Московские слова, словечки и крылатые выражения - Владимир Муравьев

И вот поскольку из своих дней мужику для отдыха было выкроить нечего, то оставался единственный выход: посягнуть на барщинные. Вот откуда родилась и укрепилась поговорка про пятничные праздники.

А та поговорка, про которую говорит Максимов и которая заключает в себе совсем иной смысл, гораздо моложе и обязана своим происхождением другим причинам и другой среде. Она, можно сказать, однофамилица праздничной.

Все современники свидетельствуют, что московские бюрократические учреждения XIX века в отличие от петербургских сохраняли патриархальные черты: в них главенствовали не законы и правила, а воля начальства и обычай. Московские чиновники в пятницу работали рассеянно, занятые мыслями не о делах, а о предстоящих днях отдыха. Пятница из всех присутственных, то есть рабочих, дней недели была их любимым днем.

Отец драматурга А. Н. Островского, чиновник, писал в 1822 году своему приятелю: «У нас весь год состоит из пятниц; для них все хлопоты и занятия; и они ж так скоро бежат, одна за другой».

И в творчестве самого Островского имеется упоминание о пятнице в том же смысле. В «Очерках Замоскворечья» читаем: «А у меня вечеринка была; то есть не то чтобы бал какой, а так, по случаю пятницы: завтра, дескать, суббота — день неприсутственный; так можно и… таво… то есть ничтоже сумняшеся». И к этой фразе Островский еще дает авторское примечание: «Пятница очень уважается у чиновников по вышеописанной причине».

Можно представить, каково было отношение чиновников к просителям в пятницу и какова цена обещаниям, данным только для того, чтобы отделаться от докучливого посетителя. Эти обещания забывались тотчас же, и при новом обращении просителя решение чиновника, естественно, не имело ничего общего с прежним. Просители прекрасно знали это, свидетельством чего и является поговорка.

В 1826 году П. А. Вяземский написал стихотворение «Семь пятниц на неделе», о котором А. С. Пушкин тогда же в письме к автору писал: «„Семь пятниц“ — лучший твой водевиль».

В этом стихотворении Вяземский отмечал и поверье, что пятница — несчастливый день: «„День черный — пятница!“ — кричит нам суевер», и заключающийся в этом выражении смысл:

«Женюсь! Нет, путь женатых скользк.Подам в отставку! Нет, ни слова!В Париж поеду! Нет, в Тобольск!Прочту Сенеку! Нет, Графова!» —Так завсегда по колесуВертятся мысли в пустомеле,Вот что зовется — на часуИметь семь пятниц на неделе.

О неверности «пятничных» обещаний, знаменитых «завтраков» — главного приема в отношениях с посетителями и нашей современной бюрократии — Вяземский также пишет в стихотворении:

У должников и знатных барДню ныне — завтра не наместник:День завтра часто очень стар,И не упомнишь, чей ровесник;Он день отменный, и сравнюЕго я с первым днем в апреле:Кто верит завтрашнему дню,Тот знай семь пятниц на неделе.

Можно приблизительно определить время, когда поговорка «Семь пятниц на неделе» обрела современный смысл. В. И. Даль знает только прежнее — праздничное — значение поговорки, а С. В. Максимов — только новое, значит, это произошло около 1860–1870-х годов.

В современном нашем понимании, по сравнению с максимовскими временами, поговорка получила более расширительное значение, как и полагается «крылатому слову». Ныне о каждом человеке, не исполняющем своих обещаний, меняющем свои решения, говорят, что у него «семь пятниц на неделе».

Дороже Каменного моста

В Москве XVIII–XIX веков, когда хотели охарактеризовать необычайную дороговизну или большую цену чего-либо, говорили: дороже Каменного моста. Повод для поговорки дал Большой Каменный мост через Москву-реку.

Этот мост, как свидетельствует известный историк Москвы И. М. Снегирев, «почитался одною из столичных диковинок, наравне с Иваном Великим, Сухаревой башней, Царь-колоколом, Царь-пушкою». Слава и общеизвестность Каменного моста в Москве была столь велика, что он вошел в фольклор, упоминается на страницах классической литературы как характерная примета московского быта, особенно простонародного и купеческого. А. Н. Островский в своих пьесах из московского купеческого быта не раз и по разным поводам говорит о Каменном мосте, а в пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын» приводит и саму известную московскую поговорку.

«Елеся. Позвольте, маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать, потому у нас и лошадей нет.

Мигачева. Какие серебряные подковы! Какие лошади! Двугривенного в доме нет, а он…

Елеся. Позвольте! Это верно. Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже Каменного моста».

Выбор москвичами Каменного моста как символа дороговизны при том, что в Москве были сооружения и покрупнее и подороже, был сделан не столько из-за самого моста, сколько из-за истории его постройки, связанной с именем князя Василия Васильевича Голицына, фаворита царевны Софьи Алексеевны в бытность ее правительницей России.

Там, где сейчас находится Каменный мост, в XII–XIII веках был брод и перевоз, через который шла торговая дорога из Великого Новгорода на Оку, в Рязань. В XVII веке Замоскворечье соединили с городом деревянным наплавным мостом. Этот мост приходилось разводить для пропуска судов, убирать в половодье и осенью, что создавало большие неудобства и не обеспечивало постоянной и прочной связи между берегами, а Замоскворечье к тому времени было уже плотно заселено стрелецкими, ремесленными, дворцовыми, садовыми и огородными слободами. Обстоятельства настоятельно требовали постройки постоянного и крепкого — не деревянного, а каменного — моста.

В Москве тогда было всего два каменных моста: Троицкий — через Неглинку к Троицким воротам Кремля — и Спасский — через ров, к Спасским. Конечно, они были несравнимы с тем, какой требовалось построить через Москву-реку. Поскольку московские мастера не имели опыта в строительстве больших каменных мостов, то в 1643 году был приглашен иноземный специалист — «палатный мастер» из Страсбурга Анце Яган Кристлер «служить ремеслом своим, на своих проторях и снастях» (то есть со своими инструментами). Кристлер привез с собой 1600 пудов нужных для «городового и палатного строительства» железных и медных деталей и инструментов.

Прежде чем приступать к строительству, Кристлер, по требованию Посольского приказа, представил деревянную модель моста — образец, «по которому быти сделану каменному мосту через Москву-реку», и чертежи. Модель осмотрел царь Михаил Федорович, одобрил ее, и было указано строить мост таким, «каков он образец ныне сделал и на чертеж написал».

Представленная немцем смета на строительство оказалась весьма велика. Дьяки Посольского приказа дополнительно направили Кристлеру письменные вопросы, на которые потребовали письменных же ответов, чтобы получить лишний раз оправдание таким затратам.

«Можно ли будет тому его мосту устоять от льду толщиною в два аршина?» — спрашивают дьяки Григорий Львов и Степан Кудрявцев.

«У него (моста) будут сделаны шесть быков каменных острых, а на те быки учнет лед, проходя, рушиться, а тот рушенный лед учнет проходить под мост между сводов мостовых, а своды будут пространны, порожжего места будет по 40 аршин, а меж порожжих мест у столпов будут же сделаны отлоги острые; а от льду мосту порухи никакой не будет, укрепити его мочно. Своды у того моста будут по 40 аршин», — отвечал Кристлер.

«Можно ли будет по тому мосту возить большой пушечный снаряд, и от большой тягости устоят ли своды?» — допытывались дьяки.

«Своды будут сделаны толсты и тверды, и от большой тягости никакой порухи не будет», — убеждал Кристлер.

Зимой 1644/45 года заготавливали материалы для стройки, но к строительству так и не приступили, потому что в 1645 году скончались и заказчик моста царь Михаил Федорович и строитель его Иван Яковлевич (как стали называть его в России) Кристлер. Новый царь — Алексей Михайлович — строить мост «не повелел».

К мысли о строительстве каменного моста через Москву-реку вернулись лишь сорок лет спустя. Тогда в России были два царя-соправителя — Иван и Петр, а правительницей при малолетних братьях была царевна Софья.

Среди прочих государственных дел Софья заботилась о благоустройстве и украшении Москвы, она поощряла каменное строительство, мощение улиц, при ней по примеру Спасской башни, надстроенной шатром в 1620-е годы, остальные башни Кремля также обрели шатровые завершения. Фаворит и возлюбленный правительницы князь Василий Голицын предложил возобновить строительство большого каменного моста через Москву-реку, его предложение было принято, и ему же было поручено наблюдение за строительством.