Призрак Проститутки - Норман Мейлер

Я знаю: я брежу, но ярость нарастает. Пока я не избавлюсь от этого круговорота в голове, я просто не смогу до конца насладиться жизнью с Мэри. Можешь ты это понять? Я никогда не испытывал большой тоски по ней. Я тосковал по привычному — в большинстве своем унылому привычному. Тосковал по тому, что мы больше не раскладываем с ней двойной пасьянс, — это помогало мне зафиксировать в памяти все мои проделки на стороне. А теперь я раздумываю, что же стоит защищать.

Рик, завтра я, наверное, возьмусь за перо и извинюсь за это письмо. Пора тебе узнать, сын, что мы, Хаббарды, наделены смесью желчи и безумия. Даже тот, что был директором школы. Он старался выбить из меня мерзкую начинку — как же я это заслуживал! — по ты ведь знаешь: мы, Хаббарды, изо всех сил стараемся это скрывать. И правильно делаем. Слишком уж богопротивно то, что мы из себя выбрасываем.

Скучаю по тебе, сожитель.

Я начинаю опасаться, что знаю теперь, почему много лет назад отец так хотел, чтобы мне сделали операцию на мозге.

3

А у меня были свои проблемы. И прежде всего следовало решить, каким будет следующий шаг в моей карьере. Всякий раз, как я думал вырваться из-под опеки отца и крестного, мне вспоминалось начало моей службы в Змеиной яме. И бывали периоды, когда я чувствовал, что не в состоянии чего-либо добиться сам.

Так или иначе, проблема эта стояла. Что делать дальше? Прежде чем отправиться в Японию, отец намекнул, что намечается некая операция против Кастро, но хочу ли я возвращаться в Майами, если там не будет Модены?

Я мог, конечно, попроситься в парижскую, римскую, венскую или лондонскую резидентуру. Но эти места могут оказаться для меня слишком престижными, и я попаду туда в качестве мальчика на побегушках. А кроме того, с моими желаниями могут и не посчитаться. И я могу оказаться в Исландии или в Пальма-де-Мальорке.

Как относятся ко мне в моем ведомстве, благосклонно или нет, — вопрос первостепенной важности, и ответ на него автоматически не может быть дан. Например, Порринджер, несмотря на свои явные способности, сумел вывести Ховарда из себя, и последнее, что я слышал: Порринджер решил апеллировать наверх, минуя секторы, отделы и даже Управление планирования, и теперь заявление его похоронено в Управлении разведки. Собственно, вот чем все кончается, когда ты обращаешься в отдел персонала с просьбой о назначении или перемещении.

В этих обстоятельствах я решил отыскать Ховарда. Отец мой сейчас был не в фаворе, а Проститутка не общался со мной. Я не знал, какую работу сможет мне предложить Ховард, но ведь никого больше не оставалось! Мне не хотелось обращаться к Дэвиду Филлипсу, а Ричард Биссел не только был в немилости, но и слишком высоко сидел, чтобы я мог покуситься на его время. Будь я в этих вещах помудрее, я мог бы обратиться к Ричарду Хелмсу. По слухам (а я мог бы узнать об этом, позвони я Арни Розену), Хелмс станет заместителем директора, когда Биссел вылетит с работы. Хелмс ведь не участвовал в операции в заливе Свиней.

Словом, смекалки у меня не хватило. Я не подумал о том, что Ричард Хелмс, возможно, уже подбирает себе кадры молодых офицеров. Вот Розен это знал бы. Розен был бы готов служить Хелмсу, даже идя на риск окончательно настроить против себя Проститутку.

Однако это были тонкости выше моего скромного понимания того, как достичь продвижения по службе. И я ограничился тем, что пригласил Ховарда Ханта выпить после работы.

С заданием Даллеса было покончено, и Ховард работал теперь на Пенсильвания-авеню в отделе внутренних операций, занимаясь под началом Трейси Барнса «интересными инициативами». Я заметил, что это звучит «неясно», и он сказал:

— Да будет тебе известно, что отдел внутренних операций был создан лишь после большой междоусобной борьбы.

— Можете немножко прояснить?

Он мог.

— ОВО берется за проекты, которыми в ЦРУ никто больше не хочет заниматься. Я являюсь начальником тайных операций в отделе.

— Не уверен, что я понимаю, чем заполнен ваш рабочий день.

— Мелочевкой. Поддержкой книгоиздателей, которым, как мы считаем, нужна помощь. — Поскольку я молчал, он добавил: — Например, выпуск книги Милована Джиласа «Новый класс» издательством «Прэгер».

— Ну, это просто, — сказал я.

— Так оно и есть. У меня теперь появилось время для семьи, для друзей и для второй профессии. Видишь ли, ко мне обратился Виктор Уэйбрайт, который, если тебе неизвестно, является главным редактором «Новой американской библиотеки». Он хочет, чтобы я создал американский вариант романов о Джеймсе Бонде, которые вышли в «Новой американской библиотеке». Я обсудил эту идею с Хелмсом, и он согласен, что это может быть весьма полезно в плане рекламы. Я начинаю писать серию романов о Питере Уорде. Конечно, под nom de plume[177] Дэвид Сент-Джон.

— Хорошее имя.

— Я соединил Дэвида и Сент-Джона Хантов. Имена моих сыновей.

— Ну конечно. — Я отхлебнул из стакана. — И это все, чем вы занимаетесь в вашем отделе?

— На данный момент — да.

Заказать еще по стакану? Платить-то я готов, но хочу за это и получить кое-что.

— Напрашивается вопрос, чего же вы ждете?

— Могу лишь повторить, — сказал Ховард, — что мы беремся за те проекты, которыми никто в ЦРУ не хочет заниматься.

Дальше мы не углублялись. Только проснувшись среди ночи, я понял, что Хант выдал мне лишь прикрытие. Отдел внутренних операций, если следовать моей догадке, занимался особого рода деятельностью в отношении Кубы.

Через два дня мне на квартиру пришла телеграмма. Она гласила: НЕ ЗАПИСЫВАЙСЯ НИ НА ОДИН ЧУЖОЙ КОРАБЛЬ. ПУТЕШЕСТВЕННИК.

Я подумал, что Ховард, очевидно, поговорил с Трейси Барнсом, а тот в свою очередь, должно быть, обсудил мои достоинства с Монтегю. Я не знал, радоваться или же тревожиться по поводу того, что интерес к Херрику Хаббарду еще не совсем потерян.

Если бы я вздумал описать, какие подленькие мыслишки способен выдавать мой мозг, когда я несчастен, я бы сказал, что дурацкие измышления моего ума — а это продолжалось всю весну и лето — мгновенно (я склонен сказать: одним махом) исчезли от одного, скажем, двух телефонных звонков.

Наутро после того, как я получил телеграмму от ПУТЕШЕСТВЕННИКА, у меня в квартире раздался телефонный звонок, как раз когда я выходил из дома, чтобы ехать в Лэнгли, и женский голос, заглушённый несколькими слоями носового платка, послышался в моем ухе. Я не был уверен, что узнал женщину — во всяком случае, не сразу: голос звучал так же смазанно, как на медленно вращающейся пластинке. А кроме того, она повесила трубку, прежде чем я окончательно ее узнал.

— Позвоните мне через двенадцать минут по телефону шесть — двадцать три — девять-два-пять-семь. Пожалуйста, повторите.

— Шесть — двадцать три — девять-два-пять-семь. — Хотите верьте — хотите нет, но я увидел оранжевую стену, перед которой стоял зеленый стол с синей лампой. Мужчина в черном пиджаке, зеленых брюках и красных ботинках сидел на коричневом стуле. — Шесть — двадцать три — девять-два-пять-семь, — повторил я.

— Сейчас семь пятьдесят одна. Вы перезвоните мне в восемь ноль три.

— Понял, — сказал я. — Восемь ноль три.

— Чао. — И телефон отключился.

Я не мог этому поверить. Во время тренировок мы мечтали быть готовыми, всегда быть готовыми к неожиданному.

Я засмеялся. Женщина, конечно, была Киттредж — кто же еще. Давно я так не веселился — с тех пор, как на моем столе побывала информация об использовании кустов в Лэнгли.

В двух кварталах от моей квартиры стояла группа телефонов-автоматов, и в две минуты пятьдесят секунд девятого я опустил десятицентовик в один из них. Носовой платок уже больше не заглушал ответивший мне голос.

— Гарри?

— Да.

— Это Киттредж.

К моему ужасу, я ничего не смог из себя выдавить, кроме:

— Да.

— Гарри, вы когда-нибудь слышали о девушке по имени Модена Мэрфи?

— Почему вы об этом спрашиваете? — Но в горле у меня уже пересохло.

— Ох, Гарри, вы же ФИЛД, да?

— Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос.

— Я все время знала это. Нравится вам это, Гарри, или нет, но Хью посадил меня на ваше место. И я читаю ваши отчеты.

— Все?

— Все. И вы не знаете последствий.

Прошло ведь года полтора с тех пор, как мы общались, и возобновлять отношения с такого было чертовски неприятно.

— Киттредж, могу я вас увидеть? — спросил я.

— Пока нет.

— Почему?

— Потому что я не хочу встречаться с вами за спиной Хью и, безусловно, не хочу смотреть на вас обоих за ужином en famille[178].

— Как Кристофер?

— Божественный ребенок. Я готова погибнуть ради него.

— Мне б хотелось увидеть его. Как-никак я его крестный.