Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

«Господи…»

Он внезапно узнал самоубийцу: это был тот самый мрачный тип напротив, спутницу которого охмурял поручик Еланцев.

— Кобылкин, столичный чиновник… Из-за чего… — шептались позади. — А жена его где…

— Расступитесь, — протолкался вперед Иннокентий Порфирьевич, присел на корточки рядом с покойником, тронул его за шею и, безнадежно покачав головой, ладонью осторожно опустил мертвецу веки.

В проделанный им в толпе проход тут же вклинился генерал Мещеряков, отшатнулся от покойника, обернулся к собравшимся, пошарил глазами и заорал, багровея от натуги:

— Еланцев, подлец! Это ваши шуточки? Знал я, старый дурак, что трижды покаюсь, разрешив вам вернуться в Кабул! Знал, но разрешил! Сгною на передовой!..

— Я-то здесь при чем? — откликнулся откуда-то из задних рядов толпы поручик. — Вы еще скажите, что это я его застрелил!

— Застрелили бы — пошли бы под трибунал! Я видел вас с его женой! Сколько раз я говорил вам!..

Генерал оборвал себя на полуслове и махнул рукой начальнику патруля, тоже протолкавшемуся в туалет:

— Уведите.

— Да я и сам пойду, — стряхнул с себя чужие руки Еланцев. — Хотя ума не приложу…

— На гауптвахте приложите!

— На гауптвахте так на гауптвахте — мне не привыкать…

Поручика увели, а Бежецкий все стоял как вкопанный, не в силах оторвать глаз от тела человека, которого еще какие-то полчаса назад видел живым и здоровым.

— Пойдемте, — тронул его за рукав Иннокентий Порфирьевич.

— Куда? — тупо спросил юноша, следя, как густеющая на глазах кровь клюквенным киселем медленно подползает к его сверкающему ботинку.

— Ко мне… — вздохнул медик. — Праздник все равно испорчен…

Два офицера шли какими-то темными, неосвещенными лабиринтами, меж плохо оштукатуренных стен, строители которых старательно избегали не только прямых углов, но и всего того, что европейские их коллеги считают правильным, рациональным. Снег усилился и валил сплошной пеленой, не давая разглядеть ничего в двух метрах впереди, но тут же таял и хлюпал под ногами грязной кашей.

— Представляете, — заговорил Иннокентий Порфирьевич, перешагивая канаву. — Все это де… пардон, фекалии… потекут в арыки и реку. И горожане будут это пить… А кипятить, из-за нехватки топлива, особенно не покипятишь, да и высоко здесь — от низкого давления вода закипает градусах при девяноста… Вот вам и дизентерия, и гепатит, и тиф, и, упаси господи, холера…

— Здесь бывает холера?

— Еще как! В прошлом году была вспышка там, за рекой. Пока спохватились, пока убедили власти ввести карантин, приняли меры — перемерло более двадцати тысяч горожан. Слава богу, не перекинулось сюда, да и то только потому, что генерал Мещеряков, рискуя вызвать бунт, приказал оцепить колодцы и арыки, засыпать их хлорной известью, параллельно обеспечив подвоз воды из горных источников… Мы трудились от зари до зари, падали с ног, но все-таки смогли локализовать эпидемию. Однако в тот момент мы были беспомощны: ударь с гор Хамидулло — город пал бы.

— А кто это — Хамидулло?

— Местный бандит. Даже не бандит, а целый бандитский генерал. Говорят, что у него под ружьем больше двух тысяч человек. Его сильно потрепали осенью, почти перед вашим приездом, и он ушел дальше, в горы, но все эти ночные обстрелы — дело рук его людей.

— Он так силен?

— Лет десять тому назад он был кем-то вроде министра обороны эмира, но не сошелся с ним во мнениях и попытался свергнуть своего господина. Тут, на Востоке, это в порядке вещей… Однако сторонники эмира оказались сильнее, и Хамидулло пришлось уйти. Вместе с частью армии. Говорят, что лучшие офицеры выбрали его сторону. Он учился в Англии — там привечают пуштунов, надеясь переманить их на свою сторону.

— Он пуштун?

— Как и большинство тех, кто с ним ушел… Кстати, мы тоже почти пришли.

Убогие мазанки внезапно расступились, и перед Сашей предстало вполне современное пятиэтажное здание, ряд окон которого был освещен.

— Вот мои владения, Саша.

— Госпиталь?

— Он самый.

— Но… До него же рукой подать, а вы тогда говорили…

— Правильно, — усмехнулся полковник. — Пешком — да. А на машине — только окружным путем. Да и соваться в эти трущобы одному — не советую. Даже днем. Легко можно и с кошельком расстаться, и нож под ребро заполучить. Это сегодня туземцы сидят по домам — знают, что «гяуры» празднуют день рождения своего пророка. Уважают, стало быть. Пророка Иссу — Иисуса они чтят почти так же, как и Магомета. Мы тоже стараемся особенно не высовываться в Ураза-Байрам или Рамазан. К чему бередить религиозные чувства хозяев?

Пройдя мимо часового, отдавшего честь, офицеры поднялись на третий этаж, где Иннокентий Порфирьевич отпер ключом дверь.

— Проходите, чувствуйте себя как дома, — радушно пригласил полковник своего гостя. — Живу по-холостяцки, так что — не стесняйтесь.

Откуда- то издалека доносилась музыка и веселые голоса.

— Празднуют Рождество, — улыбнулся полковник, выставляя на стол нехитрую закуску и доставая из холодильника бутылку «Смирновской». — Что поделаешь: выздоравливающие и младший медперсонал — тоже люди. Я разрешил. Мы им мешать не будем, и они нам не помешают… Прошу к столу! Чем бог послал…

Офицеры чокнулись, выпили…

— Неужели этот… Кобылкин был таким ревнивцем? — задал Саша мучивший его всю дорогу вопрос. — Стреляться из ревности…

— Да я бы не сказал, — задумался медик, накладывая себе на тарелку соленые грибы. — Кушайте грибочки, Саша, кушайте! Моя Оленька прошлым летом собственноручно собирала и солила. Она у меня знаете, какая мастерица? Постойте-ка…

Полковник Седых встал из-за стола, прошел в смежную комнату и принес оттуда фотографию в рамке.

— Вот она — моя красавица, — с любовью в голосе произнес он, протягивая Бежецкому портрет.

Из- под стекла на Сашу смотрела нестарая еще миловидная женщина.

— Любушка моя… — Иннокентий Порфирьевич поставил портрет на стол и повернул лицом к себе. — Пусть тут побудет. Будто и она тоже с нами… Хотя, будь она с нами — вряд ли бы мы так вольготно себя чувствовали, — улыбнулся он, наливая себе и поручику по второй. — Ужас, как нетерпима милая моя к выпивке и курению. К курению — особенно! — поднял он вверх палец.

Выпив и закусив, врач вернулся к сегодняшней трагедии.

— Михаил Юрьевич… Кобылкина звали Михаилом Юрьевичем, как поэта нашего… Не производил на меня впечатления человека взбалмошного. Это ведь, согласитесь, определенный склад характера нужно иметь, чтобы так вот, в запале, выстрелить себе в висок.

— Да-да! — поспешил согласиться юноша.

— Вот именно. Я знал покойного не слишком хорошо, но он казался мне человеком серьезным и обстоятельным. Чем он конкретно занимается, не знал, думаю, никто. Да, были какие-то разговоры про снабжение армии, но подозреваю, что все это было липой, дымовой завесой. Кобылкин был человеком с двойным дном. Возможно — служил по линии Министерства внешних сношений, а возможно, и в более серьезном ведомстве. Не удивлюсь, если окажется, что Лидия Тимофеевна — вовсе не его жена. Так — прикрытие…

— Так выходит, что Еланцев не виноват?

— Еланцев? Вы про этот флирт? Оставьте… На людях… Поручик не настолько глуп и весьма хорошо может управлять собой. Да и сомневаюсь, что вдова в его вкусе… Что-то здесь не так. Кстати, вижу, что вы, Саша, уже успели познакомиться с Еланцевым?

— Да, немного…

— И уже прониклись к нему симпатией. Мой вам совет, молодой человек: держитесь от сего индивидуума подальше. Да, он неглупый и обаятельный человек. Храбр, предприимчив… Все верно. Но вряд ли общение с ним подвигнет вас на что-либо путное. И вообще… — Иннокентий Порфирьевич потянулся за бутылкой, покачал ее в руке и поставил на место. — Я бы советовал вам… вернуться назад. Все это не для вас, Саша. Вы еще слишком молоды. Если хотите, я могу помочь. Допустим, напишу заключение, что климат высокогорной местности вреден для вашего здоровья… Чему вы смеетесь?

— Буквально полчаса назад поручик Еланцев тоже пытался выдворить меня отсюда. И почти теми же словами.

— Ничего смешного, — пожал плечами медик. — В этом я с ним полностью согласен. И все равно, не советовал бы вам ему слишком доверять. Вы знаете, что он был штабс-капитаном, но разжалован в поручики и отправлен сюда за некий неблаговидный поступок?

— Нет… А что за поступок?

— Что-то связанное с женщиной… Но это не важно. Важен факт. Да и здесь мог бы уже раз десять вернуть себе чин и получить награду, но из-за своего характера… Короче говоря, сторонитесь его, Саша. Он опасен.

— И много здесь таких? — сменил юноша тему.

— Каких таких?