Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

которое дал ему лично Кирот Кардариш, поклявшись у алтаря Фераноны, Арно отнес яд прямиком к жирдяю. Правда сам его тоже зачем-то выпил и сделал это сильно раньше, чем они договаривались, здорово попутав им планы, но главное что Тайвиш был мертв, и его род тоже стоял на краю гибели.

Всё это родилось в голове этого скрюченного калеки в кресле на колесиках. И Кирот и сам побаивался его изощрённого разума.

– Да, Сардо, мы все платим,– произнес он после недолгого молчания.– Я не хотел тебя в чем-то упрекать.

Бывший вещатель небрежно махнул здоровой рукой, давая понять, что и не думал обижаться на слова хозяина дома. Кирот взял со стола кубок с вином и кинув в него ложку меда и веточку мяты, сел рядом с Сардо.

– Я напишу тебе, как все закончится.

– Я ужнаю эстро. (Я узнаю быстро)

– Конечно. И всё же жди от меня весточки. Должен же ты узнать, какая была рожа у этого сопляка, когда его выводили из Синклита! Ты же вернешься в Харманну?

– Та (Да)

В его состоянии такое путешествие обещало быть долгим, да и опасным тоже. Но это был его выбор, а глава рода Кардаришей был не настолько глуп, чтобы пытаться отговорить Харманского змея. Это было гиблое и тупое занятие, которого он давно привык избегать. Что не говори, а упрямства в этом переломанном человеке было не меньше чем ненависти. Наверно он и жил то только на них. На упрямстве и на ненависти. Кироту даже было интересно, как долго протянет Сардо, когда ему станет некого ненавидеть. Что он будет делать тогда? Найдет кого-нибудь нового врага, выживет на одном упрямстве или все же зачахнет?

Ну что же. В скором времени Кирот должен был получить ответ и на этот вопрос. Он отхлебнул чудного выдержанного вина со своих виноградников, и заел его сочным персиком, сорванным в саду этим утром.

– Так. Давай ещё раз всё повторим. Я буду говорить, а ты меня поправишь, если вдруг что не так.

Харманский змей кивнул.

– Когда собрание будет освящено и открыто, наш дорогой вещатель Лиаф Тивериш вернется к прерванному выступлению и вновь заявит о желании выдвинуть меня в Первые старейшины. Его тут же начнут поддерживать алатреи, алетолаты будут кричать и ругаться, но Верховный понтифик даст добро на голосование, заявив, что все знамения были благоприятны. Вшивый юнец, а если яиц у него вдруг на это не хватит, то наш добрый друг из его партии, потребует выставить на голосование кандидатуру самого юного Тайвиша, как наследника почившего Шето, героя и достойного гражданина. И жрец, конечно же, даст на это согласие. Но как только начнутся формальные процедуры, Тэхо Ягвиш заявит, что не потерпит осквернения священных стен Синклита и памяти своего отца, ибо Тайвиш не кто иной, как подлый убийца, грабитель и тиран. И в согласии с законами людей и богов, он должен быть предан суду немедленно. И вот тут мы и выдвинем против него все обвинения. За один раз мы лишим его титула Верховного стратига, а джасура – поста Великого логофета, как пособника тирана. Следом, мы почистим и прочую тайвишскую шваль в палатах, провинциях и, конечно же, тут, в столице. И для этого наши наёмники, ровно в полдень, когда Синклит закроется для собрания, займут город. И не только саму площадь Белого мрамора, но и коллегию, и палаты и ворота с гаванью. Ну и конечно же, они нагрянут в Лазурный дворец. Ведь надо же будет сообщить нашим дорогим друзьям, об их выселении.

– Усе ак. (Всё так)

– И всё же, ты точно уверен в подборе обвинений?

– Шомнения? (Сомнения?)

– Совсем небольшие. Убийство Ягвиша – да, самовольство на войне – да, погром и поджог Аравенн – тем более да, хотя и трудно будет найти в городе хоть одного человека, что искренне бы переживал за судьбу этих трущоб и не радовался их сожжению. Тут всё понятно и ясно. Но тирания? Это тяжелое и очень звучное обвинение. Последний раз его предъявляли главарям Милеков, а они всё же захватили город и натянули порфиру на нового царя. Даже не все алатреи столь высоко оценивают деяния Тайвишей.

– Ои потэжут. (Они поддержат).

– Хотя доказательств у нас нет.

– У наш ешть ненавишть. Лучшее иш докашательшт. (У нас есть ненависть. Лучшее из доказательств)

– И угроза сундукам.

– Та. (Да)

– Тогда решено. Лико Тайвиш будет обвинен в тирании и публично предан смерти.

Сардо Циведиш уехал из Кадифа в тот же день. Он никогда не любил это город, считая, что именно здесь столь любимые им старые нравы гаснут и извращаются, а во время Мистерий и вовсе начинал его ненавидеть. Так что теперь во главе их маленького заговора Кирот оставался в одиночестве. Не то чтобы это сильно его страшило, но все же с Харманским змеем под боком он чувствовал себя увереннее. Этот изощренный ум всегда мог дать ценный совет и приметить что-то такое, что проглядел сам глава рода Кардаришей.

Кирот налил себе вина и устроился поудобнее в массивном кресле, обитом шкурой льва. Он пристально посмотрел в ту сторону, где за особняками и деревьями растекалось полотно бесконечной синевы моря. Да, виды со смотровой площадки Лазурного дворца определенно придутся ему по вкусу.

Все же падение этой новоявленной династии удалось организовать чуть проще, чем он думал изначально. Не в таких уж крепких когтях они держали Тайлар. И стоило только жирдяю испустить дух, как вся их власть превратилась в песочную крепость перед той волной, что именовалась алатреями.

Конечно, не всё складывалось именно так, как они планировали изначально. Верные Тайвишам войска всё же были не так далеко от города, а в самом Кадифе им так и не удалось пошатнуть власть алетолатских шаек. Да, нанятые Киротом бандиты попробовали их на прочность, но получили такой жесткий отпор, что теперь уже не рисковали нападать. Но все это было досадными мелочами и не более. Конечно, эти негодяи могли поднять толпы, но поднять они их могли лишь по желанию властей. А завтра Тайвиши перестанут быть властью, что в Кадифе, что во всем Тайларе. И когда род их падет, Кирот ещё наведет в столице порядок, вычистив весь этот сброд с прекрасных улиц его города.

Двери позади открылись и на балкон вошли двое – предстоятель алатреев Убар Эрвиш, одетый в кожаный торакс и красную солдатскую шерстяную накидку, и Мицан Литавиш, чья длиннополая шелковая рубаха была расшита золотом, жемчугом и самоцветами.

– Ба,