Рассказы (фанатские переводы) - Джим Батчер

Дрезден будет здесь через сорок секунд.... О, чёрт, осталось всего тридцать шесть.

Круглая штука, которую мой господин установил ранее, зажужжала, и все трое подпрыгнули и издали пронзительный крик.

— Подождите! — сказала Лакуна. — Вот она!

И она решительно направилась к бум-штуке.

— Ух ты! — сказал Боб Замок. — Ты знаешь, что делаешь... А хотя, знаешь что, тридцать секунд, к черту всё.

Лакуна опустилась на колени возле стрелы, схватила пластиковый циферблат и с силой повернула его. Он вращался до тех пор, пока красная метка не оказалась рядом с цифрой 30.

— Вот так, — твёрдо сказал Лакуна. — Теперь у вас есть тридцать минут, чтобы спасти пиццу.

Синий свет на секунду заколебался, а затем сказал:

— О. Да. Похоже, это не совсем команда спецназа или что-то в этом роде. Хорошая работа, Крошка Тиш.

Лакуна сузила глаза глядя на голубой огонёк, когда тяжёлые шаги здоровяков приблизились, и милорд с сэром Уильямом ворвались в кухню. Милорд остановился, тяжело дыша, его тёмные глаза расширились, и он осмотрел помещение.

— Это что, гремлин? — спросил он секунду спустя. — Боб, какого черта ты сделал с моим котом!?

***

Час спустя мы все были на крыше Замка, смотрели на звёзды и ели пиццу.

— Как дела у гвардейцев, генерал-майор? — спросил милорд.

— Несколько раненых, один тяжелораненый, но ни одного погибшего, — сказал я. — Нам повезло, милорд. Мы прогнали врага прочь.

— В следующий раз постарайся взять одного живым, — сказал он. — Было бы неплохо узнать, кто их послал.

— Вам придётся обсудить это с Мистером, милорд.

Большой кот, растянувшись на коленях милорда, удовлетворённо мурлыкал. Очевидно, он не жалел о том, что не оставил в живых никого, кто мог бы рассказывать о себе.

— Милорд? — сказал я после затишья.

Грустные тёмные глаза посмотрели на меня.

— Да, генерал?

— Мне очень жаль, — сказал я. — Что ваше сердце болит. Она была храброй.

Он перестал жевать пиццу и долго смотрел на меня. Затем милорд несколько раз моргнул и сказал:

— Да, она была храброй. Спасибо, Тук.

Я неловко похлопал его по колену. В ответ он на мгновение положил кончики пальцев на моё плечо.

— Ты отлично справился сегодня вечером, — сказал он. — Боб говорит, что все защитные системы Замка были настроены на более серьёзные угрозы. Он не настроил их так, чтобы они видели что-то такое маленькое и коварное, как гремлины. Если бы не ты и не Гвардия, Замок мог бы сгореть. Люди под моей защитой могли пострадать.

Я почувствовал, что моя грудь выпятилась ещё больше.

— Ничего страшного, милорд. Просто ночная работа. — Я сделал паузу и смущённо сказал: — Сожалею о вашем холодильнике, милорд.

— Необходимая мелочь. Я стараюсь никогда не сомневаться в парнях занимающихся своим делом. — Он взял целый кусок пиццы и протянул его мне.

Я принял его с серьёзным видом.

— Милорд, — сказал я. — Эта битва окончена. Но что мы будем делать с кономой?

Он взял ещё один кусок пиццы и протянул его мне. Мы с ним аккуратно поделили пиццу, а потом стали есть.

— Тоже, что мы и всегда делаем, дружок, — сказал он. — Будем держаться вместе.

Я сел рядом с ним. Мгновение спустя Лакуна села рядом со мной. Я отдал ей половину своей пиццы.

— Ты пришёл в первую очередь за мной, — сказала она. — Не за пиццей.

— Ты, — сказал я, — важнее пиццы.

Она уставилась на меня в задумчивом, гробовом молчании на мгновение, прежде чем сказать:

— Ты большой дурак.

Но она прижалась ко мне, пока ела.

17.2 По закону (2022)

 Действие рассказа происходит в период между действиями романов 16 и 17 цикла «Досье Дрездена»

Жизнь несправедлива.

Это факт, осознание которого приходит в голову всем нам в раннем возрасте. Независимо от того, приходит ли оно каким-то очень реальным и серьёзным образом, допустим, когда рано умирает кто-то из родителей, или мы узнаём об этом в гораздо менее тяжёлой форме где-нибудь на детской площадке, факт остаётся фактом. Планета Земля — несправедливое место. Несправедлива во многих отношениях, в чём-то даже хуже других, но она несправедлива. Ни для кого.

И это, пожалуй, самое справедливое в ней.

Это был тяжёлый год для меня, с тех пор как Последний Титан напала на город. Я потерял много друзей в той битве. Одной из них была Мёрфи. Она истекла кровью, пока я держал её на руках. Ранение в шею. Случайное.

Всякий раз закрывая глаза, я видел её лицо, видел как синеют её губы и сереет кожа. Мне не удалось выбросить это ни из своих снов, ни из головы. Я ненавидел засыпать, потому что в основном мне снилось, как она умирает, снова и снова, как на повторе. Возможно, моё подсознание искало все способы, которыми мне удалось бы изменить исход, как разгневанный тренер, анализирующий видео после игры. Или, может быть, я просто не мог её отпустить.

Чёрт возьми, если бы я знал.

Жалость к себе, а это, пожалуй, самая бесполезная вещь, которую вы можете чувствовать: она ни черта вам не даёт. Вы не чувствуете себя лучше и слишком заняты хандрой, чтобы сделать хоть что-нибудь, чтобы на самом деле улучшить свою жизнь. Есть причина, по которой старики называют это «сидеть и вариться в собственном соку». Всё, происходящее с вами сводится к одному — вы просто впитываете боль.

Тем не менее, всему своё время, в том числе и тому, когда уместно так себя чувствовать. Для меня это время было между тремя и пятью часами утра. Я не мог спать больше трёх-четырёх часов за ночь, а когда просыпался, то лежал с закрытыми глазами и… страдал. Иногда снова погружался в кошмарную дрёму. Однако большую часть месяца я просто лежал и страдал.

Мой чисто механический будильник прозвенел в пять — не для того, чтобы разбудить меня, а для того, чтобы сказать мне, что пришла пора на время избавиться от этих чувств.

Страдать — это нормально.

Но нехорошо подводить людей, которые на меня полагаются. Это была моя точка равновесия.

Итак, в пять утра, примерно через месяц после смерти Мёрфи, я встал, сделал растяжку, которую другие люди могли бы назвать «йогой»,