Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов - Арсений Замостьянов

На этом фронте все в порядке. А что же у Троицкой башни? Пронин не мог увидеть в бинокль, что творилось на Троицком мосту.

Железнов по веревочной лестнице поднялся сразу на середину моста: и оказался между кирпичных зубцов. На мосту никого не было. Железнов осторожно прокрался до самых Троицких ворот. Никого! И ворота надежно заперты. Горит огонек в комнате охранника. Железнов подтолкнул ворота. Заперты надежно. И – ни звука что на мосту, что за воротами. Железнов нервно махнул рукой: «Поторопились! Или опоздали. Во всяком случае, нашумели. Теперь он затаится, затихнет. Вот так мы провалили дело. И Иван Николаич ранен...»

Что делать? Москва слезам не верит. Железнов пробежался по мосту и вернулся на Моховую, где Кирий и Лифшиц сортировали пленников.

– Тринадцать человек! – широко улыбался Лифшиц. – Одного ребята с крыши сняли.

Тюремный грузовик уже фыркал возле приемной всесоюзного старосты.

– Всех – в машину, а Ревишвили пойдет с нами.

– Для вас – господин полковник! – негромко бросил Ревишвили.

– Господин? – Кирий поднял густые брови.

– Только так и никак иначе.

– Это точно, генералом вы уже не станете, – нашелся Виктор. Не слишком остроумно, но зато ко времени.

В лифте с Ревишвили ехал Кирий. Третий просто не помещался в кабине!

– Надеть ему наручники? – спросил товарища Лифшиц.

– Шо? Да я его одним пальцем раздавлю.

– Куда вы меня ведете? Что это – тайная тюрьма ГБ напротив Кремля? – спросил Ревишвили Кирия.

– Скоро сам все увидишь.

И он увидел. Он увидел Пронина, восседающего в черном кожаном кресле.

– А, это вы. Какая выдержка! Он даже не соизволил отлежаться в госпитале. – Ревишвили скривил рот. – Герой! Думаете, после этого я признаю вас русским офицером? Вас, обыкновенную пролетарскую сволочь? Вы цыганский барон, а не офицер.

– А вы неосмотрительны, Ревишвили. Неужели вы думали, что я действую в одиночку? На что вы надеялись, если знали, что за вашей группой следят?

– Отвечать на ваши вопросы ниже моего достоинства. – заявил Ревишвили, но все-таки ответил: – Однако вы не нашли меня, пока я сам не вылез из шифоньера... У меня не было оснований подозревать, что вы вышли на наш след. Я видел только попытки... Лихорадочные попытки. А их я вижу уже пятнадцать лет. И перестал бояться.

– Снизили бдительность, проще говоря.

– Это ваш большевистский словарь. Вы же всех подозреваете. И друг друга в первую очередь.

– И подозреваем не без оснований. Вы назовете человека, который должен был впустить вас в Троицкие ворота?

Ревишвили только усмехнулся.

– Вы представляете меня предателем или трусом? Я никогда не был ни тем, ни другим.

– Считайте мой вопрос шуткой. Трусом я вас не считаю. Но своего предателя мы все равно найдем. Если уж сумели арестовать вашу организацию. Мы научились работать.

Пронин давно предложил полковнику стул, но Ревишвили не тронулся с места.

– Нет. Вы не стали профессионалами. Топорная работа, господин чекист. Вы раздавили горстку героев целым выводком лубянских идиотов. Разве так работают профессионалы? Профессионал появился бы в последний момент. Взял бы нас уже на территории Кремля.

– Это спорный вопрос, коллега. Во-первых, мы не хотели рисковать. Не хотели шума. А во-вторых, нельзя гнаться за двумя зайцами. Ваша организация разоблачена, следующий на очереди – человек с той стороны кремлевской стены. Вам пора пересмотреть принципы работы. Ведь это не я сижу во врангелевской контрразведке, а вы угодили к нам. Факты говорят громче слов. Учитесь проигрывать. Выигрывать-то вам уже не придется.

Ревишвили картинно скрестил руки на груди.

– Прошу отправить меня под арест. Буду ждать расстрела молча. Разговаривать с вами не собираюсь.

– Под арест? Извольте.

И тут Ревишвили снова нарушил обещание молчать: он заговорил.

– Вы думаете, что победили? Да, меня вы уничтожите. Браво! Это у вас получилось. Вы, наверное, сейчас испытываете головокружение от успехов, как это принято у советских людей. Что дальше? Наша группа – это маленький островок в океане. Против вас встанут лучшие люди страны.

Надоел Пронину этот господин. Слишком уж он красуется своим надменным презрением, своим непреклонным антисоветизмом. Пожалуй, он не так противен, как приспособленцы, которые на первом же допросе начинают пресмыкаться перед чекистами, лебезить. Ревишвили можно уважать за отвагу. Но его непробиваемая самоуверенность выглядит жалко. Он волевой, но глуповатый человек... И все-таки мы снова сдали работу с помарками. А кремлевский предатель оказался осторожнее, чем нам бы хотелось.

Раут с костылями

Пронин должен был обедать с Бронсоном: стайерское интервью продолжалось... Нужно было как-то объяснять ранения... С десяти до двенадцати часов Пронин спал в госпитале, выпив кружку теплого морса. Потом доктора поколдовали над ранами. Лечение лечением, но без костылей Пронин передвигаться не мог!

– Не волнуйся! – сказал Ковров, заглянувший в госпитальный бокс к Пронину. – Обед с Бронсоном отменять не будем! Посмотри! – Он швырнул на стол свежие «Известия». – Ради тебя сегодня газета вышла с опозданием на три часа. Цени. Там на четвертой странице, в подвале...

– «Несчастье на Ленинградском шоссе. Журналист Иван Николаевич Пронин попал под грузовик. Водитель грузовика задержан сотрудниками ОРУДа». Чушь какая-то. Сроду таких заметок «Известия» не публиковали.

– Специально для Бронсона!

– Не поверит. Шито белыми нитками, – отмахнулся Пронин.

– А мы от него и не ждем доверия. Просто соблюдаем приличия. Он про тебя уже давно догадался. И про то, что взяли Ревишвили, прекрасно осведомлен. Так что у вас теперь поединок в открытую, но с соблюдением проформы. Понимайт?

– Понимайт. Попал под грузовик, но пришел на обед. Хотя и на костылях. Советские журналисты несгибаемы. Фарс. Просто фарс.

– Пожалуй. Но ты умеешь работать в этом жанре. Будь я Немировичем-Данченко или Таировым – только в фарсах тебя бы использовал. А выглядишь ты неплохо для раненого! Бодро выглядишь. Прямо как я в молодости. Эх, где та молодость... А что мы имеем по кремлевскому предателю?

– Изучаем людей. С Бронсоном общались трое, да и то – мимолетно. Один – знаменитый искусствовед Захарьин. Глава комиссии по музейному наследию Кремля. Уважаемый человек. Награжден советской властью. По биографии бесконечно далек от военных приключений. Бронсон познакомился с ним на приеме в доме работников искусств. Второй – старшина караульной службы Толстиков. Бронсон его расспрашивал о достопримечательностях Кремля. Случайно встретил в Александровском саду. Это подозрительно, но не более.

– Ничего себе – не более. Работайте с ним.

– Третий – замнаркома финансов Спиридонов. Он в эти дни регулярно бывает в Кремле по службе. Бронсон брал у него интервью. Больше ни с кем из тех, кто работает за кремлевскими стенами, американец не общался. Хотя, конечно, предателем может оказаться и человек, не знакомый с Бронсоном лично, – вздохнул Пронин.

Пронин заранее занял столик в «Метрополе». Выпил стакан лимонной воды и заказал кофе по-турецки. Тут-то и появился Бронсон.

– Мой друг, что я вижу? – спросил он по-русски, показывая на костыли.

– А вы не читали сегодняшнюю прессу? Я попал под грузовик.

– Под грузовик? Господи, почему вы не в больнице? Это же опасно! – запричитал Бронсон через переводчика.

– Ерунда. Только ноги и пострадали.

– Я вижу, у вас и на лице шрамы. Ах, эти проклятые грузовики! Сколько от них неприятностей!

– Давайте не будем говорить о дорожных неприятностях. Я чувствую себя вполне сносно и готов по этому случаю зверски напиться!

– Но костыли! На них страшно смотреть!

Пронин разглядывал Бронсона. Румяный, чисто выбритый. Настолько чисто, что Пронин машинально дотронулся до собственной щеки – и почувствовал легкую щетину. Настоящий денди этот Бронсон! Нам еще далеко до таких стандартов элегантности. И пахнет от него приятно: свежестью, но без приторности. Умеет человек пользоваться одеколоном, знает дозу.

– Я постепенно привыкаю к русскому обычаю весь день пить водку. Первое время голова болела нещадно. А теперь с удовольствием пью. Что я буду делать в Америке? У нас этого не поймут, придется отвыкать.

– Что же, ваши знаменитые ковбои и шерифы, которых мы любим по кинолентам, пьют только по вечерам?

– Да нет, они тоже пьют весь день. Но не водку, а виски.

– А, ну, да, это совсем другое дело. Виски я вам не предлагаю. Пить виски в России глупо. В России надо пить водку и грузинские сухие вина. А еще – баловаться коньячком из наших Закавказских республик. Подойдут еще шампанское из Нового Света и Абрау и сладкие массандровские вина. Но я не люблю сладких вин. Но, если вы хотите, могу заказать вам массандровского «Черного доктора». Хотите?