В тени монастыря (СИ) - Юрий Раджен

Ее соседи удивленно уставились на девушку, и расхохотались. Не смеялся лишь Иан, который слегка обиженно надул губы. Взглянув на него, Алия попыталась исправить положение, сбивчиво добавив:

– Прости, я невнимательно тебя слушала. Я только приехала, это такой большой город, здесь все для меня так ново!

– Да уж, молодые девушки не часто слушают, что Иан им рассказывает, – рассмеялся Гедеон, парень чуть пониже Иана, веселый и холеный, с золотистыми волосами до плеч, завивающимися в подчеркнуто неряшливые кудри, и зелеными глазами, чье лицо почти никогда не покидала улыбка. Иан покраснел. Как он смешно краснеет! Сначала его уши мгновенно стали чуть ли не бордовыми, а затем и лицо медленно залилось нежно-розовой краской. Гедеон, между тем, продолжал:

– Вообще-то, у нас здесь вовсе не ярмарка, а народное восстание! На площади Восстания! – и, довольный каламбуром, пусть и произнесенным явно не в первый раз, засмеялся.

– Восстание? – удивилась Алия, – вот это? – она указала на людей, сидящих кружком неподалеку, и увлеченно поющих под гитару.

– Самое большое за четверть века, не сомневайся! – ответил Гедеон, – мы, народ, протестуем против несправедливости системы!

– Расскажи мне, пожалуйста, с самого начала. Я издалека, и даже не слышала ни о чем таком, – Алия старательно изображала из себя деревенскую дурочку.

– Сейчас я все объясню, – попробовал было вмешаться Иан, но Гедеон сказал:

– Нет уж, ты упустил свой шанс. Сейчас моя очередь. С чего бы начать? Наш город, как ты успела понять – особенный: город искусств, культуры и свободы. Других таких городов по всей Империи не сыскать, и легко могло бы не быть ни одного – чистая удача, что здесь все обернулось таким образом. Во-первых, у нас еще со старых времен заседает не просто собор, а городская Ассамблея, составленная из людей уважаемых и в меру строптивых. Во-вторых, последние восемь лет над Щачинской Церковью начальствовал епископ Иеремей, человек в вере хоть и твердый, но скромный и тихий: веру он проповедовал, а не насаждал, и в храмы свои предпочитал приводить людей убеждением, а не силой. Но три месяца назад то ли удача нас оставила, то ли кто-то решил, что хватит с нас вольнодумства – и Иеремея сменил новый епископ, Ариан, из самого Латальграда, истовый и дремучий. Он полжизни служил Инквизитором, а вторую половину воспитывал молодежь себе на смену. Едва приехав в город и оглянувшись по сторонам, он сразу же пришел от здешних порядков в ужас: ересь, с которой он так долго боролся в Латальграде, была тут просто повсюду. Он торжественно пообещал привести наш город, как он выразился, «в порядок».

– Вернее, в то плачевное состояние, в котором находились все остальные имперские города, – проворчал Киршт, подсевший к ним с большой железной кружкой обжигающего чая и бутерброда с колбасой, которую принесла Алии.

– За первый месяц Ариан объявил ересью и запретил анекдоты, стихи с плохой рифмой и картины, нарисованные не слишком старательно. В скором времени в список добавили еду и одежду, которые были произведены за пределами Империи – ведь они могли быть испорчены, случайно или, чего хуже, нарочно, чтобы подкосить здоровье горожан, – продолжал Гедеон, – через некоторое время Ариан с удивлением обнаружил, что горожане по-прежнему погружены в ересь. Более того, после всех эдиктов их греховность, как ни странно, скорее выросла: они и не думали воздерживаться от запрещенных вещей, и вместо этого крыли епископа матом. Мы, щачинцы, такие! – Алия заметила, как на мгновение сморщилось лицо Киршта.

– Помолившись, вспомнив о тех испытаниях, через которые прошла Церковь в былые времена для победы над своими врагами, и смирившись со своей ношей, Ариан решил действовать настойчивее. Он учредил при Щачинской Церкви тайный орден Искателей, и его адепты принялись доносить епископу обо всех услышанных греховных разговорах и обо всех увиденных еретических вещах. Они исподволь проверяли благонравность своих знакомых, сидели на почте, вскрывая чужие письма, и копались в мусоре, чтобы обнаружить там остатки запрещенной иностранной колбасы.

– Неужели сажали в тюрьмы за кусок колбасы? – удивилась Алия.

– Глупости, конечно же, нет. В первый раз вызывали на разговор к Инквизитору, и во второй раз тоже… Могли на работе премию снять, или из Академии исключить, а если человек известный – то и в храме на проповеди ославить, или даже епитемью наложить.

– Этим, кстати, Ариан в первую очередь воспользовался, – ввернул Киршт, – наложил на членов Ассамблеи, самых языкастых, обет молчания. Заседания тут же стали гораздо тише, а члены Ассамблеи – гораздо злее.

– А еще могли в Монастырь отправить, на лечение от ереси и одержимости, – вставил Иан, – вот, собственно, это…

– Да погоди ты, дай по порядку рассказать, – отмахнулся от него Гарин, – покончив с книгами, картинами и колбасой, Ариан вдруг озаботился нравственностью молодежи. Город, по его словам, прогнил насквозь, и причину этого нужно было искать в воспитании подрастающего поколения. Поинтересовавшись, чем занимаются молодые люди в свободное время, Ариан вновь ужаснулся. Оказывается, вместо спортивной подготовки к защите Родины и штудирования трудов отца Латаля, – Гедеон сыпал все новыми и новыми неизвестными ей именами, но Алии ничего не оставалось, как понимающе кивать, – молодежь режется в Меч и Посох!

– Меч и Посох? – недоуменно переспросила Алия.

– Да, Меч и Посох. Ты играешь? Ах да, ты же не отсюда. Это очень интересно! Игру придумали там, – Гедеон указал большим пальцем за спину, имея в виду, по всей вероятности, странный забор, – и суть ее вот в чем. У каждого противника есть фишки, которые обозначают армии, заклинания, все в таком духе. Первые наборы завезли контрабандой из Западного Щачина, а потом мы начали рисовать свои, вот примерно такие. Смотри, – сказал Гедеон, протянув Алии пригоршню деревянных кружков.

Алия посмотрела на одну из протянутых ей фишек. На ней каллиграфическими буквами со старомодными вензелями было выведено слово «Император», и несколько цифр, соответствующих его «атаке» и «защите». Перевернув деревяшку, девушка обнаружила картинку, выполненную штампом и черной тушью: это было лицо грузного, старого мужчины с отвисшими щеками и огромными мохнатыми бровями. Рисунок как рисунок, хорошая, тонкая работа, без клякс и подтеков… Алия провела по фишке пальцем, смахивая непонятно откуда севшую на глаз Императора мушку. Мушка осталась на месте.

Рядом с ней появилась еще одна. Что за… Алия вгляделась в рисунок. Никаких мушек на нем только что не было. Их родила игра штрихов. Посмотрев на рисунок еще несколько секунд, она обнаружила червей, ползающих по шее императора, а тени на его щеках стали походить на трупные пятна, стремительно распространяющиеся по лицу. Испугавшись, она зажмурилась, потом открыла глаза и посмотрела на рисунок снова – наваждение исчезло. Император, старый, но вроде бы живой, смотрел на нее. Вдруг, на глазу его появилась мушка…

– Классно, правда? Это один из наших местных художников нарисовал, его фишки самые интересные. Все старались или выиграть их, или обменять на другие, или даже купить за деньги, – губы Гедеона искривились в неодобрении, и стало очевидным, что в этой игре купля-продажа фишек не приветствуется, – так что они быстро распространились по городу, и тут как раз попались заинтересовавшемуся жизнью молодежи Ариану.

Вторая фишка в руках девушки как раз изображала епископа: изможденного человека с кругами под глазами, настолько худого, что его кожа казалась туго натянутой на выступы черепных костей. Епископ держал в руках уже знакомый Алии символ, похожий на букву «Г», и, прикоснувшись к нему лбом, молился с закрытыми глазами и склоненной головой. Казалось, молитва требует от него чуть ли не физических усилий: его брови нахмурились, рот искривился… Девушка вглядывалась в рисунок, пока он не начал рябить в ее глазах – и внезапно увидела его совсем по-другому. Как она могла не замечать этого раньше? Стало очевидным: епископ не молится. Он пытается вытащить знак из своей головы.

– Но какое отношение все это имеет к восстанию? – спросила Алия.

– Самое прямое! – ответил Гедеон, а Иан закрыл глаза ладонью, – видишь ли, на следующий день в местной газете напечатали письмо девочки, которая попросила епископа запретить «Меч и Посох». Некая шестиклассница посетовала, что оказались забытыми добрые и развивающие салочки, прятки и классики, и вместо них все ее одноклассники постоянно играют в эту бессмысленную и жестокую игру про колдовство, а ведь оно разлагает юное поколение и подтачивают духовные основы Империи безверием и цинизмом. Вот именно этими самыми словами и написала, представляешь? Девочка решительно потребовала от епископа запретить эту отвратительную игру, и Ариан тут же послушался – издал эдикт, запрещающий Меч и Посох. И вот мы, возмущённые горожане, вышли…