты можешь позволять такое? Неужели вы все обратились в протестантов?

- Упаси Бог, Пэтра, — сказал мэр, крестясь. — Не делай из мухи слона. Какой вред в деревьях и играх? Посмотри, как нравится это детям.

Проворчав что-то неразборчиво, она хотела уйти, но вдруг остановилась.

— Мне стыдно за дона Серапио! Он более чуждый нам, чем истинные иностранцы. Мне стыдно за то, что он более чужой нам, чем даже его жена. Благодаря им большинство детей в городе не получат подарков Трех Мудрецов шестого января, как то полагается каждому доброму христианину. — Она достала на прилавок пачку сигарет. — Сейчас они собирают их на Рождество, — продолжала она, — называя каких-то типов Санта-Клаусами. Это позор!

Прислонясь к двери, она угрожающе рассматривала мэра, не замечая, что сигарета из ее рта давно упала на пол. Она потянулась к полуоткрытой бутылке рома рядом с бильярдным столом и пропустила стаканчик, шепча что-то про себя.

Улыбнувшись, Лоренцо ясно вспомнил тот день, когда грузовик, нагруженный необычными ароматными деревьями, приехал в город. Дон Серапио, фармацевт, назвал их рождественскими елками. Он заказал их в Каракасе вместе с украшениями и пластинками европейских рождественских песен.

Не желая уступать друг другу, друзья дона Серапио вскоре последовали его примеру и, уплатив кучу денег за хрупкие деревья, выставляли их так, чтобы они были заметны в их жилых комнатах.

К большому огорчению старых родственников, живущих в этих домах, деревья ставили рядом, а то и прямо в тех местах, которые по традиции отводились для рождественских сцен.

Открывая окна, чтобы каждый прохожий мог заглянуть и услышать незнакомые мотивы «Тихой ночи» и «Танненбаума», женщины украшали веточки стеклянными бусами, золотой и серебряной мишурой и снегом из ваты.

Шорох дребезжащей занавеси рассеял воспоминания Лоренцо. Он помахал рукой мужчинам, покидавшим бар, затем принялся расставлять бутылки на полках. Его взгляд остановился на маске, засунутой за дешевые статуэтки богородиц, святых и страдающего Христа. Фигурки дарили бедные клиенты, которые не в силах были оплатить спиртное. Он вытащил маску. Это была маска дьявола с огромными бараньими рогами. Ее оставил приезжий из Каракаса. Он не смог оплатить заказанный стакан рома.

Прислушиваясь к тому, как Пэтра гремит горшками и кастрюлями на кухне, он поставил маску обратно на полку. Вместо того, чтобы запереть бар, он вытащил свое кресло-качалку на тротуар. Широкие ветви древних деревьев на площади резко вырисовывались на бледном предрассветном небе.

Он неторопливо раскачивался взад и вперед. Сквозь полуприкрытые веки он следил за стариками, которые, наверно, никогда не спали на рассвете. Они сидели у своих дверей, беседуя и вспоминая поминутно детали прожитых дней с какой-то все возрастающей живостью.

Сквозь тишину плыла мелодия. Через улицу прямо на Лоренцо смотрела Бриджит Брицена, жена фармацевта. Это звучало ее радио. Ему стало интересно, проснулась ли она только что или тоже еще не ложилась.

Ее лицо было безупречно овальным. Уголки ее маленького, чувственного, прекрасного рта выражали вызов и нахальство. Ее желтые волосы оплетали голову косой, а холодные голубые глаза, казалось, блеснули, когда она улыбнулась ему.

Он кивнул ей в немом приветствии. Он всегда немел в ее присутствии. С первого дня, как увидел ее, она была для него идеалом красоты. Это из-за нее я прожил до сорока лет, так и не женившись, подумал он. Для него все женщины были привлекательны и неотразимы, но Бриджит Брицена была более чем неотразима, она была действительно недостижима.

— Почему ты не зашел к нам вечером на рождественские игры? Сегодня вечером будет Рождество, — прокричала она через улицу.

Старики, дремавшие у своих дверей, внезапно оживились и повернули головы к владельцу бара. Нетерпеливо усмехаясь, они ждали его ответа.

До сих пор Лоренцо постоянно отказывался от приглашений дона Серапио. Он не мог терпеть важного вида фармацевта. Ему претила его настойчивость в попытках убедить всех знакомых и близких в том, что он самый влиятельный человек в городе и что только он мог служить примером цивилизованного человека.

Но каким несносным ни казался ему этот мужчина, Лоренцо не мог сопротивляться приглашению его жены. Громким голосом он пообещал Бриджит Брицене, что придет этим вечером. Он затащил в дом свое кресло и отправился спать в заднюю часть дома, довольный и уверенный в себе.

Одетый в белый льняной костюм, Лоренцо вышагивал по своей спальне, испытывая новые лакированные туфли. Это была большая комната, заставленная тяжелой витиеватой мебелью из красного дерева. Она стояла прежде в гостиной, но отец перестроил ее несколько лет назад в небольшой бар. Лоренцо сел на постель, снял туфли и носки и надел матерчатые сандалии.

- Я рада, что ты не зря старался, — отозвалась Пэтра, входя в комнату. — Нет ничего хуже, чем неудобная обувь. Она делает человека абсолютно ненадежным.

Ее небольшие темные глаза одобрительно засияли, когда она осмотрела его костюм.

- И все же ты никогда не заманишь Бриджит Брицену обычными средствами, — заявила она, поймав его взгляд в