Московские слова, словечки и крылатые выражения - Владимир Муравьев

Поскольку клич надобно было объявлять так, чтобы слышали все на площади, то кричали очень громко, отсюда якобы и пошло выражение: «кричать во всю Ивановскую площадь».

Вторая версия. На Ивановской площади производилось также наказание приказных служителей за преступления, связанные с «воровством» в канцелярском делопроизводстве: подделку документов, лихоимство. Н. Я. Ермаков в книге «Пословицы русского народа» (СПб., 1894) пишет: «Иногда здесь (на Ивановской площади) наказывались дьяки за взятки и лихоимство; наказание это состояло в том, что их выставляли на позор, обвешанных украденными вещами: мехами, соленой рыбой и проч.; а в иных случаях еще били их нещадно кнутами и батогами, отчего они кричали во всю Ивановскую площадь».

Обе эти версии имеют существенные недостатки. Во-первых, для объявления народу царских указов, повелений и других актов государственного значения служила другая московская площадь — Красная, находящаяся против Спасских ворот. Здесь, с Лобного места обращались к москвичам цари, а также читали царские указы дьяки. Об этой роли Лобного места сообщают многие иностранные путешественники, например Мейерберг, австрийский дипломат, посетивший Москву с посольством в 1661–1662 годах, пишет о нем: «Там обнародовались царские указы, и царь или боярин его обращал слово свое к народу».

С. В. Максимов — великолепный знаток русского народного языка — для опровержения версий, о которых говорено выше, прежде всего обращается к грамматике: «Кричать „во всю Ивановскую“ (улицу), да хотя бы и „во всю“ площадь, что примыкает к московским соборам… — нельзя. Это — не в законах живого языка: такой расстановки слов не допустит строгое и требовательное народное ухо. Можно кричать… на всю улицу… На всю, а не во всю».

Максимов предлагает свою версию, он считает, что в этой поговорке речь идет о самой известной российской колокольне — кремлевском Иване Великом и его колоколах.

Доводы Максимова хоть и не совсем убедили его современника Ивана Егоровича Забелина, являвшегося главным авторитетом в вопросах московской истории, но весьма серьезно пошатнули уверенность в правоте опровергаемого им мнения. В «Истории города Москвы» Забелин в одном из примечаний пишет об этих версиях: «В Москве, в простом народе, ходило присловье о крике — кричать во всю Ивановскую, которое может относиться если не к упомянутым кличам, то, может быть, и к колокольному звону — во-вся».

На колокольне, как правило, бывает несколько колоколов. Конечно, количество и размеры их зависят от богатства церкви (вернее, ее прихода), но пополнение колокольни колоколами не является простым умножением их числа. Существует несколько родов церковных колоколов, различающихся по назначению и размерам.

Самый большой колокол на колокольне называется праздничным, он звучит во время важнейших церковных праздников, по поводу крупных государственных событий. Праздничные колокола бывают весом до 2000 пудов и более.

Затем идет воскресный колокол, по величине он меньше праздничного и весит до 1000 и более пудов. В него благовестят в воскресенье.

Следующий колокол — полиелейный — весом до 600–700 пудов служит для благовеста в праздники апостольские и святительские.

Вседневный колокол, весом от 100 до 500 пудов, звонил каждый день.

Таковы были большие колокола колокольни. Малые же колокола носили общее название — зазвонные.

Кроме того, у наиболее замечательных по своему происхождению — по имени дарителя, историческим обстоятельствам (например, взятых как военные трофеи) — колоколов бывали еще и собственные имена.

Конечно, далеко не на каждой колокольне был полный набор колоколов и именно таких весовых категорий, и звонари обходились тем, что есть. Весь же комплект имеющихся на колокольне колоколов исстари назывался, как объясняет С. В. Максимов, «колокольной фамилией». (Максимовское «исстари» относится ко времени Петровских реформ — к концу XVII — началу XVIII века, когда в русский язык массово внедрялась иностранная лексика: «род», «семья» заменяли словом «фамилия»; тогда же колокола называли на итальянский лад — «кампаны»). Говоря же о колоколах конкретной церкви или колокольни, прибавляли ее название — такая-то колокольная фамилия.

Обычно звонили лишь в часть колоколов, и лишь в особо важных случаях в звоне участвовали все колокола — вся фамилия, такой звон назывался звоном во все колокола или во всю фамилию.

Колокола Ивана Великого — Ивановская колокольная фамилия — славились в России, их звон знали повсюду и прислушивались к нему.

Поэт пушкинской эпохи М. А. Дмитриев — автор сборника «Московские элегии», посвятил одну из них Кремлю и его колокольне:

Где благовестный звон Руси, во дни ее ликований,Царских, народных торжеств, звонче кремлевского звона?Где, в дни былые, созывный набат на Руси был слышнее?Чуть железным своим языком и литыми из меди устамиНаш Великий Иван взговорит — Русь ту речь разумеет!

В начале XX века на самой колокольне Ивана Великого и в пристройке-звоннице находилось около 40 колоколов. Большие колокола: «Успенский», «Реут, или Ревун», «Семисотный», «Медный», «Лебедь», «Широкий», «Свободный», «Немчин», «Корсунский», «Марьинский», «Безымянный» и другие — всего около пятнадцати; остальные — маленькие, зазвонные. Сейчас Ивановская колокольная фамилия состоит из 24 колоколов, но большие колокола сохранились все.

Пятьсот лет ударом большого — Успенского — колокола начинался в Москве колокольный звон в великие праздники, вызывая у москвичей радостный подъем духа.

Недаром А. И. Полежаев заканчивает свое стихотворение «Иван Великий» таким обращением к нему: «Гуди во все колокола!»

Звон во всю Ивановскую фамилию, приобретя всеобщую известность, вошел в поговорку, которая распространилась по всей Руси. Со временем слово «фамилия» выпало, как это случилось и со словом «улица» в песенной строке «по Тверской-Ямской», по причине общеизвестности, что такое «Ивановская» и «Тверская-Ямская», и вообще по стремлению народных речений к максимальной краткости.

Так возникло в русской живой речи выражение «во всю Ивановскую». Но с широтой распространения начала теряться, забываться ее связь со звоном Ивановской колокольни, и в конце концов, выражение приобрело общий, абстрактный смысл и стало практически наречием. Недаром и Гоголь, и Достоевский, и Григорович пишут «ивановскую» не с прописной буквы, как следовало бы писать имя собственное, а со строчной, как нарицательное. Колокольный звон в Кремле был запрещен в 1918 году, и лишь единожды, в 1921 году, этот запрет был нарушен. Об этом случае в то время ходили разные слухи, а сорок лет спустя вологодский писатель К. Коничев написал о нем рассказ «Последняя симфония Ивана Великого».

В том году накануне Пасхи к председателю ВЦИК М. И. Калинину в его приемную пришел Иван Дмитриевич Сытин, известный и всеми уважаемый издатель. Калинин встретил его приветливо.

«— С чем пожаловали, с какой докукой, Иван Дмитриевич? Садитесь, рассказывайте.

— Да рассказывать-то особенно нечего. Думаю, вы меня, Михаил Иванович, сразу поймете и, надеюсь, откликнетесь на мою просьбицу. Вот вы, всероссийский староста, у вас дела большого плавания, высокого полета, а я староста церкви Пресвятой Богородицы в Путинках. Я вот о чем: церкви в Москве убывают… Кремлевские храмы совсем заглохли, доступа нет. А ведь известно, какой порядок был, скажем, на Пасху: грянет большой колокол на Иване Великом, и вся пасхальная Москва затрезвонит. Душа радуется. Сейчас вот конец Великого поста. Христово Воскресение у нас на носу. Дозвольте, Михаил Иванович, в нынешнюю пасхальную ночь начать в Москве звон с Ивана Великого? Может, это в последний раз…»

Одним словом, Сытин убедил Калинина, и тот выхлопотал разрешение в пасхальную ночь допустить звонарей на Ивана Великого и начать праздничный московский благовест его колоколами. Сытин, по словам Коничева, потом признавался, что шел к Калинину, загадав: «Если Москва ныне не услышит Ивана Великого, то больше ей никогда его не слыхать».

После этого звона Иван Великий замолк на долгие годы, почти на три четверти века, и лишь семьдесят один год спустя, в 1992 году, на Светлое Христово Воскресение раздался благовест с главной московской колокольни. Был он не так громок, звонили лишь пять колоколов второго яруса: «Корсунский», «Немчин» и три малых, зазвонных. Но главное, что он звонил! На Пасху 1995 года звонили уже 20 колоколов из Ивановской колокольной фамилии…

Но что такое звон во всю Ивановскую, призвав на помощь воображение, можно представить по замечательному описанию Н. И. Оловянишникова. Известный знаток и любитель, историк и теоретик колокольного звона, автор фундаментального труда «История колоколов и колокололитейное искусство», в этой научной и достаточно сухой книге он предстает истинным лириком, говоря о московском праздничном пасхальном звоне, который традиционно начинал Иван Великий: