Внешняя политика России эпохи Петра I - Владимир Бобылев

Вечером 9 июля 38-тысячная русская армия под командованием Петра была окружена близ урочища Новые Станилешти превосходящими ее примерно в четыре раза силами Турции и Крымского ханства. Не дожидаясь следующего дня, передовой 20-тысячный корпус янычар устремился на штурм русского лагеря. Однако плотный артиллерийский и залповый огонь пехоты отбросил их на исходные позиции. Потеряв около 9 тысяч убитыми, турки прекратили атаки. В момент их отступления адъютант великого везира заявил наблюдавшему за боем С. Понятовскому: «Мой друг, мы рискуем быть разбитыми, и это неизбежно случится». Об этом писал и Саттон, указывая, что если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты. Однако Петр отказался от контратаки, поскольку «сие не могли учинить для того, что обоза окопать не было временя, а ежели б не окопав итить на них, то б конница их ворватца могла, и все б могли потерять пропитание, которого и так мала было».

Если в русском лагере, несмотря на усталость и нехватку продовольствия и воды, наблюдался эмоциональный подъем и даже ставился вопрос о вылазке, то в турецких войсках господствовали совсем иные настроения. Деморализованные понесенными потерями, янычары утром 10 июля категорически отказались вновь идти на штурм русских позиций и стали требовать от везира, чтобы тот вступил в мирные переговоры с царем. Но Мехмет-паша не спешил. Всю первую половину дня турки вели методический обстрел русского лагеря и подходов к реке, не давая наладить снабжение питьевой водой. Петр начал догадываться, что противник решил взять русскую армию измором, а так как боеприпасы, провиант и вода были на исходе, то положение становилось критическим. Поэтому на военном совете было принято решение предложить везиру перемирие, а в случае отказа прорываться вдоль Прута на север к Яссам. Вначале турки не реагировали на русские предложения, но вскоре вдруг прекратили огонь и сообщили, что они «мир приемлют, и для того учинить унятие оружия, и чтоб прислали, с кем об оном мире трактовать». Тотчас в ставку везира направился подканцлер П. П. Шафиров, получивший от Петра полномочия идти на максимальные уступки, кроме капитуляции. В этой довольно нервной обстановке русский дипломат, проявив незаурядную выдержку и профессиональное мастерство, заставил турецкую сторону первой выложить на стол переговоров ее требование. И каково же было удивление Шафирова, когда он услышал, что Порта согласна на мир при условии возвращения Азова, разорения Таганрога, Каменного Затона, Самары, выдачи Д. Кантемира и сербского патриота С. Рагузинского и сдачи тяжелого вооружения. Учитывая положение русской армии и реальную возможность надеть через несколько дней на ее умирающих от голода и жажды солдат кандалы, эти требования казались более чем умеренными. Поразила подканцлера и та учтивость, с какой его принял великий везир, что было оценено Шафировым как серьезное стремление турецкой стороны к достижению мира.

Что же заставило Мехмет-пашу так поспешно согласиться на переговоры? Согласно румынским хроникам, причиной этого явилось взятие 7 июля корпусом Ренне Браилова, о чем стало известно турецкому командованию во второй половине дня 10 июля из перехваченной депеши генерала царю. Этого документа нет в нашем распоряжении, а поэтому мы можем лишь догадываться о том, что же в нем было, помимо информации о взятии Браилова. Но, судя по реакции великого везира, генерал Ренне, скорее всего, предложил Петру повернуть его корпус на соединение с основными силами русской армии. Мехмет-паша не был до конца уверен в том, что царю не известно о результатах рейда русской конницы к Браилову. Ведь могло быть и несколько гонцов. К тому же предложение царя о мире, синхронно совпавшее с сообщением о крупном успехе русских на Дунае, наводило везира на мысль, что, по-видимому, он все же установил связь с генералом Ренне и решил ждать подхода его частей, а переговоры использовать, дабы выиграть время. Перспектива подвергнуться двойному удару русских с юга и севера в условиях психологической подавленности и неустойчивости янычарских частей вызывала у везира острое беспокойство. Поэтому, чтобы не искушать судьбу, он предложил царю заключить мир на условиях восстановления границ 1695 г., хотя и не был до конца уверен, что Петр примет эти требования.

Однако в русском лагере не было известно об успешных действиях корпуса генерала Ренне. Петр узнал о взятии Браилова только после подписания мирного договора. В связи с этим в русском лагере совершенно иначе смотрели на сложившуюся ситуацию, чем в ставке везира. Петр писал, что «никогда как и почал служить, в такой дисперации (безнадежном положении. — В. Б.) не были понеже не имели конницы и провианту». Естественно, что в обстановке, которая ухудшалась с каждым часом, царь воспринял условия мира, предложенные турками, как божий дар, и безоговорочно их принял, ибо иного выхода из окружения, кроме гибели или плена, он не видел.

Весь следующий день Шафиров вел интенсивные переговоры, в ходе которых ему удалось значительно смягчить первоначальные требования турецкого командования. 12 июля 1711 г. подканцлер и великий везир поставили свои подписи под мирным договором. Согласно его условиям, Россия возвращала Турции Азов, разоряла Таганрог и другие южные крепости; обязывалась не вмешиваться в польские дела и признала покровительство султана над запорожцами. Особой статьей оговаривалось о свободном пропуске Карла XII в Швецию.

Таким образом, война с Турцией, которую в Петербурге планировали закончить в 1711 г. триумфальным вступлением русской армии в Константинополь, обернулась если не военным, то тяжелым внешнеполитическим поражением России. Прутский договор, перечеркнувший результаты Азовских походов, значительно ухудшил ее позиции в Северном Причерноморье, на Правобережной Украине и в Польше.

Говоря о причинах неудачи турецкой кампании 1711 г., необходимо, прежде всего, отметить, что план броска к Дунаю строился в надежде на благоприятное внешнеполитическое развитие ситуации в регионе, которая в значительной степени оказалась иллюзорной. Но решающую роль в трагических событиях на Пруте сыграл тот фактор, что царь ничего не предпринял для нейтрализации сил Крымского ханства. Предположения русского командования, что Девлет-Гирей II будет действовать летом 1711 г. на азовском или киевском направлениях, были ошибочными. Соединение 70-тысячной крымской конницы с 60-тысячной турецкой армией создало четырехкратное их превосходство над русскими войсками, последствия которого нам хорошо известны. Крайне плохо действовала и русская разведка, не сумевшая точно установить силы противника и их местонахождение.

Вместе с тем Прутский поход еще раз показал высокое мужество, стойкость и боевую выучку русских солдат и офицеров, особенно ярко продемонстрированных ими в экстремальных условиях турецкого окружения. Нельзя не сказать и о высоком военно-тактическом искусстве Петра, проявившемся в разработке и проведении браиловской операции, которая в сущности и спасла русскую армию от полного уничтожения. Правильно было выбрано и стратегическое направление русского наступления. Овладение придунайским плацдармом станет основополагающей концепцией русской военной доктрины XVIII — начала XIX в. В то же время практика Прутского похода показала всю несостоятельность идеи молниеносной войны. Способность Турции выставить огромные силы, а также климатические и природные особенности театра военных действий и его географическая обширность, с учетом военно-технического и материального обеспечения войск того времени, детерминировали длительный и поэтапный характер борьбы России против Османской империи за утверждение в Северном Причерноморье и на Дунае.

Подписание мирного договора с Россией, вернувшего Турции Азов, было с нескрываемым ликованием встречено в ее армейских и политических кругах. Шафиров доносил Петру, что «зело турки с нами ласково обходятся, и, знатно, сей мир им угоден». Но сей мир, разумеется, не мог быть угоден Карлу XII, поскольку требования Швеции, оговоренные ранее в турецком ультиматуме России, в нем даже и не упоминались. Взбешенный этим, король за 17 часов покрыл путь от Бендер до Прута и, явившись в ставку везира, потребовал от него разорвать договор и дать ему войска для разгрома русских. На что везир, намекая на Полтаву, ответил: «Ты де их уже отведал, а и мы их видели; и буде хочешь, то атакуй их своими людьми, а миру, с ними поставленного, не нарушим». В неописуемом гневе Карл XII грозил Мехмет-паше смертной карой за то, что он не вырвал у царя обязательство вернуть Швеции все ее владения, которые она потеряла в ходе Северной воины. Но в ответ король услышал, что везиру «до него дела нет и мирился он от своего государя». В полемическом задоре глава турецкого правительства и не заметил, как невольно раскрыл тайну своей истинной политики: война с Россией была начата и велась Портой ради собственных интересов Настоятельные призывы к реваншу со стороны Карла XII и французской дипломатии лишь совпадали с аналогичными планами османского правительства, что создавало обманчивую видимость их подчиненности давлению извне. Ратификацией в конце июля Прутского договора Ахмет III положил начало постепенному развалу шведско-турецкого союза.