Автономное плавание - И. А. Намор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Решение за нами…»
Тогда, много лет назад, Ицкович занимался этим из молодецкой удали и еще – на всякий случай, полагая, однако, что такого случая не будет никогда. Но вот и случай представился, когда суперэлегантное дзюдо, которое так нравилось девушкам, оказалось бы не у дел. Ведь Олегу не защищаться сейчас надо…
Опешившие от стремительности происходящего на их глазах ужаса Гейнлейн и сопровождающий его мужик – «Телохранитель?» – еще не успели хоть как-то отреагировать. Людвиг только начал заваливаться назад и в сторону, когда Олег подхватил его левой, «убойной» рукой, а правой выхватил из наплечной кобуры Бергмана «вальтер». В следующую секунду, отпустив обмякшее тело, Ицкович уже стрелял. Ну, а с такой дистанции промахнуться невозможно, так что…
Перетащив тело Бергмана к реке, Олег подобрал подходящий камень на береговом срезе и аккуратно уронил Людвига на этот камень виском, предварительно чуток протащив ноги мертвеца по скользкому склону. И, окинув быстрым взглядом место и тело мертвого человека, остался увиденным доволен, и – бросив неподалеку пистолет, как бы оброненный споткнувшимся на бегу, – поспешил прочь.
* * *Теоретически Ицкович перебил на своем веку совсем немало народу. Но это как посмотреть. Если со статистической точки зрения, то – да, или, возможно, – да. Ведь командир танка на войне, уж верно, кого-нибудь да пришибет, если достаточно долго остается в строю.
Дистанция 1100… Огонь!
Есть!
Дистанция 1000… Доворачивай! Еще! Давай!
Буум! И 400 долларов США вылетают на ветер или куда там попал этот гребаный кумулятивный…
Дистанция… Огонь!
Есть!
Сколько стоит Т-62? Всяко разно больше 400 долларов, ведь так?
А жизнь? Сколько стоит жизнь солдата на войне?
Реально, то есть фактически Олег знал только о нескольких результативных попаданиях в сирийские танки и палестинские огневые точки. Погиб ли кто-нибудь от снарядов, выпущенных из его танка и, что актуальнее, по его личному приказу, – он, разумеется, не знал. Был, правда, еще один момент в его жизни, когда Ицковичу пришлось стрелять из МАГа. Однако стрельба из тяжелого танкового пулемета, ночью и впопыхах – навстречу чужим трассерам, тянущимся к твоему собственному лицу и груди, – это не тренировка на стрельбище. Поди узнай, попал он тогда в кого-нибудь, или нет?
А вот сегодня пришлось убить сразу троих людей, и, хотя все они были – по приговору из будущего – «вне закона», легче от этого не становилось. Во всяком случае, возвращаясь в половине девятого на вокзал, где в камере хранения он оставил свой саквояж, Олег испытывал странные и весьма противоречивые чувства, осложненные, как грипп сифилисом, вдруг нахлынувшими тяжелыми мыслями о грядущем. О своем собственном будущем и о будущем миллионов совершенно незнакомых ему людей, которых, возможно, он еще мог спасти от мук и смерти, но, вполне вероятно, не спасет из-за своей человеческой слабости.
«Бодался теленок с дубом…»
А вот убить трех фашистюг оказалось достаточно просто технически и невероятно сложно морально.
Когда готовился к акции, это было похоже на некую интеллектуальную игру. Вопрос стоял так: как бы обстряпать дельце, чтобы и гниду эту нацистскую прибить, и политические осложнения – разумеется, не для чехов, а для кровных братьев Шаунбурга – получить? И ведь придумал! Сопоставил обрывки информации, случайно «приплывшие» к нему в берлинских кулуарах, с тем, что знал из книг по истории Второй мировой войны, и, вычислив, кто там, в Праге, у СД «на связи», построил такой «пятилетний план великого комбинатора», что самому завидно стало. План был хоть куда. Во всяком случае «на бумаге». И что характерно, осуществил его Ицкович просто блестяще, уложившись всего в два часа физического времени. А вот как ему при этом было погано, вполне возможно, к делу и не относится, но плохо-то ему было – точно. И еще как! И сейчас – спустя несколько часов – легче не стало! Вот и попробуй, разберись в человеческой психике! Ни хрена в ней не понять, даже если ты целый доктор специальных, – на психику, в частности, и ориентированных, – наук.
По правде говоря, в Европе 1936 года обитало немало подонков, достойных смерти в гораздо большей степени, чем консерватор Гейнлейн, или как минимум стоящих в очереди к условному эшафоту гораздо ближе этого давно забытого богом и людьми лидера судетских немцев, которых, чего уж там, чехи прижимали, как обычных нацменов. Не без того. Однако, оставшись один, Ицкович, фигурально выражаясь, заметался. Он просто не знал, что ему «в здесь» делать. С одной стороны, что-то же делать нужно! Время уходит, как пролитая вода в песок, и каждый новый день приближает начало конца того, в общем-то, совсем неплохого – по впечатлениям самого Олега – мира, в котором людям жилось, может быть, и непросто, но все-таки жилось. А вот когда этот мир рухнет и над его развалинами взметнется пламя самой страшной из известных человечеству войн, в огне этом сгорят миллионы. Но это как бы с одной стороны. А с другой – Ицкович ощущал полную невозможность остановить надвигающийся на Европу кошмар. Объективно говоря, он был всего лишь муравьем, вышедшим против танка, или, пользуясь терминологией Степы – где-то он теперь?! – Моськой, задумавшей завалить слона.
Дня два или три Ицкович, оставивший Амстердам в тот же день, когда уехали Витя со Степой, бессмысленно колесил по Бельгии. Посетил Гент, Антверпен, Намюр, но что он там искал? Ну, не пиво с колбасой, разумеется. Он думал, искал решение. И, в конце концов, набрел мятущейся своей мыслью на этого вот Гейнлейна. Олегу, доведенному ощущением собственного бессилия до исступления, идея убить лидера судетских немцев, свалив убийство на плотно обхаживающих его гестаповцев, показалась не просто приемлемой, а выдающейся и, главное, вполне исполнимой. Не будет Гейнлейна, как знать, найдется ли другой лидер, одинаково разумный, выдержанный и пользующийся безоговорочной поддержкой чешских немцев? А ну как не найдется? И убийство его, повиснув на СД, с одной стороны, резко усложнит отношения судетского меньшинства с проживающим в Германии большинством, а с другой – и чехи могут получить в этом случае очень серьезный козырь в антинемецкой пропаганде. А там, глядишь, и Мюнхен удастся спустить на тормозах…
Немного не доходя до привокзальной площади, Ицкович, заглянул в маленькую пивную и, взяв сливовой водки, сел в углу, в стороне от шумно потребляющих горячительное работяг.
«Все! – сказал он себе строго, проглотив первую рюмку водки. – Все! Сделанного не воротишь, но и
