Спитамен - Максуд Кариев

Снова зазвучала музыка. Молодые воины с разбегу перепрыгивали через костер и вступали в танец.

В другой стороне кто-то затянул песню, ее подхватили…

К пылающему костру приблизились женщины с корзинами и стали бросать в огонь сушеные фрукты. Вокруг распространился сладковатый, слегка дурманящий аромат яблок, груш, абрикосов, изюма. Сквозь веселящуюся — пляшущую и поющую — толпу прошлись виночерпии, наливая из подвешенного за спиной кувшина с длинным горлышком в чашу мусаллас и поднося каждому, кто пожелает.

То в одной стороне, то в другой звучал голос Равшанак, нежный и сильный, он не мог не очаровать собравшихся.

Хозяин замка и его почетные гости опять заняли места на помостах. Лишь Спитамен медлил, стоял возле костра, неотрывно глядел на огонь и видел перед собой Равшанак, упивался ее песней.

И тут он вспомнил о бродячем художнике, который влюбился в принцессу Торану. Сейчас ему особенно близки переживания бедного влюбленного… Разве художник не понимает, что правитель скорее казнит его, чем отдаст ему в жены свою дочь? Понимает и все-таки любит… И Спитамен знает, что лучше бы ему поберечься любви, как этого костра. Сгорит ведь…

Если бы Ахура — Мазда одарил его талантом, как того джигита, он бы, наверное, все скалы в горах украсил изображением несравненной Равшанак. Вряд ли еще где-нибудь на земле есть такая красавица. И кому достанется? Кичливому и рыхлому толстяку Ситону! Э-э–эх!.. А любит ли она его?

Спитамен пошел прочь от костра и, взобравшись на помост, примостился рядом с Датафарном, который любовался танцем девушек. Спитамен опять поймал на себе взгляд Равшанак. Она быстро отвела черные глаза и, игриво встряхнув локонами, переплетенными жемчугом, пустилась в пляс, плавно двигая плечами и изгибаясь. Он чувствовал, как сердце обволакивает теплая волна радости и волнующего беспокойства.

В этот момент к приплясывающему в окружении друзей Ситону приблизился слуга, легонько похлопал по плечу и что-то зашептал ему на ухо. Округлое лицо Ситона расплылось в улыбке, он закивал и неуклюже последовал, еле поспевая, за слугой, который быстро зашагал по тропинке, ведущей к замку.

Тут и к Равшанак подбежала одна из подруг и тоже шепнула что-то на ухо. Спитамен даже издалека заметил, как побледнела девушка, но, переборов себя, рассмеялась, сверкнула озорно глазами и кивнула. Через минуту она исчезла, будто растаяла.

После паузы, продлившейся совсем недолго, вновь возобновился разговор, ибо мусаллас легко развязывает языки, если даже они завязаны на узел. Каждый, желая теперь выглядеть осведомленнее других, высказывался о том, что ему было известно о происходящих далеко на западе событиях. Однако еще не всем, оказывается, было известно, что Искандар Зулькарнайн в конце прошлой осени захватил Сузы, главную резиденцию Ахеменидов. Роскошный дворец достался ему целехоньким, а с ним ему перепали и все сокровища, которые Дариявуш копил на протяжении многих лет. Те, для кого это явилось новостью, вздыхали, охали, и все неудачи Дариявуша объясняли неверностью тех, кто его окружает.

— Великий царь царей сам отдал Двурогому Сузы со всем богатством, — заметил кто-то. — А взамен просил вернуть ему мать, жену и детей…

— Зулькарнайн хитер… Разве вернет? Пока он держит в заложниках его семью, Дариявуш связан по рукам и ногам, — добавил другой.

«Скорее всего это так, — подумал Спитамен. — И никогда войну не выиграть тому, кто врагом уже повязан. Многие заранее предвидят исход и не оказывают Зулькарнайну должного сопротивления. С Вавилоном произошло то же самое, что с Сузами. Когда Двурогий приблизился к Вавилону, готовясь к длительной осаде, врата перед ним отворились, и правитель Мазей вышел ему навстречу со своими сыновьями. А затем жрецы и празднично разодетые толпы хлынули навстречу его войску. Люди взбирались на стены и крыши домов, чтобы приветствовать нового царя. Цветами и венками были усыпаны улицы, по которым вступали в город македонские войска. В храмах у серебряных алтарей горел священный огонь и курился фимиам, звучали хоры жрецов. И Искандар Зулькарнайн как триумфатор въехал в город на своей колеснице…» Спитамен вздохнул и, оглядев сидевших на помосте, молвил:

— Самыми последними сведениями располагает наш уважаемый гость, и они весьма удручающи, — он посмотрел на Датафарна, положив руку ему на колено: — Расскажите все, что поведали мне. Здесь собрались уважаемые люди округи, они будут вам благодарны.

Датафарн молчал, крепко сжав губы, как бы не решаясь при стольких свидетелях вести рассказ о вещах, бросающих тень на величие царя царей, затем в знак согласия кивнул, отпил глоток мусалласа, чтобы промочить горло, и стал говорить. Сидящие вслушивались в его низкий хрипловатый голос, и воображение рисовало им Персиду, самую высокогорную область Ирана. Весь этот край, обнесенный со всех сторон высочайшими горами, представляет из себя неприступную крепость. Даже широкие долины в промежутках между отдельными хребтами расположены на высотах, где и летом может закружить буран и зеленые склоны убеляет снег. В Персиде нет прямых дорог и плавных спусков, они извиваются и петляют по склонам, словно брошенная с небес лента, переползают через перевалы, большая часть которых проходима только летом.

Искандару Зулькарнайну было известно, что царь царей Дариявуш, против которого он вел «войну отмщения», находится в Мидии, в столице ее Экбатанах. Однако его более манил Персеполь — столица Персиды — своими такими же богатыми, как в Сузах, сокровищами. А чтобы захватить все эти богатства, нужно нагрянуть нежданно-негаданно. В Персиде не могли предполагать, что Искандар не последует за своим врагом, а рискнет совершить переход через неприступные горы зимой, именно поэтому он решил не дожидаться весны…

В Персиде командовал войсками небезызвестный Искандару Ариобарзан, который вырос и обучался в Македонии. Он знал силы македонян, их физическую подготовку и полагался на свою военную смекалку. Но Александру и до этого приходилось встречаться в сражениях со смекалистыми полководцами, которые демонстрировали величайшие образцы своего мужества, но он без особого труда разбивал их войско: у него было основание надеяться, что и в этот раз ему будет покровительствовать сам Зевс.

Через несколько дней пути в Персиду Искандар вступил с войском на земли воинственного горного племени уксиев. Эти горцы, жившие в самом центре Персидского государства, оставались полностью независимыми даже от самого Дариявуша; когда ему доводилось ехать по дороге из Суз в Персеполь, они осмеливались требовать с него откупные. И он не смел отказывать им, чтобы благополучно преодолеть нависающие над пропастями перевалы и добраться до столицы без приключений. Теперь уксии возомнили, что могут так же обойтись и с Искандаром: устроили на дороге между двумя утесами завал из камней, глыб льда и послали к македонскому царю парламентера с требованием откупа. Искандар выслушал парламентера, не слезая с коня, и, усмехнувшись, сказал:

— Передай соплеменникам, что откупными послужит их собственная жизнь. Если для них она чего-нибудь стоит, то пусть до полудня, пока мои воины будут отдыхать, расположась на привале, разберут этот завал. Иначе мне придется передумать, и никаких откупных они не получат вовсе.

Самоуверенные уксии отказались пропустить Искандара.

И царь еще раз продемонстрировал свое искусство в ведении горной войны со всеми ее хитростями и неожиданностями. Он нисколько не сомневался, что уксии — эти глупцы! — не протяжении всего его пути в горах устроили ему засады. Тогда, отказавшись двигаться по главной дороге, чреватой опасностями, он разослал небольшие отряды в поселения уксиев, где оставались семьи тех, кто вздумал оказать сопротивление сыну Зевса. В деревнях почти не было мужчин. Заполыхали дома, разнеслись по всей долине вопли истязаемых женщин, детей, стариков. Вмиг прослышав об этом, воины бросились на помощь близким и по пути в свои деревни сами натыкались на засады. Искандар так жестоко расправлялся с дерзкими горцами, что мать Дариявуша, не в силах все это видеть, стала умолять царя македонян сжалиться над пленными. Искандар часто общался с этой плененной им старой женщиной, успел оценить ее мудрость и считался с ее мнением, однако, словно захмелев от льющейся повсюду крови, не сразу уступил ее мольбам. И нет никакого сомнения, что если бы не заступничество матери Дариявуша, то вряд ли остался бы в живых хоть один из уксиев…

Но как бы то ни было, Александр потерял два-три дня. За это время Ариобарзан построил укрепления на главном перевале и занял высоты по обе стороны долины. Он приготовил македонянам настоящую ловушку.

На этот раз Искандара тоже подвела самоуверенность. Когда он попытался эту долину форсировать и его войско втянулось в ущелье, на них со всех сторон покатились обломки скал, дробясь на куски, разлетаясь на осколки, от которых воинов не могли спасти ни щиты, ни шлемы. И невозможно было здесь организовать никакого сопротивления. На глазах у македонского царя гибло его воинство под обломками скал, катящихся со страшным гулом и грохотом со склонов, увлекая за собой снежные лавины. Искандару не оставалось ничего иного, как отступить. И едва он отдал такой приказ, как македоняне позорно побежали назад, бросив убитых и раненых, стремясь как можно скорее выскочить на вольный простор из узкого ущелья, страшась даже мысли, что персы успеют заблокировать спасительный выход…