Мифология греков и римлян - Лосев Алексей Федорович

И. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Теогонический процесс окончился. Через ряд божественно–мировых катастроф и потрясений бытие достигло наконец своего полного расцвета и застыло в своем вечном скульптурном величии. Это — олимпийские боги. Пройдя шаг за шагом эти извилистые тео–космогонические пути античной мифологии, мы теперь можем подвести итоги, которые послужат нам вступлением в самый мир олимпийцев.

Прежде всего, античная мифология начинается с утверждения бесформенной бездны и Хаоса, куда уходят все ее начала и концы и что незримо руководит решительно всем тео–космогоническим процессом. Эта бездна лишена всякой формы, всякого смысла, всякого именования. Это — вечная Ночь, Мрак или, если угодно, Свет, Эфир, для чего нет никакого охвата, никакого расчленения, никакого осмысления. Бездна эта — выше всякого познания и всякой сущности. Это — первое, с чего начинается античная теогония (приводим один текст, раньше приписывавшийся Григорию Назианзину, а ныне приписанный Проклу, § 60). У философов здесь развилось учение о превосходящем всякую форму единстве, о чистом «чрез» или «превыше», прекрасно развитое Платоном в главе XX его «Парменида» (153 b—155 d) и усовершенствованное Плотином, Ямвлихом и Проклом. Для мифологии же это просто Хаос, Ночь, Тартар, Эреб и пр.

Вторая идея, без которой немыслима античная мифология, — это идея жизненной кипучести, напряженной перегруженности вышеупомянутого Хаоса. Он не просто покоится в себе, но он все время бурлит, кипит (о кипении мы прямо читали в § 17), рвется вперед, набухает, вращается в себе, даже издает вопль и рыдает (как это мы еще прочитаем в герметической космогонии, — «Гермес», § 14 b). Еще нет никого и ничего, но эта бездна уже зреет, созревает, бродит, зачинает, бременеет, мучится родами. Это и понятно. Ведь нет, кроме нее, ничего и никого, нет какого–нибудь ее творца. Она сама себя создает, а поскольку она вмещает в себя и всю реальную картину мира, то она включает в себя и уничтожение, смерть, так что она все время порождает себя и поглощает себя, все время мучится родами и мучится жаждой пожрания; она одновременно и нарождается, и умирает, сама себя создает и уничтожает, сама мучительно наслаждается от этой нерасчлененности жизни и смерти, сама противоборствует с собой. Наилучшей иллюстрацией этого мучительно–творящего тео–космогонического Хаоса является учение Эмпедокла о мировой Дружбе и Вражде — в объективно–эпической форме и в форме внутренне–ощущаемой — неоплатонические учения об эманациях.

В–третьих, античная тео–космогония учит нас, что из этого бурлящего, кипящего, всегда безличного Хаоса обязательно рождается оформление, самое яркое, самое резкое, самое солнечное оформление, как статуя из ослепительно белого мрамора на синем фоне южного солнечного моря и неба. Эта антитеза Хаоса (зияния) и Космоса (лада, строя) является самой существенной для античной мифологии. Безыменная бездна вдруг оборачивается роскошным, благоустроенным телом Космоса, оно же и тело божественное, и в нем развертывается роскошная картина вечного и нестареющего мироздания. Безыменная бездна — теперь уже в виде незримой и безликой Судьбы — продолжает по–прежнему управлять всем, но это все — роскошный, живой и трепещущий космической жизнью Зевс. Это мы и находим в тексте § 61 (с пояснительными текстами из § 62). В Зевсе заключено все мироздание, и самый космос есть его тело. Зевс — мировой ум, т. е. совокупность всех идей, всех форм, всего смысла, который только есть в мире. Но он есть н его живая душа, одухотворяющий и оживляющий принцип. Он вместил в себе и все предыдущие ступени тео–космогони–ческого процесса: в нем — чисто смысловой Фанет, который еще не есть ни душа, ни даже просто сознание; в нем и Уран с его всепорождающей мощью; в нем и Кронос с его титаническим самососредоточением. И в то время как Фанет, Уран и Кронос есть символ самососредоточенного чистого ума, Зевс есть символ ума и души материального, телесного, чувственного космоса.

60. Hymn, in deum platonicus (Eel. e Proclo de philos. chald., ed. A. Jahnius, 1891, Halis Saxonum, p. 49) (Исходное лоно космо–теогонического процесса)

О запредельный всему! Как иначе тебя воспевать мне? Как воспоет тебя слово? Ты словом никак не сказуем. Как обоймет тебя ум? Умом ты никак не вмещаем. Невыразим ты один, ибо все породил, что глаголет. Непостижим ты один, ибо все породил ты, что мыслит. Все тебя громко кричит, что словесно и что бессловесно. Все почитает тебя, что мыслит и что без мышленья. Все вожделенья к тебе. Все мучатся общим стремленьем Окрест тебя. Всех молитва — к тебе. Все к тебе же, Образ твой помышляя, безмолвный гимн воспевает. Все пребывает в тебе, спешит к тебе все совокупно. И для всего ты цель. Ты — один, и все, и ничто же, И ни одно, ни все. Как іебя назову, всеименный, Неназываемого одного? И в тайны сверх облак Внидет ум небесный какой? Но милостив буди, О запредельный всему! Как иначе тебя воспевать мне?

61. Porphyr. ар. Eus. Ргаер. evang. Ill 9, 100 а—105 d (I 121, 12 Dind.) (Пластическое оформление)

Первый Зевс, и он же последний; он — ярко–молнийный. Зевс — голова, середина; и все устрояется Зевсом. Зевс — самец, и Зевс оказался женой новобрачной. Зевс — основанье земли и звездного неба основа. 5 Зевс — царь, сам для всего Зевс есть начало рождений, Сила едина и демон един, всего вождь великий, Царский образ един, в котором все это вертится, Огнь, и вода, и земля, и эфир, и ночь, и день также, Метис, первый отец, и Эрот со многой усладой. 10 В теле Зевса великом покоится все это вместе. Вот видна его голова и его лик прекрасный, Небо в блеске своем, и вокруг волоса золотые Звезд, блестящих красой, рассыпаны преизобильно. Два золотых рога у него по бокам и воловьих. 15 Это — восход и заход, божеств небесных дороги. Солнце — очи его, и Луна — в противостоянье. Ум его — это эфир, неложный, негибнущий, царский. Все выражает и слышит он им; и нет никакого Голоса, звука иль шума, молвы никакой нет, 20 Что ушла б от ушей Кронида сверхмощного, Зевса. Вот какова голова у него, каково размышленье! Светлое тело его — безграничное, без колебанья, Неустрашимое, с крепкими членами, с мощью обильной. Плечи, и грудь, и спина широкая этого бога — 25 Воздух пространный. Растут у него крылья на теле. Всюду летит он на них. Его священное чрево — Мать для всего земля и гор высоких вершины; А поясница — волненье тяжкошумящего моря И пучины. Основа внизу ему — корни земли нутряные, 30 Тартар широкий, земли пределы крайние также. Все скрывая в себе, он снова на свет многомилый Хочет наружу извлечь, чудеса совершая.

Синтез чувственного и сверхчувственного в олимпийцах, и прежде всего в Зевсе