Горячие и нервные - Сьюзен Андерсон

Внезапно он замолчал, глядя мимо нее.

— Кто тот мужчина? Вон там, тот, что выглядит так, словно пришел в офис.

Она проследила за направлением его взгляда и увидела мужчину с аккуратно уложенными серебристыми волосами, который, прокладывая себе путь по проходу, вежливо отвешивал поклоны и пожимал руки.

— Мне не хотелось бы говорить это, но он выглядит так, словно не особенно опечален предстоящим событием.

Виктория едва заметно пожала плечами:

— Я уже говорила тебе, что у отца было мало друзей. — Она задумалась на какой-то момент, потом добавила: — Я даже не уверена, что они вообще у него были. Масса знакомых — это да, но я не могу вспомнить ни одного человека, с которым он был особенно близок. Разве это не печальный итог?

— Тогда почему они все пришли?

— Наверное, чтобы убедиться, что он действительно умер. — Она почувствовала укол вины, как только произнесла эти слова, хотя понимала, что не так уж далека от истины.

Проведя большим пальцем по ее щеке, он ободряюще ей улыбнулся:

— Ты прекрасно держишься. Должен заметить, что мой старик был во многом похож на твоего.

— Да? — Она повернулась к нему с явным интересом.

Шесть лет назад они не говорили о своих родных, и сейчас, открыв ему кое-что из своей подноготной, она, естественно, ждала, что и он расскажет о себе поподробнее.

— У него тоже не было друзей?

— Нет, насколько я знаю.

— Кроме тебя, да?

Он хрипло рассмеялся:

— Меньше всего я. — Он колебался, потом сказал с явным нежеланием: — Он пил. Как заправский пьяница…

Она хотела поинтересоваться, чем было вызвано это пьянство, но не успела. Джон, верный своей манере неожиданно менять тему разговора, кивнул в сторону уже отмеченного им мужчины и спросил:

— Итак, как ты сказала, кто он?

— Я ничего не сказала. — Она забыла об этой его привычке, но сейчас убедилась, что Рокет ничуть не изменился. Как и в Пенсаколе, лишь только разговор касался его лично, он тут же находил способ направить его в другое русло — разве что метод стал другим. Конечно, ей не стоило обращать на это внимание, но, к сожалению, с тем же успехом можно было не замечать слона в маленькой комнате. И как только она вспомнила, каким образом он отвлекал ее от нежелательных расспросов, ее щеки залились краской.

Черт, это несправедливо. Он не должен был заставлять ее рассказывать о себе, когда сам не собирайся делиться подробностями своей жизни. Едва сдерживая раздражение, она тем не менее снова посмотрела на мужчину, о котором шла речь, и слегка пожала плечами.

— Я думаю, это Джим Макмерфи.

Он сидел впереди них, между ними было несколько рядов.

— Где-то я слышал это имя.

— Мне кажется, я упоминала его как президента компании, которую отец приобрел со свойственным ему бесцеремонным напором.

— Он был среди гостей в твоем доме в тот вечер, когда Гамильтона убили?

Она кивнула.

— Представь нас друг другу.

— Хорошо.

Церемония началась несколькими минутами позже, и Виктория быстро поймала себя на том, что не слушает речь выступающего. Слова соболезнования произносил министр, который никогда не был лично знаком с Фордом Эвансом Гамильтоном; и она невольно подумала, что даже если кто-то и знал ее отца, это уже не имеет никакого значения. Выступление закончилось, и пастор пригласил собравшихся пройти на подиум, чтобы почтить память покойного.

Затем Ди-Ди поднялась с передней скамьи и прошла к аналою крошечными шажками, сдерживаемая узкой юбкой и высокими каблуками. Она пожала руку министра, другой рукой поднесла кружевной платок к глазам под тонкой вуалью, затем повернулась и молча стояла секунду-другую, оглядывая собравшихся. Наконец она прерывисто вздохнула. Легкий трепетный вздох, усиленный микрофоном, долетел до самой дальней скамьи.

— Такой печальный день, — начала она, приложив красивую руку с маникюром к вырезу своего платья. Бриллиант в пять каратов сверкнул, рассыпая брызги разноцветных лучей. — Я просто хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли.

Виктория не могла без иронии смотреть, как Ди-Ди округлила глаза и приняла драматическую позу.

— Форд был непростым человеком. И с ним не всегда было легко найти общий язык. — Еще один вздох слетел с перламутровых губ Ди-Ди. — Но я думаю, это потому, что его подлинной страстью были корпоративные интересы. Он был настолько одержим своим делом, что у него почти не оставалось времени для семьи и друзей.

Тори выпрямилась. Это было… что-то новое. Слишком непохоже на то, что она привыкла думать о Ди-Ди. Она всегда считала, что эта женщина отличается поразительным легкомыслием и поверхностностью. Может быть, это несправедливое суждение шло от ее собственного неприятия светского общества и того, на ее взгляд, глупого маневрирования, в котором Ди-Ди не было равных?

— Но Форд дарил такие чудесные подарки, и никто не устраивал вечеринки лучше, чем он. И то, что было скрыто от постороннего взгляда…да, позвольте мне сказать, существовали некоторые вещи, на которые он не жалел времени. Мне будет так недоставать его!

Какое достоверное горе! Окей, поверхностность была очевидной. И все же Ди-Ди оказалась единственной, кто встал сегодня на защиту Форда. Может быть, она и вправду по-своему любила его?

Когда церемония в церкви подошла к концу, вереница машин потянулась к особняку Гамильтонов. Это была еще одна битва, которую Виктория проиграла, споря с Ди-Ди. Она настаивала, что прием лучше устроить не дома, а, например, в престижном старом отеле «Броудмур». Или в загородном клубе, что, как ей казалось, более соответствовало моменту. Но Ди-Ди утверждала, что гости должны собраться в том доме, где жил покойный. Разбираясь с многочисленными гостями, толпившимися в холле и на террасе, Виктории хватило десяти минут, чтобы пожалеть, что она не настояла на своем. Но так как поправить уже ничего было нельзя, то ей все-таки пришлось выполнять обязанности радушной хозяйки, мечтая при этом только об одном — как бы поскорее улизнуть в свою комнату наверху.

Однако сбежать от гостей ей не удалось, и надо сказать, что это было не самое худшее. Ди-Ди, подкараулившая ее моментом позже, потребовала, чтобы она участвовала в принятии соболезнований. Это тут же напомнило Виктории ее прошлое, и она совсем пала духом. «Боже мой, — думала она, — какая же это бестолковая и нудная обязанность — стоять в холле и пожимать руки, провожая гостей!» Прошло десять минут, а очередь жаждущих выразить соболезнование вдове покойного по-прежнему казалась нескончаемой.