Блог «Серп и молот» 2023 - Петр Григорьевич Балаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Экземпляр № 10 — в дело. Он же и рассекречен. И в нем подчеркнуто число дивизий, выставленных против СССР и Англии. Филипп Иванович, для кого вы это подчеркнули? Для делопроизводителя, который «спецсообщение» в дело подшил?
Черт, да я же забыл, что 31 мая — 1 июня! Провидцем начальник разведуправления Генштаба был, специально подчеркнул, чтобы потом в архиве это «спецсообщение» нашли через 48 лет и сразу увидели, что дивизий немецких против СССР стояло меньше, чем против Англии, чтобы, не дай бог, историки взглядом не промазали, чтобы внимание обратили.
А начальник Генштаба Г. К. Жуков, наверняка, даже не читая, на «спецсообщении» сразу написал свою любимую резолюцию «Мне это не нужно. Подпись — Жуков». Потому что в своих воспоминаниях Георгий Константинович четко написал, что Голиков ничего ему о приготовлениях немцев к войне не докладывал, ходил с докладами к Сталину. Сталин же Жукову ничего про эти доклады не говорил.
И вообще, Жукова один Сталин уважал. Как только Нарком Обороны к Сталину собирается на прием, так Сталин ему говорит: «И товарища Жюкова с собой возьми, товарищ Тимошенко, потому что я товарища Жюкова очень уважаю, а у тебя в наркомате и Генштабе его никто не уважает, ко мне даже Голиков ходит с разведкой, а Жюкову про разведку не докладывает».
Если сразу не дошло, начальник разведуправления Голиков — прямой подчиненный начальника Генштаба Жукова. Жукову ничего не докладывал, сразу к Сталину ходил.
И Резун-Суворов изо всех сил глумится: а что делали в кабинете Сталина Тимошенко с Жуковым, проводя в нем по 2–3 часа два-три дня в неделю? В преферанс ходили играть? Нарком обороны с начальником Генштаба?
И Резун делает вывод, если во время этих визитов не обсуждались вопросы приведения войск в готовность (а других мотивов столь активной работы Сталина с военными быть элементарно не может) для обороны, то, значит, готовились к нападению, поэтому исчезла стенограмма заседания 24 мая.
И крыть Резуна нечем, потому что сами же придумали, что Сталин не верил в нападение Германии, как сказал еще Никита Сергеевич. А потом Резун показывает Журнал посещений кабинета Сталина за 21 июня и ухмыляется: Гитлер Сталина опередил всего на сутки…
И — да! А чего у вас на архивных документах бланки с вордовскими шрифтами? Ну, придурки.
* * *
Резун-Суворов, конечно, мерзавец. Шельма. Но, извините, разве адмирал Кузнецов, нарком ВМФ, либо тот, кто правил его мемуары (хотя, у Кузнецова была такая жгучая обида на Сталина, что он и без редакторов мог сам расстараться), не шельма, если он написал такое:
«Я видел И. В. Сталина 13 или 14 июня, это была наша последняя встреча перед войной.»
Ну да, поэтому наш флот был приведен в боевую готовность без разрешения Сталина, адмирал рискнул своей головой. Только ни 13, ни 14 июня в кабинете Сталина Николая Гавриловича не было. Зато он был 11 июня. Хорошо, перепутал, память подвела. Простим. Только память у адмирала была совсем плохая, он забыл и то, чего забыть невозможно, такие дни, как 21 июня, не забываются, всегда в памяти остаются воспоминания о днях, которые делят жизнь на «до и после».
Мемуары Н. Г. Кузнецова «Накануне» — нечто совершенно бесстыдное. Про то, что знал каждый советский человек, как флотский начальник, рискуя головой, решился привести флот в боеготовность вопреки Сталину. И когда началась война, вся армия спала, только на кораблях вахты несли боевую службу. И даже уже когда началась война, в Кремле все продолжали спать, потому что Сталин не верил и надеялся:
«Смотрю на часы. 3 часа 15 минут (22 июня — авт.). Вот когда началось… У меня уже нет сомнений — война!
Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И. В. Сталина. Отвечает дежурный:
— Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно.
— У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно передать лично товарищу Сталину, — пытаюсь убедить дежурного.
— Не могу ничем помочь, — спокойно отвечает он и вешает трубку.
А я не выпускаю трубку из рук. Звоню маршалу С. К. Тимошенко. Повторяю слово в слово то, что доложил вице-адмирал Октябрьский.
— Вы меня слышите?
— Да, слышу.
В голосе Семена Константиновича не звучит и тени сомнения, он не переспрашивает меня. Возможно, не я первый сообщил ему эту новость. Он мог получить подобные сведения и от командования округов.
Говорить Наркому обороны о положении на флотах, об их готовности сейчас не время. У него хватает своих дел.
Еще несколько минут не отхожу от телефона, снова по разным номерам звоню И. В. Сталину, пытаюсь добиться личного разговора с ним. Ничего не выходит. Опять звоню дежурному:
— Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь. Это же война!
— Доложу кому следует, — отвечает дежурный. Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:
— Вы понимаете, что докладываете? — Это Г. М. Маленков.
— Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война.
Казалось, что тут тратить время на разговоры! Надо действовать немедленно: война уже началась!
Г. М. Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Кто-то из Кремля звонил в Севастополь, перепроверял мое сообщение.»
Как они все ненавидели Г. М. Маленкова! Ну как они его ненавидели! Ненависть этих подонков Георгия Максимилиановича лучше всего и характеризует.
Маленков не поверил, положил трубку… Надо думать, что Сталина так и не разбудили, потому что
«Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. Москва безмятежно отдыхала. Как всегда в выходные дни, в центре
