Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Певцы умолкли, и Ин Боцзюэ заметил на глазах Симэня слезы.

— Только мне, брат, понятно твое состояние, — говорил Боцзюэ. — Я-то тебя знаю. Ты ведь вспомнил мою покойную невестку. Как же не грустить? Вы жили неразлучно, как два цветка на ветке, как пара уточек неразлучных.

— Легко тебе говорить! — отвечал Симэнь, глядя на подаваемые сладости. — Будь она жива, все бы своими руками приготовила. А теперь вон служанки варганят. Сам погляди, на что похоже. Я в рот брать брезгую.

— Судя по богатству и изысканности блюд, — вставил сюцай Вэнь, — вам, милостивый батюшка, по-моему, жаловаться не приходится, –

Тебе, брат, конечно, тяжело, — продолжал Боцзюэ, — но ты не прав. Нельзя остальных невесток так обижать. Их разговор подслушала из-за ширмы Цзиньлянь и все передала Юэнян.

— Пусть его болтает! — отвечала хозяйка. — Ему не закажешь. Она ведь еще при жизни наказывала Сючунь сестрице Ли отдать, а стоило мне только напомнить, как он от злости глаза вытаращил. Не успела, мол, умереть, а вы уж служанок раздавать. Я теперь молчу. Ты не заметила, как кормилица себя стала вести, а с ней и обе горничные? Но мне слова нельзя сказать. Сразу упрекнут: во все, дескать, вмешиваешься.

— Да я и сама вижу, как Жуи изменилась, — вторила хозяйке Цзиньлянь. — Наверняка наш бесстыжий с ней спутался. Он ведь целыми днями там ошивается. Мне говорила, он ей шпильки покойной сестрицы поднес, а она их сейчас же нацепила и ходит, всем хвалится.

— Бобы, чем ни приправляй, все одно бобы, — сказала Юэнян.

Не по душе обеим им было поведение кормилицы Жуи.

Да,

Благие перемены в ней,как видно, вовсе неспроста,Ведь и пион-цветок пышнейлишь на ухоженных кустах.Тому свидетельством стихи:Проносятся воды за башней Сян-вана,[1109]Обоих снедает тоска неустанно.Но стен белизну озаряет луна,Не ведает горя людского она.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава шестьдесят шестая

Чередою, одно за другим,восемь окон сначала открылось.По ступеням террасы затемфея в пышном наряде спустилась.И внезапно пахнуло весной —пробудилась у терема ива,И повсюду в горах зацвелабелоснежная зимняя слива…В темном небе луна поднялась,колыхнулись цветочные тени,И явилась любимая мневместе с шелестом чутких растений.Перед нами согласья парчуфея дивная вдруг расстелила,Сшить нам яркий весенний нарядтут же духу Весны[1110] поручила.

Так вот, в тот день на пиру с шурином У Старшим, Боцзюэ и остальными Симэнь спросил Хань Даого:

— Так когда же отплывают купеческие корабли? Надо бы загодя товар упаковать.

— Вчера узнавал, — отвечал Даого. — Сказали, двадцать четвертого отчаливают.

— Тогда после панихиды упакуем, — заключил Симэнь.

— Кого ж пошлешь? — поинтересовался Боцзюэ.

— Все трое поедут, — сказал Симэнь. — В будущем году отправлю Цуй Бэня за партией товаров в Ханчжоу. А вот он, — Симэнь указал на Хань Даого, — и Лайбао поедут в Сунцзян и прилегающие города за холстом. Парча и шелка у нас пока есть.

— И все-то у тебя, брат, ну до самых мелочей предусмотрено, — восхищался Боцзюэ. — А торговля тогда только и процветает, когда на всякий спрос готово предложение.

Время подходило к первой ночной страже, и шурин У Старший встал.

— Мы выпили предостаточно, — говорил он. — И тебе, зятюшка, тоже пора отдохнуть. За день порядком досталось. Так что разреши проститься.

Но Симэнь никак не хотел его отпускать и велел актерам спеть, а каждому выпить по три чарки. Только после этого гости разошлись. Симэнь наградил четверых актеров шестью цянями серебра, но те стали отказываться.

— Мы не можем принять такое щедрое вознаграждение вашего превосходительства, — объясняли они. — Ведь мы пели по долгу службы, по приказу его сиятельства Суна.

— Да чего вы боитесь? — возражал Симэнь. — Я желаю вас наградить, причем же тут приказ?

Актеры наконец приняли серебро и отвесили хозяину земные поклоны, но не о том пойдет речь.

Симэнь пошел на ночлег в задние покои, а на другой день с утра отправился в управу. Между тем отец У, настоятель монастыря Нефритового владыки, прислал двух мастеровых с послушником для сооружения в приемной зале алтаря с престолом.

На верхнем ярусе престола располагались Трое пречистых.[1111] и Четверо владычествующих[1112] На среднем ярусе возвышался Досточтимый Небесный повелитель, дух-спаситель от бед и напастей, дух звезды Тайи.[1113] По одну сторону от него размещались духи Восточного пика,[1114] по другую — духи ада Фэнду.[1115] Нижний ярус занимали князья десяти дворцов преисподней и правители девяти подземных бездн,[1116] чины адских судилищ, надзиратели алтаря,[1117] два предводителя Волшебного тигра,[1118] четыре великих небесных господина — Хань, Лю, У и Лу,[1119] Владычица великой тьмы,[1120] Семеро истинносущих,[1121] Яшмовая дева, семнадцать божественных воевод, призывающих светлые и темные души усопших[1122] в загробное царство. Алтарь и престол были убраны как полагается. Ярко мерцали стоявшие рядами узорные свечи. Из курильниц струился славный лилейный аромат, кругом возвышались траурные хоругви со стягом усопшей в центре, стоял аналой. Опускались расшитые золотом шторы, красовался ритуальный барабан. Престол был обтянут узорною парчой с вышитым на ней парящим в облаках журавлем.

Вернувшись домой, Симэнь оглядел алтарь с престолом и остался крайне доволен. Послушника и мастеровых покормили, и они вернулись в монастырь. Симэнь между тем распорядился, чтобы сюцай Вэнь написал приглашения свату Цяо, шуринам У Старшему, У Второму, Хуа Старшему и Мэну Второму, а также свояку Шэню, Ин Боцзюэ, Се Сида, Чан Шицзе, У Шуньчэню и множеству других родных и близких с их женами. Панихида должна была совершаться на другой день, и слуги с поварами хлопотали, не зная покоя, готовя угощения и жертвенную снедь, но не о том пойдет речь.

На другой день в пятую ночную стражу, на заре, даосские монахи миновали городские ворота. Пройдя прямо к алтарю, они зажгли свечи и после омовения рук воскурили благовония. Под удары в барабан и цимбалы начали чтение канонов и возглашение акафистов из «Нефритовых строк о рождении духа».[1123]

Над воротами развевался огромный стяг. Тут же висело траурное уведомление. К обеим створкам были прикреплены надписи на желтой бумаге. Крупные знаки по одну сторону гласили:

Утром милость яви, Стерегущий Восток,[1124]Укажи путь к бессмертью в Пурпурный Чертог.[1125]

Параллельная надпись по другую сторону взывала:

Управляющий Югом,[1126] избавь от грехов.Дай добраться душе до Багряных холмов.[1127]

В уведомлении было сказано следующее:

«Верноподданный Великой Сунской Империи, житель сей улицы в уездном центре Цинхэ, области Дунпин провинции Шаньдун, облаченный в траур ревнитель веры даосской Симэнь Цин вместе с семьей и домочадцами сего дня с благоговением возносит молитву Милосердному Творцу. Пав ниц, молюсь пред дщицею души усопшей младшей жены, урожденной Ли. Жития ее было двадцать семь лет. Родилась в полуденный час под знаком “у” пятнадцатого дня в первой луне восьмого года синь-вэй, скончалась в послеполуночный час под знаком “чоу” семнадцатого дня в девятой луне седьмого года в правление под девизом Порядка и Гармонии.

Мы, в браке состоя, наслаждались супружеским согласьем, но, увы, покинула феникса подруга. Смолк слаженный дуэт арфы и цитры, и холодный месяц освещает ныне опустевшие покои. Как тяжело свершать заупокойные обряды! Голос и образ ее день ото дня отдаляются, меркнут. А время бежит, и вот уж пять седмиц прошло с ее кончины. Дабы избавить душу усопшей от загробных мук, нынче, двадцатого дня, мы, погруженные в глубокий траур, пригласили к себе наставников веры даосской и почтительно просим предстать пред алтарем и вознести молитву искреннюю и чистосердечную об отпущении грехов новопреставленной души.

С трепетом раскрываем нефритовые страницы Священного Писания и, творя акафисты из “Драгоценного образца рождения духа в девяти переворотах”, осмеливаемся подать письменное прошение. Встретьте колесницу, запряженную львами, и явите милость — золотым светильником уничтожьте мрак и указом высочайшим в драконьей строке[1128] грехи усопшей отпустите, избавьте от адских мук, выведите из темной ночи через узорный мост и в обитель лазурную вознесите, где раздается мелодичный звон яшмы, обильны яства и утренние росы, где сподобится она обресть истину.