Пылающий Эдем - Белва Плейн

Его охватила холодная безнадежность.

– Так ты хочешь поехать? – внезапно вернулась к разговору Агнес спустя несколько дней.

– Поехать? – повторил он.

– В Англию! В университет! О чем мы говорим?

– Мы об этом не говорим, – сердито ответил он, – это невозможно, и я об этом знаю.

– Может быть, ты и прав, – сказала она через какое-то время.

– Насчет чего, – спросил он, отрываясь от домашнего задания.

– Так, ничего, я просто думаю вслух, – и после паузы, – Я имею в виду, правильно, что мы не обсуждаем твою учебу в Англии.

– Я прав. И я не хочу больше об этом слышать!

– Не разговаривай со мной таким тоном. Мне не нравится твой голос.

Он не поднял головы, и она вышла из комнаты. Однако через одну или две недели она сказала ему:

– Я ненадолго уезжаю и закрываю магазин. Думаю, ты сумеешь приглядеть за хозяйством.

Первой его мыслью было, что она почувствовала ностальгию по Мартинике.

– Куда ты едешь, мама?

– В Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк! – с удивлением воскликнул Патрик. По ее знакомой лукавой улыбке он догадался, что несмотря на свою резкость, она наслаждается его изумлением.

– Да. У меня там дела.

– Дела в Нью-Йорке? А как ты туда доберешься?

– Зафрахтую самолет.

– Значит, ты вернешься?

– Естественно, вернусь! У меня там небольшое личное дело, только и всего! Я что должна тебе обо всем докладывать? – она дотронулась до его волос. – Тебе не о чем беспокоиться. Я вернусь домой через несколько недель. И тогда все будет по-другому.

Глава 5

Некоторое время спустя Тереза вспоминала тот день, как мерцающий зеленый цвет, проступающий сквозь непрерывный грустный дождь, падающий на низкие горы Нью-Джерси. Она привыкла соотносить места и людей с цветом: ее озабоченный муж – серый, как пасмурное небо, дети – розовые, нежные, как лепестки. Когда-то Элевтера связывалась в ее представлении с синим блеском, но это было давно.

А сейчас она стоит лицом к окну, а рядом на столе рассыпаны нечеткие любительские снимки. Принужденная взглянуть на них, она тут же отодвинулась, так отдергивают руку от раскаленного предмета.

– Вы даже не хотите как следует рассмотреть его, – спокойно произнесла Агнес, но Тереза почувствовала вызов. – Хотела бы я знать, о чем вы сейчас думаете.

Где-то внизу, в глубине дома послышался плач ребенка, похожий на звук флейты. Тереза задрожала.

– Я чувствую… я хочу забиться в какую-нибудь щель, где меня никто не увидит. Или сесть на корабль и плыть на край света.

– На край света – не слишком далеко. Тереза повернулась к ней лицом:

– Как ты нашла меня здесь?

– Достаточно легко. По телефонной книге в Нью-Йорке. Мне ответили, что вы отдыхаете за городом.

– Ты всегда знала, что делать.

– Мне пришлось научиться. За меня никто никогда ничего не делал.

Аккуратно, без стука Агнес поставила чашку на блюдце. Она сидела, скрестив ноги, обутые в изящные черные туфли. Ненавязчиво она уже осмотрела комнаты: ковер бледного цвета, ноготки в темно-синей вазе. Увиденное ей понравилось. Агнес подняла глаза:

– Не бойтесь меня, – мягко сказала она. Боится? Да она перепугана насмерть. Это, видимо, и есть, чувство ужаса: мгновение перед падением в пустоту… незнакомые шаги ночью по лестнице…

– Я здесь не для того, чтобы причинить вам вред. Я уже давно могла бы обо всем рассказать. Когда вернулась на остров, разве нет? Но я не жестокая, я справедливая женщина. Кроме того, я хочу защитить своего сына, своего Патрика. Я вовсе не хочу, чтобы он знал правду.

– Патрик, – повторила Тереза.

– Вы же не дали ему имя. Так что он – Патрик Курсон.

– Я не знала, что вы вернулись домой. Дедушка никогда не упоминал об этом в письмах.

– Он видел мальчика один раз. Я привела его туда, когда ему было три года, больше ни разу… Вы порвали ожерелье.

Ее холодные влажные руки двигались не переставая, и теперь голубые бусинки раскатились по полу. Агнес принялась подбирать их:

– У вас нервы. Но я повторяю, – я не собираюсь вам вредить. Кому от этого будет лучше? Мне нужна помощь, чтобы дать ему образование. Он хочет учиться в Кембридже.

Внутри у Терезы что-то оборвалось. Этот снимок: высокий рост, стройность, зубы, белая рубашка – все это жило и было взято из нее, это ее часть. И если бы кто-то спросил – Агнес действительно спросила несколько минут назад! – Что вы чувствуете? – она могла бы ответить только одно: я чувствую себя погибшей. Я выпила яд. Ничего не осталось: ни детей, ни дома, ни имени. Ричард… невозможно даже думать, что сделает Ричард.

– Семнадцать лет! – вскрикнула она. – И через семнадцать лет ты пришла ко мне с этим! Боже мой, ты знаешь, что ты со мной делаешь?

– Тогда дайте мне то, о чем я прошу, и вы никогда меня больше не увидите.

Можно ли ей верить?

– Вы ведь хотите знать, как он выглядит? Только вам трудно в этом признаться. Хорошо, я расскажу. У него нос Фрэнсисов, как у вас или у вашего дедушки. И он светлый. Я видела итальянских матросов в Коувтауне, они были не намного светлее. Думаю, что его выдают только волосы.

В тот день Агнес не намазала волосы маслом, поэтому они вились, закручивались, при взгляде на них чудилось что-то первобытное. Какими удивительными путями следует память: при виде этих волос на ум приходили барабаны. Барабаны? Много лет назад, как сказал Дедушка, по воскресеньям на плантациях весь день был слышен их грохот. А однажды в детстве Ти и сама видела африканские танцы, зажигательную калинду, сопровождаемую топотом, излучающую силу и жар.

Она провела рукой по лбу, возвращаясь в действительность.

– Я могу достать деньги. Я достану.

Ричард следит за всеми вложениями и банковскими счетами, но она всегда может продать браслет. Их у нее так много. Он купил слишком много дорогих ненужных вещей.

– Да, я раздобуду их для тебя. И тогда ты оставишь меня в покое? В конце концов, он твой, разве не так?

Думаю, что его выдают только волосы.

– У меня четверо детей. У нас с мужем. Три девочки.

Длинные серебристые волосы шелком рассыпаются по плечам.

– И сын, мой первенец.

Мой милый мальчик, мой сильный и нежный мальчик. Я никогда не говорила и никогда не скажу, но он знает и я знаю, что он – мое сердце.

– Я не могу позволить, чтобы с ними что-нибудь случилось! – резко выкрикнула она.

– Конечно, не можете.

– Если… он… когда-нибудь узнает, все будет кончено, – она раскинула руки. – Он снесет этот дом. Он из тех, кто даже не попытается понять… простить…

– А что такое мужчина? – Агнес печально смотрела на нее. – Я говорю вам – выбросьте все это из головы. Я была вам матерью, вы забыли? Даже больше Джулии.