Ястреб и голубка - Вирджиния Хенли

Придворные дамы — не более чем часть общей декорации: королева должна резко выделяться на этом фоне. Хочу тебя предупредить: малейший намек на то, что кто-либо из дам обладает большей привлекательностью, чем она сама, приводит ее величество в настоящее бешенство, а когда наша государыня дает волю своему нраву, на нее даже глядеть жутко… но навлечь этот гнев на себя… не приведи Господь! Она подозрительна, придирчива, настроение у нее переменчиво до крайности. Случается, что она и поколачивает фрейлин, но чаще всего ограничивается словесными оскорблениями.

У нее язвительный ум и острый язык, которого все боятся как огня. Сопровождающие ее дамы обязаны одеваться в белое или носить платья блеклых тонов, и тогда эти монаршие одеяния, сверкающие драгоценными камнями, выглядят особенно эффектно. Никому не позволено затмевать властительницу. Все обязаны держаться в тени и способствовать возвеличиванию Глорианы!

— Вы ее ненавидите?

Это прозвучало как вывод, а не как вопрос.

Кейт покосилась на племянницу.

— Ну что ты, это считалось бы государственной изменой. Мы ее любим всей душой.

— Но если она доводит своих фрейлин до слез и делает их жизнь невыносимой, почему же они соперничают друг с другом, добиваясь придворных должностей?

— Ах, она ведь многолика, ты разве этого не знаешь? Часто она являет собой просто образец великодушия и милосердия. Она может быть приветливой, снисходительной и дружелюбной; она может быть неотразимой… если захочет. Ее улыбки и знаки благосклонности могут согреть твое сердце. Она никогда никому не наскучит. От нее словно исходит какое-то сияние. Женщины не могут противиться чарам этого двора. И, кроме того, где еще сыщется общество, в котором так легко подцепить богатого и знатного кавалера?

Сабби рассмеялась от души. В ехидных рассуждениях тетушки раскрывалась неприкрашенная правда!

К тому часу, когда Кейт в сопровождении Сабби отправилась в обеденную залу, население дворца заметно поредело: осталась пара сотен слуг и горстка придворных. На недостаток снеди жаловаться не приходилось, хотя королева уже покинула свою излюбленную резиденцию.

Так или иначе, вино в кувшинах убывало даже быстрее, чем обычно, и столы ломились от яств.

— После ужина, если день праздничный, во дворце устраиваются балы и маскарады, а в обычные дни — просто танцы и картежные игры до полуночи, но конечно сегодня ничего такого не будет. Я, во всяком случае, благодарю Создателя за то, что смогу как следует отдохнуть у себя в постели. До того устала, просто руки-ноги отваливаются.

— Для меня этот день тоже был слишком долгим, тетушка Кейт, — тихо отозвалась Сабби. — Но я вам от всего сердца благодарна за то, что вы для меня сделали.

— Да что ты, дитя мое, это для меня удовольствие — заполучить в свое распоряжение новую пару ушей. Обо мне такой слух пущен, будто я люблю только звук собственного голоса. — Она засмеялась и похлопала Сабби по плечу. — Ну что, пойдем наверх?

Сабби обрадовалась возможности проделать этот путь в обществе Кейт: самой ей не под силу было бы отличить один коридор от другого. У себя в комнатке, оказавшись наконец в одиночестве, она испытала огромное облегчение. Чудесно, что первый день при дворе остался уже позади: начало было положено, и начало хорошее. Теперь Сабби порадовалось тому, что королева отсутствует: это давало ей время, чтобы получше познакомиться с дворцом и придворными порядками.

Она зажгла свечи в канделябре и, сняв платье, повесила его в шкаф. Затем, налив немного воды из кувшина в таз, ополоснула лицо и шею. Потом освободилась от маленькой подкорсетной блузы-манишки, после чего вымыла грудь и руки под мышками.

И наконец, сбросив башмаки, чулки, нижнюю юбку и панталоны, она вымыла свои длинные ноги сверху донизу.

С головы до пят одетый в черное, Шейн Хокхерст завернулся в плащ и вышел из своей спальни на балкон четвертого этажа. С минуту он постоял, не шевелясь, в ожидании, пока глаза привыкнут к темноте, а затем, уверенными скользящими движениями перебравшись через два балкона, спустился на каменный балкон третьего этажа. Взглядом он обшарил темноту, пытаясь заметить внизу, на земле, хоть малейшие признаки жизни, но затем краем глаза уловил какое-то неясное движение внутри комнаты, по другую сторону балконной двери, и это мгновенно привлекло его внимание. Он увидел молодую женщину, которая отжала воду из пары чулок, а затем, привстав на цыпочки и подняв руки к верхнему краю зеркала, повесила чулки сушиться на раму. Она была совершенно нагая — нагая, как в тот миг, когда явилась на свет! Он даже дыхание задержал, когда она опустилась на колени перед сундуком и начала шарить внутри, пытаясь — по-видимому, безуспешно — что-то там отыскать.

Сабби помнила, что взяла с собой две ночные рубашки, но они, должно быть, находились в другом сундуке. Она тихонько чертыхнулась себе под нос, а затем оглянулась в сторону окна. При виде раздвинутых штор она вдруг почувствовала себя неуютно. Голос рассудка напоминал ей, что здесь, на третьем этаже, она находится достаточно высоко над землей и никто не может за ней подглядывать; однако что-то заставило ее задернуть шторы… может быть, просто прирожденная скромность. Поиски рубашки заняли минуту-другую, затем она встала и направилась к балконному окну.

Телесный отклик Хокхерста на явление обнаженной незнакомки оказался мгновенным и недвусмысленным. Шейн стоял неподвижно, но горячая кровь взыграла в чреслах, отгоняя все мысли, кроме одной. Он уставился на прелестное видение немигающим взором, опасаясь только, как бы не упустить ни единого момента этой дивной пантомимы. Ее груди выдавались вперед, восхитительно округлые и соблазнительные; талию, казалось, мужчина может обхватить пальцами одной руки; но самым необычным в этой красавице были ее волосы. Они спадали чуть ли не до колен красновато-медным облаком. Шейн облизнул внезапно пересохшие губы; она теперь была так близко, что он мог бы достать ее рукой. Она потянулась, чтобы задернуть шторы, и он был поражен, увидев, что и лицо ее не менее прекрасно, чем фигура.

Лишенный возможности ее созерцать, он почувствовал себя так, словно его оборвали, и обозлился, как собака, у которой отняли добычу. Он уже готов был распахнуть окно и шагнуть внутрь, чтобы взять желаемое… но внезапно вспомнил, что его дожидается Барон, и притом дожидается в таком месте, где могла таиться серьезная опасность. Как же можно было забыть об этом? Настойчивая пульсация требовательной плоти никак не способствовала улучшению настроения, и он мысленно послал проклятие бабенке, которая с такой легкостью разожгла в нем вожделение.