Журнал «Компьютерра» №31 от 30 августа 2005 года - Журнал Компьютерра

Борис Стругацкий до сих пор пишет. Так же сильно, как и раньше. Однако лично мне он не очень интересен. Не потому, что мир изменился, а потому, что не изменился сам писатель. В его книгах, написанных под псевдонимом Сергей Витицкий, до сих пор живут те же коммунистические идеи - в частности о воспитании детей отдельно от родителей. Витицкий по-прежнему (как в «Гадких лебедях») считает, что детей надо воспитывать общественно, что дети будут хорошими, только бы их увести от старых испорченных взрослых куда-нибудь подальше. И обычное для Стругацких дело - мораль в конце книги Витицкого опять оказывается плоской, вызывает разочарование. И что - ради этого все и написано? Мне кажется, эти книги сейчас смотрятся уже немного несуразно. Как, например, последние фильмы Рязанова.

Тем не менее сыну я купил собрание сочинений Стругацких. Ну и Лема, Булычева, естественно. Их тогдашние книги задают хороший нравственный ориентир, чего не скажешь о современной фантастике. Она довольно подлая - не только потому, что теперь у нее главными являются рыночные ориентиры, но и из-за отсутствия четкого представления о добре и зле в голове авторов. Однако в целом, по-моему, именно сейчас фантастика снова пользуется большой популярностью. Сейчас наступило время, когда идея смены эпох и приближения нового технического века снова стала очень популярной. Начало века. У человечества есть ощущение гигантской перспективы. Искусственный интеллект, информационные технологии, биоинженерия, космический туризм, Марс. Нечто похожее было и в начале ХХ века. Автомобили, самолеты, электричество, радио, пенициллин, успехи физики и медицины. Неуязвимый «Титаник». Буквально взрыв надежд на технически совершенное будущее. Тогда, правда, дело кончилось не построением совершенного мира, а гибелью «Титаника», двумя мировыми войнами, атомной бомбежкой и газовыми камерами. Поэтому теперь фантастика рисует уже не такой безоблачный мир, достаточно почитать киберпанк Гибсона. Следующий скачок был в 60-х (помните обожание физиков и презрение к лирикам?). Он и дал энергию взрыву популярности фантастики 60-70-х.

Начав читать фантастику в1970-х, я в самом деле вскоре окунулся в этот фантастический мир и так из него и не вылез. Окончив мехмат МГУ, в 1983 году я начал работать в Вычислительном центре Академии наук, в Отделе искусственного интеллекта. ВЦ АН СССР чем-то напоминал НИИ ЧАВО. У сотрудников был довольно свободный график, каждый мог заниматься тем, что ему по душе (продолжая аналогию - своим видом магии). В нашем отделе бились над пониманием текста, в соседнем - занимались распознаванием речи, через дверь - распознаванием лица, за углом писали «Тетрис», на следующем этаже рассчитывали ядерную зиму и так далее. Бурлила смесь программистов, психологов, лингвистов… Моя трудовая книжка так и лежит в ВЦ РАН уже 22 года, а в своей фирме я занимаюсь поисковыми машинами, говорящими роботами, автоматическим извлечением смысла из текстов - предметами реквизита фантастической литературы. Прошлым летом мы с моим двенадцатилетним сыном Стасом смотрели фильм «Я, робот» по Айзеку Азимову, и я сказал ему: а ведь из всех сидящих в этом зале только мы с тобой разрабатываем вот таких говорящих роботов (сын тоже поучаствовал в разработке модулей диалогов), так что смотри фильм с профессиональной гордостью.

Те, кто сегодня занимается новейшими технологиями - в науке или в бизнесе, - не могли не увлекаться фантастикой двадцать-тридцать лет назад, потому что в те годы это были вещи, связанные неразрывно. Можно сколько угодно ругать советскую фантастику, поставленную тогда, как и все искусство, на службу режиму, но у нее было три безусловных достоинства. Содержательность - слово «научная» обязывало; занимательность - научная фантастика выгодно отличалась от прочей литературы оригинальностью, смелостью мысли; и качество - за счет общей высокой издательской культуры. В 70-80-е годы вся фантастика была научной без разделения на жанры и несла в себе немалую познавательную составляющую.

Современная же фантастика перестала быть научной. Это объективный факт, поскольку наука настолько далеко ушла вперед, что авторам стало трудно придумывать и предсказывать технологии будущего. Реальность во многих случаях выглядит гораздо фантастичнее.

Сегодня практически не осталось ученых, охватывающих своей эрудицией все пиковые направления науки, - что уж говорить о писателях-фантастах. Ни широкой эрудиции, ни желания копаться в научных деталях у нынешних авторов не видно (в России - пожалуй. А вот австралиец Грег Иган [Greg Egan] вполне отвечает этим критериям. - Л.Л.-М.). Да и законы современного бизнеса требуют скоростного конвейера по выпуску книг, а это возможно только с абсолютно оторванными от реальностей науки, придуманными мирами. С трудом удается найти двух-трех авторов, которые хоть относительно следуют законам жанра и кропотливо пытаются писать настоящую научную фантастику. Перечислю их, поскольку они вызывают у меня уважение. Из молодых - только Татьяна Семенова. Из среднего поколения - с некоторыми оговорками - Александр Громов, Михаил Тырин, Станислав Гимадеев, Владимир Ильин. Из тех, кто еще старше, - Павел Амнуэль, живущий ныне в Израиле, и, возможно, Геннадий Прашкевич. Остальные фантасты обретают популярность у молодежи за счет лихих, но примитивных сюжетов, обилия сленга, грубости и кровавых сцен - независимо от того, фэнтези это или космический боевик.

Пытаясь хоть немного воздействовать на текущую ситуацию с настоящей научной фантастикой, я поддерживаю авторов, работающих в этом жанре. Издаю НФ-книги, принимаю участие в писательской премии «Бронзовый Икар», присуждаемой за настоящую НФ, пишу научно-популярные статьи по физике для научно-фантастических книг Татьяны Семеновой, которые она, творчески перерабатывая, вставляет в текст. Возможно, эта деятельность и даст свои плоды, поскольку всем ИТ-бизнесменам известно: качественный контент и смелая идея - основа любого успешного проекта. Несмотря на то что традиционная печатная книга медленно умирает, на смену ей приходят электронные книги (допустим, на гибкой электронной бумаге), аудиокниги, возможно, появится что-нибудь еще. Печатное слово с увлекательным и познавательным содержанием в жанре настоящей НФ вполне может возродиться как новая форма получения знаний.

АНАЛИЗЫ: Теория и практика сложности

Компьютеры становятся все быстрее, объемы памяти - все больше. Можно подумать, что уже не столь важно, какие алгоритмы применять, - современный компьютер может все. Однако алгоритм для решения какой-нибудь нехитрой задачки на триста-пятьсот переменных грубой силой (brute force - вполне официальный термин в computer science) может потребовать порядка 2300 шагов - больше, чем во Вселенной элементарных частиц…

Этой проблемой занимается теория сложности: пытается придумать алгоритмы, которые бы работали быстро, а затем доказать, что они быстро работают. Или, на худой конец, доказать, что таких алгоритмов придумать нельзя.

Но как связаны теория и практика? Насколько то, чем занимаются гуру теоретической информатики, применимо к живым, практически полезным вычислениям? Или практическая польза была целиком извлечена во времена Эдсгера Дейкстры (Edsger Dijkstra), а современная теория сложности - лишь теоретическая забава, занимающая умы математиков, применения которой неясны и отдаленны (таковыми сейчас являются или по крайней мере кажутся многие области математики)? Попробуем разобраться…

Теория сложности (complexity theory) - это раздел теоретической информатики, связанный с оценками сложности работы алгоритмов. Сложность - понятие многогранное: здесь и время работы, и память, которая требуется алгоритму, и возможность его распараллеливания на несколько «процессоров»… Кстати, процессоры в теории сложности, как правило, моделируются машинами Тьюринга[Алан Тьюринг, один из отцов-основателей современной computer science, заложил основы теории сложности в середине 30-х годах прошлого века, когда из компьютеров (то есть «устройств для счета») доступны были абаки, арифмометры да не доведенная до «железа» машина Бэббиджа. Возможно, без его основополагающих работ никаких компьютеров бы и не появилось] - системами из бесконечной ленты и одной пишущей и читающей головки, безо всякого произвольного доступа; оказывается, в такое прокрустово ложе можно уместить все разнообразие компьютерных архитектур… но это уже тема для отдельного обстоятельного разговора.

Что же это такое - сложность алгоритма (в рамках статьи речь пойдет лишь о временно,й сложности [time complexity] классических детерминированных алгоритмов, а о сложности по объему требуемой памяти, вероятностных алгоритмах, протоколах для бесед вездесущих Боба и Алисы, параллельных и квантовых вычислениях мы, возможно, расскажем в следующих сериях)? Интуитивно это понятие довольно простое. У алгоритма есть вход (input) - описание задачи, которую нужно решить. На ее решение алгоритм тратит какое-то время (то есть количество операций). Сложность - это функция от длины входа, значение которой равно максимальному (по всевозможным входам данной длины) количеству операций, требуемых алгоритму для получения ответа.