Дрожь в основании ада - Дэвид Вебер

— Пожалуйста, передайте капитану Лэтику и лейтенанту Эплин-Армаку, чтобы они присоединились к нам. И будьте так добры, принесите заодно и виски. Глинфич, я думаю.

— Немедленно, милорд.

Камердинер поклонился и снова исчез, а Сармут снова обратил свое внимание на Абата. На самом деле это было странно. Почему-то он ожидал, что тот факт, что он уже знал, что произошло в Кауджу-Нэрроуз, облегчит прослушивание отчета Абата. Этого не произошло. Во всяком случае, это усложнило задачу, и не просто потому, что он должен был следить за своими реакциями, чтобы не сказать или не сделать что-то, что могло бы намекнуть на то, что все, что говорил ему Абат, не воспринималось им холодно. Это потому, что он уже видел это, — размышлял он. — Потому что у него были реальные образы и звуки, вся эта резня и ярость, чтобы соответствовать словам описания Абата. И поскольку у него были эти качества, он также знал, что Абат был гораздо строже к себе, чем кто-либо другой. Однако он никак не мог сказать об этом капитану, и поэтому только покачал головой.

— Знаю, что в этот момент вы вините себя за каждый корабль и каждого человека, которых мы потеряли, капитан, — тихо сказал он. — Уверен, на вашем месте чувствовал бы себя точно так же. С другой стороны, я бы принял точно такие же решения, как и вы, если бы был на вашем месте и располагал той же информацией. Вы действовали со смелостью, которую мы ожидаем от офицеров имперского чарисийского флота. К сожалению, погода обернулась против вас, но мне ясно, что вы предусмотрели достаточную защиту от такой возможности. Если бы не мель, с которой вы столкнулись, у доларских галер никогда бы не было возможности вступить с вами в бой, и я твердо придерживаюсь мнения, что с «Тандерером» и «Дреднотом» вы и капитан Хейджил прорвались бы сквозь доларцев с гораздо меньшими потерями. Нам не дано повелевать ветром или капризами судьбы, капитан Абат. Все, что может сделать любой смертный человек, — это принимать наилучшие решения, которые он может принять, основываясь на имеющейся у него информации. По моему мнению, это именно то, что вы сделали в данном случае.

— Я… ценю это, милорд. — Абат остановился и откашлялся. — Ценю это, — продолжил он, его голос был немного хриплым, — но не уверен, что согласен с вами. Если бы я передал свою информацию графу Шарпфилду или не взял на себя смелость…

— Если бы вы сделали что-то из этого, вы были бы виновны, капитан! — Сармут прервал его с резкостью. — Военно-морской флот их величеств не выбирает капитанов или флаг-офицеров, которые уклоняются от своих обязанностей или прислушиваются к своим страхам.

— Я сказал, что нам не дано повелевать ветром, и это правда. Нам также не дано просто одерживать победы. Мы делаем то, что должны, служа короне и защищая подданных их величеств. Это наша величайшая честь, и вы так же, как и я, понимаете, чего это от нас требует. Император Кэйлеб однажды описал мне обязанности капитана. Он сказал: «Капитан должен плыть навстречу врагу; он не должен каждый раз возвращаться домой». Это то, что вы сделали. Вы отправились навстречу врагу точно так, как сделал бы я — точно так, как сделал бы его величество, и сделал именно это в кампании Риф Армагеддон — и на этот раз некоторые из ваших кораблей и слишком много ваших людей, с которыми нам обоим будет нелегко жить, не вернулись. Как и король Хааралд в проливе Даркос.

Он на мгновение задержал взгляд на капитане.

— Иногда мы живем, иногда умираем; единственное, что мы всегда делаем, — это сохраняем верность нашей чести, нашему долгу, нашим монархам и нашему Богу, и это именно то, что вы и все люди под вашим командованием сделали на этот раз. Согласны вы с этим или нет, я точно знаю, что его величество сказал бы вам в этот момент. Поскольку его здесь нет, я скажу это за него. Вы отреагировали мудро, решительно и быстро, основываясь на наилучшей имеющейся у вас информации, в лучших традициях имперского чарисийского флота, и то же самое сделали все ваши офицеры и солдаты. Операция не закончилась победой, но вам — и им — не за что стыдиться или винить себя. Я сохраняю полное доверие к вам, так же, как уверен, будут доверять их величества, когда новости об этом дойдут до них, и не готов выслушивать упреки в ваш адрес — или людей под вашим командованием — от кого бы то ни было. И чтобы быть предельно ясным в этом, капитан Абат, это «кто угодно» включает вас. Это понятно?

— Я… — начал Абат. Затем он остановился, и его ноздри раздулись, когда он глубоко вдохнул. — Да, милорд. Это… понятно.

— Хорошо! — сказал Сармут более оживленно, когда Лэтик и Гектор Эплин-Армак вошли в каюту. Силвист Рейгли последовал за ними, неся большой серебряный поднос, уставленный стеклянной посудой. Он поставил поднос на край стола Сармута и начал наливать янтарное виски в ожидающие стаканы.

— Хорошо, — повторил барон. Он взял свой бокал и поднял его, держа так до тех пор, пока Абат и два других офицера не подняли свои бокалы, чтобы встретить его.

— Рад, что это понятно, — сказал тогда Сармут, удерживая взгляд Абата своим собственным, — потому что я не намерен позволять доларцам наслаждаться этой победой ни секундой дольше, чем следует. Это означает, что нам с вами предстоит большая работа, капитан. Все мы так делаем. Так что давайте поговорим об этом, хорошо? — Он тонко улыбнулся и, кивнув, взглянул на своего флаг-лейтенанта.

— Я представляю вам их величества, — сказал Гектор, поднимая свой бокал чуть выше. — Тост за верность, честь, победу… и проклятие врагу!