Пылающий Эдем - Белва Плейн

Ричард повесил картины здесь, чтобы доставить ей удовольствие, но она не хотела этого, она не хотела ничего, связанного с Сен-Фелисом, даже дедушкиных книг, когда он умер, хотя они все равно послали их ей, послали не зная, – откуда они могли знать – что вместе с ними посылают стук крокетных мячей на лугу, мерцание свечей на католическом кладбище и запах дождя.

Здесь сейчас тоже пошел дождь, на всю ночь. На Сен-Фелисе дождь налетает, наводняет землю и прекращается так же внезапно, как и начался, и от него остается только пар, идущий от земли.

Внизу на пристани, где стоят на якоре суда, груженные бананами, босоногие женщины переносят на головах грузы.

– Посмотри, – говорит Мама, – как грациозно они двигаются! Так же и монахини учат тебя ходить с книгой на голове.

Нет, не то же самое, даже ребенком Ти ясно видела разницу. Некоторые вещи озадачивали ее: например, что тяжелую работу выполняют чернокожие и то, как они живут. Она ходила с Агнес в город за лекарством для кухаркиной старой тетки; на улицах пахло ужасно, сточные канавы воняли, в домах не было ничего, кроме стола и кровати. Почему? Никто не объяснил ей. Возможно, никто не мог.

Дедушка с гордостью рассказывал о Кембридже, о лодках на тихой реке, о церковных хорах и готических строениях, о джентльменах. Как все это могло сочетаться с Коувтауном?

– Этому мальчику нужно лучшее. Он этого заслуживает, – сказала Агнес.

– Три поколения нашей семьи учились в Кембридже, – говорил Дедушка.

– Это – четвертое, а он даже не знает, кто он. Голова Терезы беспокойно метнулась на подушке. О Фрэнсис, Фрэнсис, не потому ли я люблю тебя так сильно? Слишком сильно, может быть, что хочу для тебя всего? Оттого ли это, что я хочу забыть, стереть для себя того, другого, уничтожить свою боль и сказать: вот мой сын, мой единственный сын, у меня нет другого и никогда не было?

Какой ад, какой ад у нее в сердце.

Она ударила кулаками по постели. Сжала губы. Слушай, Тереза, ничего не поделаешь, все идет так, как идет. Просто продолжай делать то, что нужно, слышишь меня? И не волнуйся. Ты сможешь. Ты уже долго, очень долго это делаешь.

Убедительные слова, твердое решение. И тем не менее тебе знакомо – очень хорошо знакомо! – как серым днем наползает страх, пересыхает во рту и ты закрываешь книгу и ходишь по комнате.

Агнес спросила, счастлива ли я. Что значит «счастлива»?

О, счастье сразу видно! Моя Мать счастлива, потому что ее ничто не волнует. Когда умер отец, ее слезы высохли, рана затянулась. Ричард? Да, конечно. Ричард счастлив. У него есть все, что требуется от брака. Думаю, что он даже не представляет, что значит быть одиноким.

А я? Когда я гуляю под дождем, я испытываю удовольствие. Книги составляют мне компанию. В моем доме тепло и безопасно в ненастную ночь. Есть два-три друга, кто дорог мне и кому дорога я. Благодарю Бога, я могу помогать больным и бедным. И Фрэнсис, Фрэнсис – моя радость из радостей! Не будь его, мне не с кем было бы и поговорить под этой крышей. Бедная, лишенная разума Маргарет. Две другие девочки, похожие на Ричарда. Они хорошие, просто не такие, как я, только и всего.

Помню, однажды мне захотелось умереть. Говорят, что все люди когда-либо испытывают подобное желание. И преодолевают его, как и я. Ты падаешь, затем борешься, чтобы подняться. По крайней мере, если есть ради чего.

А кроме того, Дедушка сказал:

– В семье Фрэнсисов сильные люди. Помни об этом.

Фрэнсис тоже не спал, прислушиваясь к дождю. Это была одна из его ночей, когда ему бывает трудно уснуть. Ему часто говорили, что он слишком чувствительный, он тоже так считает, если под этим подразумевается способность улавливать состояние и настроение других людей.

Он продолжал думать. Мама была встревожена. Конечно, Маргарет – ее постоянная забота, но он почему-то считал, что она – не главная причина. Обычно он спрашивал ее; между ними существовала открытость, одновременно серьезная и шутливая. Но иногда что-то удерживало его, как в этот раз, когда ее лицо темнело – так облако бросает тень на чистую воду. Это случалось неожиданно. Она могла стоять среди других матерей на каком-нибудь школьном собрании, спокойно улыбаться – и вдруг словно черная туча накрывала ее.

И он знал, что в течение этих нескольких минут она погружалась в себя, ее вообще здесь не было.

Однажды, когда он был еще совсем маленьким, он слышал, как две служанки говорили о ней:

– Она странная, но достаточно милая.

– Почему она странная? – спросил он их.

– Мы только имели в виду, что она далеко от своего дома. Она должно быть тоскует по родине.

Он тогда стал настойчиво спрашивать:

– Почему мы не ездим на Сен-Фелис? Почему мы не можем поехать в гости?

– Слишком далеко… твои сестры еще очень малы… у меня морская болезнь… Может, когда-нибудь.

Она почти ничего не рассказывала ему об острове, так, разные мелочи, о «горных цыплятах», к примеру, которые на самом деле – огромные лягушки, которых готовят, как цыплят. Это было не совсем то, что ему хотелось узнать, но она не была расположена говорить о том, что его в действительности интересовало. Это было тем более странно, что его отец с удовольствием рассказывал о своем детстве.

Бабушка Джулия приезжала в гости два раза. Это была представительная женщина, все время жаловавшаяся на холод, хотя стоял июнь. Тогда она не понравилась Фрэнсису, хотя от нее пахло цветами и она привозила чудесные подарки.

– Твоя мать презирает нас, – сказала она ему. – Наш маленький отдаленный остров.

Неправда. Уже тогда Фрэнсис знал, что его мать не из тех людей, кто презирает кого-нибудь. Напротив, она всегда всех прощала, даже если они были неправы.

На прошлой неделе садовник помял легковой автомобиль.

– Какое здесь может быть оправдание? – негодовал Ричард. – Обычная невнимательность, не смотрел на дорогу.

– Обвинять легко, – сказала Тереза. – Только никогда не знаешь, что стоит за тем или иным событием.

За ее словами не стояло желание казаться справедливой или по-христиански терпимой, в них звучало глубокое убеждение. Ричард не мог сдержать раздражения, а Фрэнсису было очень жаль ее.

Он гадал, знает ли она об «эскападах» отца. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что та женщина, которую он однажды видел в обществе отца, не единственная. Он тогда обедал в ресторане с другом и его родителями и увидел за соседним столиком отца. Рядом с ним сидела вульгарная молодая особа.

– Не говори матери, – умолял его Ричард. – Это только сделает всех несчастными. В этом нет ничего страшного, ты знаешь. Я ведь не обижу твою мать ни за что на свете.

Почему люди женятся по ошибке? Неужели они не видят, что ничего не получится? Достаточно несколько минут побыть в обществе Ричарда и Терезы Лютеров, чтобы понять, насколько они разные.