Творения - Кирилл Александрийский

П. Без сомнения так: ибо закон праведен.

К. Ты говоришь справедливо. Он производит самое точное исследование того, что сделано, и соразмеряет наказания с преступлениями; так что маловажные проступки он и не оставляет совсем без наказания, и не приравнивает к превышающим их, но как бы приводит в равную величину наказание с преступлением. Ибо он сказал далее: «Если кто–нибудь встретится с девицею необрученною, и схватит ее и ляжет с нею, и застанут их, то лежавший с нею должен дать отцу отроковицы пятьдесят [сиклей] серебра, а она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею» (Втор. 22, 28–29). Закон признал повинным в прелюбодеянии бывшего с обрученною в различных обстоятельствах, о которых мы уже сказали; но и в том случае, говорит, если душа, разумеемая под образом девы, окажется еще не обязанною и не обрученною Христу чрез веру и если тогда кто–нибудь будет обличен в том, что осквернил ее словами нечестия и перевел от заблуждения к заблуждению, как, например, поступают еретики, когда похищают кого–нибудь из язычников и иудеев и убеждают следовать им: то таковой не останется за свое дело без наказания. Он воздаст удовлетворение Отцу духов, то есть Богу, что весьма хорошо изображается под видом уплаты денег. А предписание: «тому да будет жена», — имеет пользу в историческом отношении.

П. Понимаю, что говоришь. Закон бывает двоякий: плотский и духовный.

К. Заметь еще, что и учению древней заповеди не было неизвестно то, что сказал Христос относительно мужа и жены: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мк.10, 9): потому что сказано: «она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею». И кроме того помысли о всечистом девстве, как высока честь его: потому что слово богодухновенного Писания признает и считает приличным назвать лишение девства унижением' и как бы утратою чести.

П. Ты сказал правильно.

К. Итак, закон отверг, как богоненавистное и по истине нечестивое лжеречение иномыслящих, и совращение к худому, которое делают люди, привыкшие развращать идущих прямым путем, и увлечение других к тому, к чему не следует. Но он придумал нечто и другое, что и сам божественный Павел признал лучшим из наставлений, говоря: «Сие напоминай … не вступать в словопрения, что нимало не служит к пользе, а к расстройству слушающих» (2 Тим. 2, 14). Ибо излишние разглагольствования и большая охота спорить о ненужных вопросах производят ссоры и поражают ум слушателей: потому что одни из них, по легкомыслию, опрометчиво и неразумно принимают и усердно восхваляют то, что неправильно само по себе и дурно высказано; другие же, составляя низкое суждение о превосходном, оказываются страждущими одинаковым с первыми невежеством, и только весьма немногие умеют судить и предпочитать полезное вредному. Да и эти с трудом сохраняют свой ум неповрежденным при словопрениях других людей. А что это дело (словопрение) не безвредно для желающих совершать его, это опять внушает нам прикровенно закон, говоря: «Когда дерутся люди, и ударят беременную женщину, и она выкинет, но не будет [другого] вреда, то взять с [виновного] пеню, какую наложит на него муж той женщины, и он должен заплатить оную при посредниках; а если будет вред, то отдай душу за душу» (Исх. 21, 22–23). Говорят, что зародыш во чреве матери становится человекоподобным и принимает вид нашего тела не раньше, как когда исполнится над ним число сорока дней. Поэтому–то, говорят, превосходный муж — Моисей, когда он как бы возрождал и преобразовывал Израиля из египетского заблуждения в жизнь по закону, воздерживался от пищи и питья: «сорок дней и сорок ночей, — говорит он, — хлеба не ел и воды не пил» (Втор. 9, 18). А для нас, как надобно думать, то же сделал и претерпел Христос. Ибо в Нем чрез воздержание воссозидалась для святости наша природа, которая вначале в лице первозданного, вследствие невоздержного желания, заболела скверною греха и преступления. Не без вероятия можно нам так думать. Впрочем, вопрос о том, каков здесь исторический смысл, теперь оставим; а рассмотрим, как следует понимать то, что люди, привычные к словопрениям, поражают жену, имеющую во чреве, потому что заниматься утонченным исследованием таких предметов не неприятно. Плод, зачатый в уме, есть вера во Христе, которая посредством совершенного знания преобразует нас в подобие Христа и дает нам Божественный образ. Это, я думаю, выражали уверовавшие гласом Исайи, когда со всею силою возопили: «страха ради Твоего, Господи, во чреве прияхом, и поболехом, и родихом: дух спасения Твоего сотворихом на земли» (Ис.26, 18). Итак, плод, зачатый в уме, духовный и спасительный, есть вера во Христа, которая и напечатлевает в нас Божественные черты. Поэтому–то божественный Павел взывает к неразумно пришедшим от знания более совершенного к меньшему и несовершенному (это были Галаты), говоря: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал.4,19). Ибо они, начавши духом, потом стали заботиться о совершенстве по плоти, когда перешли к служению по закону. По этой причине они оставили недоконченным в них образ Христа, как бы выкидывая лежащее в них, как во чреве, добро. Итак совершенство в знании и неповрежденность в вере водворяет в душах всех нас образ Спасителя, и это есть в нас как бы некоторое Божественное сеяние. Поэтому если кто–нибудь соблазнится от чьего–нибудь словопрения и если затем душа, потерпевшая это, выкинет веру с ведением, лежащую в ней, как бы во чреве, и сберегаемую внутри ума, то, говорит, если она не получила образа, то есть если она еще не совершенна и не прекрасна, — виновник соблазна непременно подвергнется взысканию, какое наложит, говорит, муж ее, то есть, Христос, — и отдаст с одобрением1, то есть он должен засвидетельствовать благодарность за то, что не был наказан совершенною погибелью. Если же, говорит, умственно зачатое в душе получило образ, то есть если знание и вера носят на себе подобие Христа, то виновник соблазна будет подлежать крайнему наказанию, уже как убийца; потому что потеря непорочной веры и утрата совершенного знания есть смерть души. Поэтому принятие нечестивых внушений и речей, произносимых человеком, который сделался диавольскою снедью и как бы пищею демонского скопища, закон называет мерзостью и воспрещает, говоря как бы в загадке: «мяса, растерзанного зверем в поле, не ешьте, псам бросайте его» (Исх. 22, 31). Псом обыкновенно называет Божественное Писание человека бесстыдного и нечистого. Такому человеку, думаю, свойственно всякое слово скверное и зловонное и составленное самим веельзевулом, как бы диким зверем, который пожирает душу, подпадшую его власти и служащую ему в этом деле: ибо «никто, … не произнесет анафемы на Иисуса» (1 Кор. 12, 3), разве от веельзевула. А святым принимать участие в таких постыдных и обманчивых мыслях и речах совершенно несвойственно: потому что нет никакого общения света со тьмою (2 Кор. 6, 14).

П. Правда.

К. Закон провозвестил еще, что получившим в удел руководительство и пастырям стад надлежит бодрствовать; а какая в этом деле с нашей стороны должна быть рачительность, он дает понять это, говоря в книге Левит: «скота твоего не своди с иною породою; поля твоего не засевай двумя родами [семян]» (Лев. 19, 19). Подлинно управляемый народ весьма прилично уподобить стадам коз и овец или винограднику. Поэтому божественному Петру было сказано: «Симон Ионин! любишь ли ты Меня …паси агнцев Моих…паси овец Моих » (Ин. 21, 15 и 16). А о сынах Израилевых пророк Исайя сказал: «виноград Господа Саваофа дом Израилев есть, и человек Иудин новый сад возлюбленный» (Ис.5, 7). Итак, добродетель пастыря состоит в том, чтобы не допускать к овцам животного какого–нибудь другого рода, из опасения, чтобы не произошла у них случка с ним и чтобы они не родили чего–нибудь инородного, уклоняющегося от их естественной хорошей породы. Также и виноградарь, если он благоразумен и старается возделывать землю как можно лучше, никогда не допустит, чтобы посторонние семена прозябали под самыми виноградными лозами, из опасения, как бы не оказался недостаток во влаге для своего растения, вследствие того, что она потрачена на растение чуждое. Перейди теперь от этого образа к смыслу духовному: мы не согласимся, чтобы словесные овцы были нечестиво подвергнуты как бы сеянию чуждых учителей, сеянию, конечно, духовному, словесным наставлениям. Ибо весьма некрасив плод от несходного образа мыслей, и речи не единоверных для принявших их бывают причиною дурных зародышей. И так как мы составляем из себя виноградник — ряд виноградных лоз, то нам надлежит, так сказать, венчаться плодом однородным и избегать двойственного нрава. Ибо нет никакого естественного сходства между пшеницею и виноградными ягодами. Итак, поистине никто из нас не должен быть вместилищем для чуждых семян.