Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

Когда армия подошла к Вязьме, то там удобной позиции не оказалось. Багратион сам позицию не осматривал, но писал Ростопчину о «происках» Барклая: «Я согласиться никак не могу с Барклаем потому, что я хочу наступать, а он отступает, — вот вся беда наша. Требует письменного всегда моего мнения и соглашается до тех пор, пока читает, а потом вдруг переменит и выдумывает небылицы. В Вязьме я так прост, чтобы всем нам остановиться, и министр был согласен, но сейчас получил бумагу, что позиции нет там, а что за 10 верст за Вязьмою, по Московской дороге, есть изрядная позиция, а воды-де нет. Я и примечаю, что он к вам хочет бежать…» В письме Ермолову Сен-При, которому Багратион выразил свое мнение, сказано совсем другое: «Он (Багратион. — Е. А.) замечает только, что ежели мы здесь повременим и оставим приуготовлять нам лагерное место в Вязьме г-ну Толю, то мы возобновим ошибки наши под Дорогобужем, куда мы привели неприятеля на плечах, чтобы бросить в скорости самую выгодную позицию. Он полагает, что самим лучше всем распорядиться на месте и не дать время неприятелю нас преследовать всеми своими силами и нас принудить дать сражение, прежде чем наши силы (имеется в виду запасной корпус Милорадовича. — Е. А.) к нам подойдут»142. Из этого текста никак не вытекает, что Багратион просит остановиться в Вязьме; напротив, он ратует за отход войск.

Словом, позицию для генерального сражения под Вязьмой не выбрали и смогли это сделать только у Царево-Займища. Позиция у этого села по всем параметрам вроде бы подходила для генерального сражения. С этим были согласны оба главнокомандующих. Впрочем, Щербинин писал, что позиция эта была опасна тем, что за спиной войск протекала речка с болотистыми берегами. Но уже пришедший в отчаяние от отступления и тяжести жернова ответственности на своих плечах Барклай решил дать здесь сражение. «Толь, — пишет Щербинин, — до такой степени убежден был в опасности этого лагеря, что бросается перед Барклаем на колени, чтобы отклонить его от намерения сражаться здесь. Барклай не внимает убеждениям своего генерал-квартирмейстера. Но вдруг извещают о прибытии Кутузова в Царево-Займище… День был пасмурный, но сердца наши прояснились. Узнав от Толя об опасности лагеря, князь Кутузов тотчас приказал отступать»144. Квартирмейстер немного ошибается: поначалу Кутузов решил принять бой в этой позиции и приказал ее укреплять, но потом действительно дал приказ об отступлении. Отчаянный спор Багратиона с Барклаем, столько недель изводивший его участников и всю армию, утратил свою актуальность. Все с надеждой теперь смотрели на Кутузова…

Глава девятнадцатая

На него указал общий глас

Назначение и приезд в армию М. И. Кутузова стали неожиданным и болезненным ударом по надеждам и самолюбию Багратиона. Решение о назначении главнокомандующего всеми армиями было принято еще до того, как в Петербурге получили известие об уходе русских войск из Смоленска. Это произошло 5 августа, когда из действующей армии прибыл князь П. М. Волконский, который привез с собой несколько писем высших военачальников. Среди этих писем было письмо царю от его друга детства графа П. А. Шувалова, чьим мнением император особенно дорожил. Шувалов писал: «Нужен другой главнокомандующий, один над обеими армиями. Необходимо, чтобы Ваше величество назначил его немедленно, иначе — погибла Россия»1. Так думали в то время и другие2.

В день получения письма от Шувалова по указу Александра I был образован Чрезвычайный комитет из первейших и довереннейших царских сановников и военных во главе с фельдмаршалом Н. И. Салтыковым, воспитателем Александра I. Доклад, согласно одной из версий, сделал Аракчеев, и комитет в тот же день, изучив все привезенные из действующей армии донесения и записки, констатировал: «По выслушании всех оных бумаг все единогласно признали, что бывшая доселе недеятельность в военных операциях происходит от того, что не было над всеми действующими армиями положительной единоначальной власти, и сколь в настоящее время невыгодно сие власти раздробление, столь, напротив того, необходимо общее оной соединение». После этого комитет вынес решение-рекомендацию о назначении на пост главнокомандующего генерала от инфантерии светлейшего князя М. И. Голенищева-Кутузова. Принято считать, что комитет рассмотрел шесть кандидатур — Л. Л. Беннигсена, Д. С. Дохтурова, А. П. Тормасова, П. А. Палена, П. И. Багратиона и М. И. Кутузова. Все они, кроме последнего, были один за другим отвергнуты. На каком основании была отведена кандидатура Багратиона, нам неизвестно. Но из всех кандидатов (включая Багратиона) Кутузов был старшим из полных генералов как по возрасту, так и по службе. Он имел огромный опыт участия в военных действиях, был сподвижником А. В. Суворова и П. А. Румянцева. Для родовитых членов комитета немаловажным оказалось и то, что Кутузов был выходцем из древнего дворянского рода, русским, богатым и знатным барином, пожалованным, согласно указу императора от 20 июля 1812 года, то есть сразу после начала войны, титулом светлейшего князя.

Способ перехитрить великого визиря. После Аустерлица Кутузов сумел реабилитировать себя в глазах общества виртуозным (если так можно сказать) окончанием войны с Турцией. Грандиозные события Отечественной войны 1812 года заслонили эту «незнаменитую войну» с южным соседом, но в первой половине 1812 года о ней много говорили — так необыкновенно вел войну Кутузов. Ему, уже пятому по счету главнокомандующему, прибывшему в Бухарест весной 1811 года, вникать в суть дела не приходилось — он все помнил и знал со времен Прозоровского, хотя ехал в Бухарест без всякой охоты. В его распоряжении было 45 тысяч человеки эти силы считались недостаточными для активного наступления на противника. Поневоле Кутузов должен был строить оборонительную стратегию. Между тем Ахмед-паша, ставший весной 1811 года новым великим визирем, оценил изменение международной обстановки (грядущий разрыв России и Франции), решил отказаться от оборонительной тактики и начал готовить крупную наступательную операцию по отвоеванию потерянных османами в прежние годы придунайских земель. Первым столкновением старых знакомых стал бой под Рущуком 22 июня 1811 года. Сражение началось неудачными попытками турок обойти с правого фланга русскую армию, построенную в несколько каре, но удар конницы Бошняка-аги слева привел к прорыву русских построений, хотя пехотные каре, в отличие от драгунской и гусарской кавалерии и части конной артиллерии, устояли. Кутузов сумел перегруппировать свои силы и отбить натиск Бошняка-аги. После этого, почувствовав подходящий момент для контратаки, он отдал приказ двинуться всеми силами на турецкую пехоту, которая начала отступать и вскоре покинула поле боя. К удивлению многих, Кутузов не стал преследовать отступавших почти в беспорядке турок. Он предпочитал держать синицу в руках, а не гоняться за журавлем в небе, считал, что преследование закончится у стен сильной турецкой крепости Шумлы, для взятия которой у него было явно недостаточно сил и средств. Словом, он не хотел повторять сомнительный успех своих предшественников — Багратиона и Каменского. Потери сторон в сражении были не особенно значительны, да и награда Кутузову за эту, как считали в Петербурге, полупобеду была скромной — портрет государя в бриллиантах. Вообще, государь был недоволен Кутузовым, который не только не воспользовался возможностью разгромить турок окончательно, но и неожиданно для всех 27 июня, взорвав Рущук, отошел на левый берег Дуная. Судя по истории с Багратионом, такой поступок рассматривался государем почти как преступление. Впрочем, это решение поразило и людей опытных, генералов армии Кутузова. Он же объяснял им, что «не в Рущуке важность. Главное дело состоит в том, чтобы заманить визиря на левый берег Дуная. Увидя наше отступчение, он наверное (в смысле наверняка. — Е. А.) пойдет за нами»4.