Вселенная русского балета - Илзе Лиепа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды в доме у Вечесловой собирались гости на обед. Все уже давно пришли, не было только Анны Андреевны, и в ожидании ее компания болтала, не садясь за стол. Как только Ахматова появилась в дверях, все – и молодые и старые – встали, не сговариваясь. «Невозможно было сидеть», – пишет Вечеслова. Дело не в этикете – просто одним своим появлением эта удивительная женщина так влияла на окружающих.
Узнав Анну Андреевну ближе, Татьяна набралась смелости и спросила:
– Скажите, а как вы пишете стихи?
Ахматова наклонилась и на ухо тихо ответила:
– Это таинство.
Ахматова была поэтом во всем и оставалась поэтом даже в долгие годы молчания. Она никогда не жаловалась, не роптала на жизнь, проявляя подлинное величие. Вечеслова всегда поражалась тому, как Ахматова умела радоваться пустякам – такой мелочи, как распустившийся цветок, небо в вечернем свете или пение птицы. И она никак не могла понять, чем же заслужила нежность со стороны этой женщины.
«Как-то я должна была танцевать Китри, и неожиданно Анна Андреевна выразила желание пойти в театр. Я страшно заволновалась – вдруг не понравится ей балет или мой танец разочарует. После спектакля все зашли ко мне за кулисы. Помня о честности Анны Андреевны, я была уверена, что, если ей не понравилось, она скажет правду. Я подошла к Ахматовой, она посмотрела на меня и сказала: „Таня, вы – Жар-птица!“ И я видела ее волнение, видела, как много своего, ахматовского, вложила она в это слово. А после спектакля Фаина Раневская пригласила нас всех к себе в номер в „Асторию“, где она жила тогда, заказала бутерброды и вино – больше ничего не было. Но тот вечер после моего спектакля, вместе с Ахматовой, во всем казался удивительным и необыкновенным».
И снова из воспоминаний Вечесловой:
«Сорок шестой год. Прихожу к Ахматовой, у нее Раневская. Давно не виделись – я болела и собиралась поехать в санаторий. Замечаю на столике новый томик стихов.
– Анна Андреевна, вышел?
– Вышел, – говорит она, улыбаясь.
– Анна Андреевна, дайте почитать, я верну вам в целости и сохранности.
– К сожалению, не могу – это сигнал. Правда, завтра-послезавтра выйдет тираж. Но сколько людей приходит ко мне посмотреть на книжку, потрогать ее.
И тут на помощь приходит Раневская:
– Анна Андреевна, Танюша больна, ей тоскливо, потом она будет в санатории, а ваши стихи осмыслят жизнь. Отдайте ей книгу, ведь завтра сборник будет у вас.
Ахматова посмотрела на меня, улыбаясь своей загадочной улыбкой, и вдруг просто сказала:
– Берите, Танюша. Правда, ведь сейчас это вам нужно.
И она мне подписала: “Первый экземпляр этой книги – самОй Тане. Ахматова”».
Однако в 1946 году сборник Ахматовой не был издан, и так получилось, что у Татьяны Михайловны остался тот единственный, сигнальный экземпляр. Потом кто-то из знакомых Ахматовой спросил Анну Андреевну:
– Неужели Вечеслова не вернула вам эту уникальную книгу?
И та спокойно ответила:
– Если бы она это сделала – я бы оскорбилась.
Вечер, звонок по телефону:
– Таня, это Анна Андреевна. Я только что написала о вас стихи.
– Анна Андреевна, прочтите!
– Не могу, никогда не читаю сразу стихов. Они еще сырые, должны отлежаться.
– Анна Андреевна, это жестоко! Я не дам вам покоя, пока вы не прочтете. Поймите, как же я могу ждать? Я прошу вас!
– Ну, хорошо, слушайте:
Дымное исчадье полнолунья,
Белый мрамор в сумраке аллей,
Роковая девочка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
От таких и погибали люди.
За такой Чингиз послал посла,
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла.
Эти стихи Ахматова написала на фотографии, подаренной Вечесловой. Фотография была сделана при забавных обстоятельствах. Мне приятно напоминать о том, что Галина Уланова и Татьяна Вечеслова пронесли свою дружбу через всю жизнь. Они сумели перешагнуть через все, что обычно сопутствует балетной карьере, – через зависть, через соперничество, которых между ними и не было. Бывало, они делали совместные фотопортреты. На одном из них – две склоненные друг к другу головки, полуобнаженные плечи, закутанные в тонкую белую ткань… Но с этим портретом связана одна история. Портрет делал мастер-фотограф. «А потом, – рассказывает Вечеслова, – я заставила фотографа поставить свет, аппаратуру и приказала выйти из грим-уборной. Как только он ушел, скинула халатик и встала перед камерой. На затвор нажала Галя Уланова». Так что у Ахматовой была фотография Вечесловой, обнаженной по пояс. А стихи, вдохновленные танцем балерины, позднее вошли во многие сборники Анны Ахматовой.
«Последний раз я была у Анны Андреевны в Комарово в 1964 году, – вспоминает Вечеслова. – Она чувствовала себя неважно, увидев меня – обрадовалась и сказала:
– Как хорошо, что вы приехали, какой молодец! Пойдем ко мне, поболтаем, выпьем вина. Хотя мне и нельзя, но с вами бокал выпью.
Смеркалось. Анна Андреевна зажгла две свечи на маленьком рабочем столе, принесла бокалы.
– Хотите, я почитаю вам свои стихи?
– Конечно! Конечно хочу.
И Ахматова читала:
Была над нами, как звезда над морем,
Ища лучом девятый смертный вал,
Ты называл ее бедой и горем,
А радостью ни разу не назвал.
Днем перед нами ласточкой кружила,
Улыбкой расцветала на губах,
А ночью ледяной рукой душила
Обоих разом. В разных городах.
И никаким не внемля славословьям,
Перезабыв все прежние грехи,
К бессоннейшим припавши изголовьям,
Бормочет окаянные стихи.
Шумели сосны, и казалось, что шумело где-то неподалеку море. Легкий ветер шевелил пламя свечи, и знаменитый патрицианский профиль Ахматовой налился прозрачностью, а таинственный голос завораживал».
Больше они не виделись…
Сама Татьяна Михайловна Вечеслова тоже была не чужда поэзии и с юных лет пробовала писать стихи. А позже она написала две книги: «Я – балерина» и «О том, что дорого», также она автор нескольких статей. Очерк Вечесловой «Ее таинственный голос», посвященный великой поэтессе, вошел в сборник «Воспоминания
