Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если и увидят, подумают – протирочный материал, – вслух рассудил он, – сюда можно смело ещё парочку бросить.
Второй электромеханик приметал лису на воротник своего рабочего ватника и повесил его на крючок при входе, спокойно заметив, что наиболее приметное место в каюте наименее приметно, так как, если уж что-то ищут, то в самых недоступных местах. Ещё две шкуры на свой страх и риск Женя затолкал в рукава своего форменного кителя, который висел в его каютном рундуке, представительно поблескивая шевронами уставных нашивок… Когда у него осталась одна незадействованная шкура, он зашёл ко мне в каюту и, мелко подпрыгивая на месте и тряся в руках рябой жухлой лисой, сказал:
– Будь другом, заховай куда-нибудь.
Я кинул её в ящик для обуви под рундуком и пояснил: долго будешь думать – найдут.
– Иди с Богом. И не мельтеши. Тебе ещё предстоит много дел.
И я как в воду глядел.
Точно по графику через месяц мы подошли к причалам Ленинградской Гавани. Таможенные власти долго осматривали наш пароход. Когда пожилой таможенник зашёл ко мне, то спросил первым делом, не везу ли я чего запрещенное: огнестрельное оружие, порнографию, зарубежные издания, наркотики. Я стандартно ответил «нет». И таможенник приступил к своим прямым обязанностям: он прошёлся рукой по висевшей над столом географической карте мира на предмет скрытых подсовок валюты или эротических открыток, открыл выдвижной ящик стола, пальцем поворошил там всякую всячину, заглянул в ящик для обуви, долго всматривался в тёмное его нутро, пока не привыкнет глаз, и, наконец, вытащил из его закромов южноамериканскую лису, убитую небрежным охотником:
– А это что?
– Это жена отдала мне сношенный воротник, чтобы я протирал им обувь, – выкатил я единственный пробный шар. Других у меня не было.
Таможенник недоверчиво посмотрел на меня. Я отобрал у него лису, поставил ногу на складную банкетку и, взявшись за края шкурки, начал ритмично протягивать мехом по ботинку влево-вправо. Ботинок стал настолько блестящим, что мы с таможенником невольно залюбовались произведённым эффектом. Между нами возникла какая-то секундная пауза расслабления – этакая радужно-минорная сладостная хандра сиюминутного безотчётного доверия, отрешения от всех наносных обязанностей и забот, смещение реалий. Как будто в моей каюте прокатилась волна тёплого южного пассата и ушла в неведомые дали.
– Вот, – показал я на свою работу, – отличное средство, только лень пользоваться; в «Науке и жизни» об этом писали в разделе «Маленькие хитрости»; оказывается, использованные старые воротники можно с успехом применять для чистки обуви. Так что, если хотите, перенимайте опыт.
Таможенник молча оглядел меня, потом лису. Как раз в тот момент я швырнул её обратно под рундук и закрыл ящик. Представитель власти стал что-то задумчиво напевать, фальшивя, не разжимая рта и стиснув плотно губы. Про себя я подумал:
– Если он где-нибудь видел такую лису – да хотя бы на ватнике у 2-го электромеханика – то уж смекнёт в чём дело и вся женина затея рухнет. Однако, таможенник, покрутив головой и всё так же мыча незамысловатый мотивчик на хорошо узнаваемую популярную арию из оперетты, направился к двери, потом развернулся плечами, вежливо выдавил из себя «до свидания» и вышел. Шар закатился в лузу. Теперь нужно было ждать результатов.
Наконец комиссия закончила работу, и нам разрешили передвигаться по судну и, вообще, – быть вольными казаками. Женя прискакал ко мне за лисой.
– Ну, как? – заинтересованно спросил он.
– Всё в порядке, там и лежит, – указал я на обувной ящик.
Женя достал шкуру, засунул себе за спину под пиджак.
– Я уже всё собрал, – поделился он, – только две отобрали, которые в декларацию внесли. Оказывается, меха ввозить и вывозить нельзя, только готовые изделия можно. Если б знал, да умел, так сшил бы из них на скорую руку доху, – пошутил он, – но и без дохи всё вроде обошлось. Две шкуры погоды не сделают. По-моему на них даже акта не составили. Так что четырнадцать штук осталось, на шубу хватит.
И он побежал собираться домой, чтобы обрадовать жену. Кончик лисьего хвоста торчал у него сзади из-под пиджака, и я хотел, было, уже сказать об этом, но подумал:
– Ни к чему, таможня ушла, на судне про лис почти все знают, пусть идёт с хвостом, так даже оригинальней.
В каюте Женю ждал сюрприз: пришла его жена. Она немного припозднилась к встрече, поэтому где-то и разминулась с мужем, который активно бегал по судну – собирал шкуры, и ей не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать, когда он объявится сам.
– Танька, чего я тебе привёз! – не выдержав должной паузы после объятий и поцелуев, объявил Женя, – отгадай!
– Колготки! – сразу «отгадала» Танька.
– Ха! – колготки, бери выше!
– А куда выше? Выше – бюстгальтер… – пошутила жена.
– Колготки, бюстгальтер, – передразнил Женя, – нет у тебя воображения. А шубу не хочешь? – выпалил он, как из ружья в упор.
– Какую шубу?.. – с замиранием сердца вопросила она и привстала с дивана.
– А лисью, с Уругваю! А? – стал в позу муж.
– Где?!
– А – во!
И он достал со спины, из-под пиджака, южноамериканскую лису и кинул её жене. Тае испугу поймала мех и оплыла на диване.
– Ты что, сдурел, Женечка? Что за гадость ты мне подбросил? Это ты в море со своими так шути. То-то я смотрю: что это у тебя сзади так выперло и хвост собачий торчит. Доплавался, муженёк!
– Ты, Танюха, просто не соображаешь, что говоришь. Это ж лиса закордонная. Ты таких просто не видела. У меня их больше дюжины. Представляешь?
– Представляю… – медленно произнесла жена, проникая в суть происходящего, – и что, они все у тебя такие?
– А какими они должны быть, по-твоему? – постепенно обижаясь, удивился Женя, – лиса она и есть лиса.
– Так какая же это лиса? Это шакал, сдохший в голодный год. Смотри сам. Где твои глаза-то были, когда брал. Лиса – она пушистая, блестит. А эта… как будто драли её и гуталином мазали. На, понюхай.
– Ну, насчёт гуталина я не знаю, – начал реабилитироваться Женя, – но то, что сдохший шакал, это ты зря… Смотри внимательно.
И он показал шкурку с изнанки – выставил её на просвет.
– Видишь дырки от дроби? Во! Подстрелили её. Как положено.
– Дырки-то я
