Время отмщения - Алексей Волков

— Врач говорит, все хорошо, товарищ старший лейтенант. Не рана, а царапина. Мне даже неловко с такой лежать.

Так я и поверил! Кто же из солдат откажется отдохнуть неделю ли, месяц, особенно, когда болезнь или рана действительно не причиняют страдания?

В доказательство Костиков сгибает и разгибает раненную руку, демонстрирует, что страшного ничего нет.

Похоже, парню действительно повезло, если ранение можно считать везением. Но ведь бывает намного хуже.

Я еще некоторое время беседую с раненым, пока в практически пустую палату не влетает наш полковой эскулап. Он сразу обращает внимание на мой внешний вид и начинает нудный разговор об антисанитарии, которую некоторые безответственные офицеры разводят в лечебном учреждении.

С каких пор медпункт превратился в целое учреждение, непонятно. Я просто не спорю. Врач — человек нужный.

— Уже ухожу, — я в самом деле встаю. — Поправляйся, Костиков. Постараюсь завтра зайти. Представление на орден я уже написал.

Доктор выпроваживает меня, даже доводит до выхода.

— С ним все будет в порядке?

— Конечно. Я предлагал эвакуацию, но он отказался. Говорит, не хочет покидать полк. По-моему, просто хочет посмотреть на этот мир. В принципе, я особо не настаивал.

— Спасибо, доктор.

— В данном случае особо не за что, — смеется эскулап. — Но. Андрей, больше в таком виде сюда, пожалуйста, не ходите. Хоть умойтесь прежде.

— Постараюсь, — настроение врача передается и мне, и я ухожу довольный и окрыленный.

Раз медицина весела, поводов для грусти не имеется.

— Помяните мое слово, сейчас как зачастят проверяющие, вздохнуть некогда будет, — Плужников, разумеется, не мог пропустить баньку, и теперь сидел с нами.

Вместо «вздохнуть» было произнесено более емкое и точное слово, но стоит ли ему удивляться в сугубо мужской компании?

— Что им здесь делать? — с наивностью малослужившего человека спросил Птичкин.

— Твои ленкомнаты проверять! — буркнул дядя Саша. — Развелось вашей братии, прямо не армия, а партшкола какая-то!

— Чудак ты человек! — когда стих смех, добавляет Лобов. — Тут же для начальства рай земной. Технологии здесь выше? Выше. Следовательно, можно неплохо прибарахлиться. Заявится какой-нибудь старпер с большими звездами, нахапает у местных разных чудес, а уж заодно и посмотрит, не разлагаемся ли мы здесь часом? Если же добавить к генералам дипломатов всех мастей — мало нам не покажется!

Мысль здравая, и лишь дела не давали обдумать ее со всех сторон. Признаться, ситуация не радует. Единственное хорошее в отдаленных гарнизонах — редкие приезды начальства. А уж где найти отдаленнее, чем в ином мире? Но кто же откажется взглянуть на развитую цивилизацию хоть одним глазком?

— Если им дадут сюда визы, — посмеивается Тенсино. — Наверняка, мы в эпицентре такой тайны, что не каждый член ЦК знает о нашем существовании. Враг не дремлет! Чувствую, столько подписок дать придется, — по возвращении даже в Монголию никогда не пустят.

— Влипли! — вздыхает Колокольцев.

Он по молодости мечтает попасть в какую-нибудь группу войск, в Германию, или Венгрию. Все-таки, лицо Советской армии, а не какая-нибудь… Молчать!

Тенсино в Германии уже побывал. Зато затем вылетел оттуда в двадцать четыре часа за какой-то мелкий проступок, и теперь уже без малого полтора года ползает по горам все тем же лейтенантом, хотя по сроку службы давно должен получить третью звездочку.

— Подписки — ерунда, — Плужникову никакая заграница не светит, и все его мечты ограничены скорым уходом на пенсию. — А вот как заставят водить солдат в столовую образцово-показательно под барабан, да все свободное время изучать съезды партии…

Птичкин едва не давится колбасой. Неплохой он парень, только замполит и есть замполит.

— Интересно, — добавляю я свои пять копеек. — Только в нашей армии есть понятие — отличник боевой и политической подготовки. Так кого мы растим? Воинов или?..

Дядя Саша одобрительно хлопает меня по плечу, я же не выдерживаю и с чувством скандирую:

— Он был боец и коммунист. Стрелял хреново, но идейно…

Ржут все. Хохочут мои взводные, заливается Ковбой, басом смеется Кравчук, похохатывает Портных, и даже Птичкин улыбается.

— Эх, люблю тебя, Андрюха! Давай выпьем! — Плужников щедро расплескивает самогон по кружкам.

Выпитое делает меня добрее. Хочется всем людям доставить радость, и я доверительно предлагаю саперу:

— Дядя Саша, мешок сахара возьмешь?

— Спрашиваешь!

Кравчук смотрит на меня с неодобрением. Его хохляцко-старшинская натура не ободряет сам принцип дележа. Но я командир, и возразить, да еще в присутствии дяди Саши прапорщик не решается.

— А я всем браги приготовлю, — сообщает Плужников.

— Два мешка, — добавляет от себя Лобов.

Мы уже предвкушаем грядущее, словно никаких дел впереди у нас больше нет. Забыты даже послы и прочие поверяющими, как и то, что утром всем нам надлежит выглядеть огурчиками.

Кстати об огурчиках. Я вылавливаю из банки дар болгарских друзей и отправляю его в рот. Голова слегка плывет от выпитого, и не хочется забивать себе голову какими-то проблемами и делами.

— Не о том говорим. Да? Тут же женщины есть. Ученые. Может, заглянем в гости? — Абрек плотоядно облизывается.

— Лекцию по физике послушаем, — смеется Тенсино.

— Какой физика, дорогой? — не понимает Бандаев.

— Как — какой? Женщины же ученые. Вот и будут говорить с тобой о своих увлечениях. Всяких там законах Ома, теории относительности, диодах с триодами.

— Им там всем лет по сорок, — вставляет Лобов. — Или по пятьдесят. В науке пока выслужишься.

— Не может быть! У каждого ученого лаборантка есть, — уверенно поясняет Птичкин, словно всю жизнь провел в научной среде.

Колокольцев смотрит на меня, но я покачиваю головой, и лейтенант согласно молчит.

— Полкач велел охрану к ученому городку выставить, — сообщает Ковбой.

— Что? — мгновенно заводится Тенсино. — Какую охрану? Мне, значит, уже по лагерю свободно пройти нельзя? Сейчас я покажу часовым, кого тут охранять надо!

— Остынь! — обрывает его дядя Саша. — Охота вам о всякой ерунде болтать!

Он возится под столом, отбрасывает в сторону пустые бутылки, и, наконец-то находит одну непочатую.

— Последняя?! — с ужасом спрашивает Тенсино.

Перед лицом суровой реальности офицеры и прапорщики мгновенно забывают о всякой ерунде.

Я с укоризной смотрю на Кравчука за то, что недоглядел и не обеспечил соответствующим количеством боекомплекта.

— Надо идти в гости! — подсказывает Лобов.

— Точно! К Пермякову! Мы ему на выручку шли? Шли. Значит, с него причитается, — подхватывает артиллерист.

Но нас опережают. Ввалившаяся в гости толпа включает едва ли не всех офицеров и прапоров батальона во главе с Хазаевым.

— Товарищи офицеры! — с места объявляет комбат. — Сколько говорить: пьем, так все!

На столе под общие восторженные возгласы появляется самая настоящая водка.

— Автомобилисты поделились, — довольно поясняет Пермяков. Он порядком на взводе, и лицо цветом напоминает вареного рака. — Даже лишнего не взяли.

— Надо будет держать с ними контакт, — говорит кто-то, но Хазаев вносит ложку дегтя в радужные планы.

— Не получится. Слышал, отныне все грузы будут сваливаться у Врат, а оттуда их возить уже будут наши.

Да, лафа закончилась, не начавшись. В военторг не поступает ни капли спиртного. Жизнь за Родину отдать ты обязан, но выпить при этом — ни-ни. По ту сторону хоть дуканы были. Дорого, но мало ли какая нужда может приключиться?

— А местные хоть пьют?

Вопрос заинтересовывает всех, но, увы, никто не знает на него ответа. Общее мнение — должны.

— Нас хоть к ним пустят?

— Группами, товарищи офицеры, только группами. По пять человек и замполиту, — авторитетно заявляет Плужников.

— А замполит — не человек? — вскидывается Птичкин.

Зря он возражает саперу. Дядя Саша политиков на дух не переносит, и максимум его поблажек — он еще может кого-то уважать исключительно как человека.

— Разве нормальные люди могут выбрать такую специальность? — Плужников поворачивается к нам за поддержкой, хотя ни в какой помощи не нуждается. — Вы только вдумайтесь в это слово. Замполит! С виду — вроде офицер, а только и умеет, что руководить оформлением ленинских комнат, да собрания проводить. И на хрена такие в армии нужны?

— Дядя Саша! — предостерегающе произносит Хазаев.

— Что — дядя Саша? Я больше сорока лет дядя Саша!

— Прямо, как родился, так и дядя? — спокойно осведомляется комбат.

— Не тетя же!

Но цель Хазаева уже достигнута. Плужников успел потерять нить мысли, и теперь вожделенно смотрит на наполненный водкой стакан.