Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

Valentine

Матери своей Валя не помнила, мать ее умерла, когда она была совсем маленькой. А когда Вале исполнилось восемь лет, отец ее однажды вернулся домой довольный и улыбающийся.

— Скоро у нас будет весело, — сказал он, гладя Валю по голове, — и тебе, чижик, будет хорошо. Я женюсь, у тебя будет новая мама.

Валя оттолкнула руку отца и громко заплакала:

— Не хочу, не хочу новой мамы!

Она знала, что она сиротка и что «новая мама» — значит мачеха.

Она была умная девочка, ей из сказок было давно известно, как эти мачехи обращаются с сиротками.

— Не хочу, — плакала Валя.

Но ее никто не слушал, никто не спрашивал о ее желании.

И вот в один летний день к ним в дом приехала мачеха, и ее большими сундуками заставили всю прихожую.

В этих сундуках, Валя знала, были заперты летучие мыши, мертвые, слепые котята и жабы. Это было естественно. Таким и должен был быть багаж мачехи. Но сама мачеха поразила Валю.

Она была совсем молодая, почти девочка. И очень веселая, и очень красивая. Валя недоверчиво присматривалась к ней целый день, а к вечеру решила: это она прикидывается. Ведь в сказках ведьмы всегда прикидываются красавицами. Даже добрыми прикидываются.

Но мачеха не давала себе труда прикидываться доброй. Но и злой она не была. Она пела и смеялась, переодевалась из платья в платье и часами смотрелась в зеркало.

На Валю она почти не обращала внимания. Она не целовала, но и не била ее. Только иногда вздыхала: «Ах, какая капризная, противная девчонка» — и снова поправляла волосы перед зеркалом и мечтательно улыбалась.

Каждый вечер перед сном Валя тихонько шептала на ухо отцу:

— Папочка, прогони ее. Она ведьма. Я хочу жить с тобой вдвоем.

И отец строго грозил ей пальцем:

— Молчи! Пойди поцелуй мамочку.

Валя опускала голову и упрямо сдвигала брови.

— Будешь ты слушаться?

Рука отца тянулась к Валиному уху. И Валя, сдерживая слезы, тыкалась губами в розовую надушенную щечку мачехи.

— Спокойной ночи, деточка, — рассеянно говорила мачеха и вытирала щеку кружевным платком.

К осени мачеха как-то странно притихла. Она уже не пела, не смеялась и не меняла платьев. Она бродила по дому хмурая, полуодетая, раздражалась, сердилась и за обедом ничего не хотела есть. Даже лицо ее изменилось, оно больше не было розовым и улыбающимся. Оно осунулось, под глазами темнели круги, на скулах появились коричневые пятна, рот распух. Валя знала, что с мачехи мало-помалу слезало притворство — притворная красота, притворная доброта. И с каждым днем в ней все яснее проступала ведьма.

Валя удивлялась. Неужели отец не видит? Чего он ждет, чтобы прогнать ее?

Но отец, казалось, ничего не замечал. Он даже стал еще нежнее к мачехе, еще заботливее.

— Не утомляйся. Тебе вредно так много ходить. Не поднимай стул, тебе вредно. Не пей вина, тебе вредно, — повторял он с утра до вечера.

Как будто мачеха вдруг превратилась в маленькую, слабую девочку, которой все вредно и ничего нельзя.

А мачеха, грустно склонив подурневшее лицо над работой, шила маленькие кукольные рубашечки.

Валя насмешливо смотрела на нее. Неужели она собирается играть в куклы? И отчего она так толстеет? Ведь ведьме полагается быть худой.

Однажды, перед самым Рождеством, когда дети обыкновенно думают только о подарках, о елке, у дверей позвонили, и посыльный внес голубую колыбель и поставил ее в спальне. Колыбель была вся в оборочках и лентах и очень понравилась Вале. Но мачеха не позволила ей потрогать голубую кисею.

— Это не для тебя, — сказала она резко и оттолкнула Валю.

Валя громко заплакала и схватилась рукой за колыбель.

Она была уверена, что это ей подарок от отца.

— Оставь, дрянная девчонка! Пусти, слышишь, пусти! — кричала мачеха, стараясь отодрать Валю от колыбели.

Но Валя крепко уцепилась, голубая кисея рвалась под ее пальцами.

— Мое! Не отдам!

— Пусти! Слышишь, пусти! — кричала мачеха и вдруг сильно ударила Валю по щеке.

Валя сразу разжала руки и, сжав кулаки, бросилась на мачеху, защищая и себя, и колыбель.

— Ведьма!

— Миша! — отчаянно вскрикнула мачеха, как будто ее убивают.

В спальню быстро вошел отец. Он ни о чем не спросил. Он взял Валю за руку, отвел в детскую и запер на ключ. Валя села на свою кровать и долго плакала, пока не уснула.

Разбудил ее отец. Он стоял перед ней растерянный и грустный.

— Козлик мой, вот нам и приходится расстаться с тобой. Раз ты не можешь ужиться с мамой, я отвезу тебя в пансион.

Он взял Валю на руки, прижал ее к груди:

— Козлик мой, какой худенький, бледненький, бедненький!

Валя обхватила шею отца и молча прижалась к его плечу.

Она не плакала, не просила оставить ее дома. Она знала, что отец бессилен ей помочь. Победила ведьма.

Через два дня, в самый сочельник, отец отвез ее в пансион мадам Боно. Впрочем, это не был настоящий пансион, с классами и дортуарами, с длинными коридорами и сотнями учениц.

Учениц было всего шесть вместе с дочерью мадам Боно, Жаклиной. Мадам Боно, разбогатевшая фермерша, считала, что маленькие пансионерки совсем не такая бездоходная статья, не хуже кроликов или кур.

Учительница была только одна, зато она обучала всем предметам. Звали ее Корнбиш.

Валя с отцом подъехали к воротам фермы, когда уже стемнело. Их встретил рабочий с фонарем.

— Подождите меня, — сказал отец деревенскому извозчику и вместе с Валей пошел к дому.

Рабочий, подхватив Валин сундучок, побежал вперед.

Мадам Боно ждала их на крыльце. Она любезно улыбалась:

— Вы можете быть совсем спокойны за свою дочь. Я вижу, ей необходимо поздороветь. Деревенский воздух, деревенское молоко, прогулки. И немного дичок, не так ли? Это тоже пройдет. У нее будут прелестные подруги — все из честных буржуазных семей. Даже одна аристократка, — мадам Боно подняла палец, — Жизель де Бельвиль.

Она говорила быстро, Валя не все понимала.

— Я, как мать, забочусь о моих девочках. Может быть, желаете осмотреть дом?

Отец долго целовал Валю на прощание, Валя сжала губы, чтобы не расплакаться. Плакать перед этими чужими людьми было стыдно.

— Тебе будет хорошо, тебе будет весело, — говорил отец совсем как тогда, когда он объявил ей о своей женитьбе. — Я буду часто приезжать к тебе, козличек.

Валя ухватилась за рукав отца и не отрываясь смотрела ему в лицо:

— Еще минуточку, папочка!

Но отец торопился на поезд.

Дверь глухо захлопнулась за ним. Мадам Боно взяла Валю за руку:

— Пойдем, я познакомлю тебя с моей дочкой.

Валя послушно