Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

Люди за Сашиной спиной облегченно задвигались, принялись переговариваться, самые нетерпеливые осторожно попятились к выходу… Совсем рядом были накрыты праздничные столы, и запах деликатесных яств доносился сюда, кощунственно перебивая аромат ладана. И поручик с раскаянием подумал, что христианская благость в его душе куда-то улетучивается, вытесняемая вполне земным. Мыслями о праздничном меню, например. Или о молодой стройной блондинке в нескольких шагах от него…

«Недалеко же вы, поручик, — явственно услышал он насмешливый дедушкин голос, — ушли от маленького Саши Бежецкого…»

И дедушка, как всегда, был прав…

— Поручик! — вывел молодого человека из задумчивости голос штабс-капитана Нефедова. — Вы намерены здесь простоять всю ночь? Религиозное рвение, конечно, похвально, но мы, люди служивые, как вам известно, Святым Синодом и повелением Государя освобождены от многих условностей. К тому же гости уже рассаживаются, и мы можем остаться не у дел.

— Да-да, — спохватился Александр. — Я уже иду…

Он перекрестился на лик Спасителя, сурово глядящий на него со стены импровизированного храма, и поспешил за облаченным в парадный мундир штабс-капитаном, весело раскланивающимся направо и налево со знакомыми. А в знакомых у него числилась, видимо, вся не слишком многочисленная русская колония в Кабуле. Без различия чинов и пола.

— О! Еланцев, какая встреча! — крепко пожал он руку облаченному в пехотный мундир шатену среднего роста с хитроватым улыбчивым лицом. — Какими судьбами? Ты же сослан в свой Кандагар навечно! Или господин Мещеряков ради Рождества Христова объявил амнистию?

— Примерно так, Сережа, — улыбнулся поручик так обаятельно, что Саша почувствовал к этому незнакомому человеку мгновенную симпатию. — Рота моя отличилась намедни, и старик смягчился. К тому же все равно скоро сменяться, и для нас сделали поблажку.

— Как там перевалы?

— Обычно, — пожал широкими плечами офицер. — Замело снегом, едва пробились. Хорошо попутная колонна на Кабул подвернулась. А то сидели бы до Нового года, если не до Крещения.

— Повезло… Вам, конечно, несменной команде.

— Это точно. А что это, скажи-ка мне, друг, за свежее лицо? — стрельнул быстрым глазом на Александра поручик. — Что-то не припомню…

— А-а-а! Прошу любить и жаловать: поручик Бежецкий Александр Павлович. Граф и вчерашний гвардеец. К нам сюда — за боевым опытом и романтикой. А это, Саша, легендарный наш Герман Еланцев — герой, сорвиголова и гроза дамского общества по обе стороны границы.

Саша вспомнил гуляющие в офицерском кругу анекдоты, центральным персонажем которых непременно являлся некий поручик Еланцев, и протянул руку, пожатую охотно, но не без некоторой вальяжности.

— Очень приятно, поручик.

— Взаимно, поручик.

— Ну, вот и познакомились, — приобнял обоих за плечи штабс-капитан и увлек к столам, за которыми действительно оставалось не так уж и много свободных мест. — А теперь не грех и скрепить сие дело бокальчиком чего-нибудь покрепче…

Офицеры все-таки немного опоздали, и мест рядом уже не оказалось. Только два напротив друг друга.

— Хм-м, — почесал в затылке Нефедов. — Кто где сядет, господа?

— Мне, в принципе, все равно, — улыбнулся Еланцев. — Я намерен сегодня в любом обществе отъесться за все недели сухого пайка и напиться до положения риз. А вы, поручик?

— Штабс-капитан, душка! — раздался с другого конца стола капризный женский голос. — Идемте к нам! Мы для вас заняли место.

— Момент, мадемуазель! — Нефедов глянул на товарищей, виновато развел руками и исчез.

— Видите, — поручик без всяких церемоний обошел стол, отодвинул стул и уселся, разворачивая белоснежную крахмальную салфетку. — Все решилось само собой, и даже жребий тянуть не пришлось. Садитесь, поручик, — в ногах правды нет.

Саше не оставалось ничего иного, как последовать примеру старшего товарища.

Едва он успел занять место (вокруг уже вовсю звенели бокалами, ножами и вилками), как хозяин праздника, его превосходительство посол Илья Георгиевич Думбадзе, поднялся на ноги, позвенел серебряной вилкой по хрустальному графину, призывая всех собравшихся к вниманию, и в наступившей тишине провозгласил тост за здравие Его Величества Государя Императора Петра Алексеевича. И стоило его голосу стихнуть, как слаженно скрипнули по паркету отодвинувшиеся стулья, присутствующие офицеры встали и выпили за Его Величество стоя. Вставший в едином порыве с остальными, растроганный Александр ощутил, как комок подкатил к горлу и увлажнились глаза, — никогда он еще не ощущал себя настолько органичной частью единого целого. А ледяная водка не обожгла, а согрела тело и душу…

Слева от Бежецкого сидела чопорная пожилая чета, кажется, даже не русская, если судить по тихим переговорам между собой по-французски, справа наворачивал за обе щеки салаты и закуски, словно боясь не успеть куда-то, тучный господин лет сорока. От еды он отрывался лишь для того, чтобы наполнить емкий бокал для шампанского водкой и осушить его, не поморщившись. Все окружающее его волновало мало.

Поручик Еланцев тоже мало интересовался окружающим, но привлекали его, вопреки собственному утверждению, отнюдь не закуски и напитки. Быстро опустошив несколько рюмок, он напропалую кокетничал с соседкой — некрасивой немолодой дамой, млеющей от его внимания и нервно похохатывающей при каждой шутке. Спутник этой дамы, напротив, был мрачен и методично напивался, практически не закусывая.

Заскучавший поручик от нечего делать стал прислушиваться к разговорам.

— Совершенно не понимаю, зачем я тут, — кривил губы высокий полноватый красавец в путейском мундире, сидящий через несколько человек от Саши. — Поверьте мне, господа: вся эта затея с Трансафганской железной дорогой — не более чем очередной прожект, имеющий одну цель — запустить лапу загребущую в казну по локоть.

— Это точно! — вторил ему невысокий толстяк в темном цивильном костюме. — Видели бы вы эти горы! Какие средства нужно вложить, чтобы пробить там тоннели, навести мосты через пропасти. Уж если англичанам и немцам в свое время не удалось ничего путного сделать — куда уж нам, сиволапым.

— И что, эти горы на самом деле такие ужасные? — округлила глаза хрупкая, похожая на птичку дама. — Отсюда они не кажутся такими.

— Ха! — покровительственно бросил красавец. — Вы такую пословицу слыхали, мадам: из-за гор — гор не видно?

— В точку, Николай Игоревич! — захохотали сидящие неподалеку. — В самую точку.

— Но и горы, мадам, еще не главная из бед. Все дело в том, что горы эти населены диким народцем, который спит и видит, как бы сделать нам пакость. И с ним-то нам не справиться точно.

— Что вы говорите!

— Кишка тонка-с! — Путеец заметил, что Бежецкий смотрит на него, и осклабился. — Несколько жалких тысяч солдат на огромную дикую страну. Да наших вояк шапками закидают. Да еще таких…

— Позвольте, — кровь ударила Саше в голову. — Кто вам дал право? Армия защищает вас…

— И именно вы — главный защитник! Браво! — Путеец поднял руки, сверкнув дорогой запонкой в манжете, и несколько раз лениво хлопнул в ладоши. — Только таких юных защитников нам и не хватало!

— Вы слишком зелены, юноша, чтобы встревать в разговоры взрослых людей, — назидательно вставил толстяк в цивильном. — Давно ли вас за ухо выводили из-за стола за подобные реплики?

Все вокруг расхохотались, а юноша, с трудом подавив желание встать из-за стола и уйти, уткнулся взглядом в стол.

— Действительно, сударь, — добродушно прогудел обжора справа. — К чему вам эти споры? Праздник сегодня. Давайте лучше выпьем за вашу молодость и успехи в карьере…

Выпив с толстяком (Саша рюмку, а тот — по обыкновению — фужер), Александр подумал, что действительно погорячился. Опускаться до спора со штафиркой? Фу, моветон! Видел бы его сейчас наш князюшка Митя…

Молодой человек внезапно наткнулся взглядом на пристальный, изучающий взгляд поручика Еланцева, оставившего наконец в покое свою даму, сразу сникшую без его внимания.

— И что, поручик, вы тоже считаете меня зеленым юнцом? — выпалил молодой офицер, с досадой ощущая, как краска заливает щеки, и яростно вонзил вилку и нож в безнадежно остывший на тарелке бифштекс.

— Что вы, поручик! Почему зеленым? — вылупил бесстыжие глаза Еланцев. — Ни в коем случае! Совсем наоборот! Таких, как вы, тут называют «вишенками».

— П-почему «вишенками»? — опешил Александр, так и не донеся вилку до рта.

С одной стороны, прозвище выглядело вполне невинно, почти нежно, но с другой стороны… Если верить молве, то кто же, кроме дам, естественно, слышал что-нибудь приятное из уст Еланцева?