Женщины средиземноморского экспресса. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клиенты, ужинающие за столиками, тоже являли замечательное зрелище: мужчины во фраках и белых галстуках-бабочках с гардениями в петлицах, женщины в облаках сатина, тюля, бархата, крепдешина и кружев, на которых сверкали бриллианты, рубины, изумруды и сапфиры, или переливались молочным блеском жемчуга. Перья экзотических птиц – белой цапли, страуса, райских птичек – украшавшие дамские прически, делали этот зал похожим на вольеру, укрытую под сенью аспидистр, араукарий, юкки и драконовых деревьев. Струнный оркестр наигрывал томные английские вальсы.
В платье из белого кружева, превосходно оттеняющем ее точеную фигурку, со звездочками бриллиантов на корсаже, в ушах и черных, низко уложенных волосах Орхидея произвела настоящую сенсацию, поскольку на фоне головокружительных декольте она была от шеи до пят укутана в прозрачное кружево, оставляющее открытым лишь лицо цвета спелого персика. Огромный Каланчин напоминал рыцаря подле прекрасной королевы. Так, под огнем сотен взглядов, они прошли к своему столику возле одного из широких окон.
Князь, не останавливаясь, ответил на несколько приветствий, чтобы не заставлять свою даму ждать, и только уже сидя за столиком, обвел зал необычайно прозрачным и спокойным в этот вечер взглядом. Благодаря Григорию Орхидея узнала, что здесь были великий русский князь и герцогиня Мальборо, польский пианист Падеревски и американец Пирпонт Морган, махараджа, которого она уже встречала в гостинице, – в этот вечер на его голове был белоснежный тюрбан, украшенный изумрудом размером с небольшое куриное яйцо, красавица Габи Деслис со сногсшибательным ожерельем из черного жемчуга на шее, австрийский принц Кевенхуллер и молодой человек невысокого роста с круглым лицом и завитыми усами, во фраке от лучшего лондонского портного, .в котором трудно было угадать Ага Хана III, наместника Пророка на земле.
Григорий продолжал перечислять более или менее известные имена сидящих в зале. Он оказался хорошим рассказчиком, милым и снисходительным. Перечислив всех знаменитостей, поглощающих лангустов и фаршированных петушков, он принялся описывать своей очаровательной спутнице берега Волги и Каспийского моря, где находилось его родовое имение, весенние степи в цветах ириса, диких уток, возвращавшихся каждую весну вить гнезда в тростнике прямо под стенами древнего замка, день и ночь охраняемого вооруженными черкесами.
Слушая его, Орхидея думала, как же жестока любовь. Этот человек мог дать женщине все, что та пожелает, он был молод и по-своему соблазнителен; имя и состояние вполне позволяли ему искать руки принцессы из царствующего дома, а он умирал от любви к актрисочке, родившейся в старом порту Ниццы, которая, наверняка, смертельно скучала бы среди дикости и роскоши его родины. Привыкнув к веселой жизни под небом Парижа, поневоле заскучаешь, изо дня в день перебирая брошенные тебе под ноги сокровища и придумывая новые украшения и наряды.
Орхидея поймала себя на том, что поражается собственным мыслям. Ведь знатные дамы ее собственной страны, императорские и княжеские наложницы ведут именно такой образ жизни, о котором она сейчас размышляла. Таким же мог быть и ее удел. Откуда ей вдруг стали понятны желания, стремления, реакция молодой женщины, чье происхождение и положение так же далеки от ее собственного, как находящаяся за сотни световых лет планета? Уж не любовь ли европейца, уж не магия ли Парижа с его роскошью, безумствами и преступлениями, с одной стороны, и магнетизмом, очарованием и колдовством, с другой, изменили ее душу, сделали своей сообщницей. И как объяснить все это влюбленному, который способен, однако, говорить с таким пылом о своей родине? Да и хотелось ли ей этого на самом деле? Глупо да и напрасно пытаться во что бы то ни стало разобраться в чужих делах. От нее требовалось слушать, улыбаться, дарить человеку, с которого заживо содрали кожу, дружескую поддержку и участие. Ока и в своих-то чувствах не в силах разобраться, как та отъявленная кокетка из прелестной пьесы Эдмона Ростана, название которой она забыла[27].
Ужин прошел замечательно, вечер обещал быть настоящей удачей, и вдруг все смешалось, расстроилось.
Орхидея сидела спиной ко входу в ресторан и не сразу поняла, почему Каланчин внезапно замолчал, его ставшие серо-зелеными глаза уставились в одну точку, а лицо и шея медленно налились краской. У нее появилось некое предчувствие, по спине пробежал холодок. Орхидея повернулась и увидела, что в ресторан вошла Лидия д'Оврэй в сопровождении загорелого высокого стройного молодого человека, чьи узкое лицо и твердо очерченный профиль показались ей знакомыми. На Лидии было пышное платье из розового сатина, широкий пояс подчеркивал полуобнаженную грудь и плечи, на шее блестели бриллианты, в руках – веер из хорошо подобранных перьев. Что касается молодого человека, если бы не пышные черные усы, Орхидея тотчас бы узнала его... И вдруг ее словно озарило: он был удивительно похож на человека, которого она разглядывала сквозь траурную вуаль в день похорон Эдуарда. Сводный брат Этьен Бланшар собственной персоной или его двойник.
Но времени задаваться вопросами у нее не было. Григорий, совершенно забыв о ее существовании, выскочил из-за стола и бросился им навстречу. Лидия, которая как раз перебросилась парой дружеских слов с руководителем оркестра, заметила Каланчина слишком поздно. Он схватил ее за запястье и потащил к выходу. Лидия как-то по-лошадиному закричала, сидящие за столиками обернулись. Женщина начала отбиваться, испуская пронзительные крики. Спутник Лидии смело бросился ей на выручку, но ему вряд ли удалось бы совладать с князем, если бы на помощь не. подоспели обеспокоенный метрдотель, двое официантов, а затем и директор заведения.
Битва была в самом разгаре, когда в зале появился старший официант, величественно держа в двух руках над головой, как епископ свой монстранц, блюдо с уткой в апельсинах, заказанное махараджей. В результате столкновения утка полетела в одну сторону, апельсины – в другую, не причинив, впрочем, никому и ничему, кроме ковра, большого вреда, если не считать тонкого ломтика апельсина в соусе, упавшего точно посередине декольте супруги бельгийского банкира.
Негреско старался подтолкнуть нарушителей спокойствия к выходу. Орхидея, не желая оканчивать ужин в одиночестве после такого скандала, тоже поднялась из-за стола и направилась было к выходу, как вдруг сидящий за соседним столиком человек лет пятидесяти в монокле, со щеточкой усов и седой шевелюрой поторопился помочь ей отодвинуть стул, предложил руку, торопливо представившись на превосходном французском, в котором слышался легкий британский акцент:
– Лорд Шервуд, мадам! Позвольте сопровождать вас. Вы не можете одна выйти из этого заведения.
Орхидея с улыбкой кивнула и
