Дело табак - Терри Пратчетт

– Но так нельзя, сэр! Она боится держать в доме ценные вещи!

– В округе много воров, старший констебль? – спросил Ваймс, подчеркнув последние два слова.

Фини открыл дверь каталажки, поднял мать, которую, казалось, как громом сразила перспектива получить в подарок серебряные тарелки, отряхнул ее и сказал через плечо госпожи Наконец:

– Нет, сэр, потому что у нас нечего красть. Матушка всегда говорила, что за деньги счастья не купишь, сэр.

«Да, – подумал Ваймс, – моя мать тоже так говорила, но все-таки она очень обрадовалась, когда я принес домой первое жалованье, потому что теперь можно было поесть мяса, пусть мы и не знали, чьего именно. Вот оно, счастье, правда? Черт побери, мы лжем самим себе…»

Когда раскрасневшаяся госпожа Наконец ушла в дом за едой, Ваймс спросил:

– Между нами говоря, старший констебль, ты-то сам веришь, что я виновен в убийстве?

– Нет, сэр! – немедленно ответил Фини.

– Ты сказал это очень быстро, мальчик мой. Неужели инстинкт стражника? У меня такое ощущение, что ты пробыл копом недолго и дел у тебя явно было немного. Я не специалист, но, полагаю, свиньи нечасто дают ложные показания.

Фини сделал глубокий вдох.

– Понимаете ли, сэр, – спокойно произнес он, – мой дед был тот еще пройдоха, и людей он читал как открытые книги. Он частенько водил меня гулять по округе и знакомил с соседями, сэр, а потом все мне про них рассказывал, например, про одного типа, которого захватили на месте преступления с обыкновенной курицей…

Ваймс с открытым ртом слушал розового, чисто умытого юношу, который повествовал о благоуханной сельской местности так, как будто она была населена самыми хитрыми демонами. Он развертывал летопись преступлений и ворошил белье, отчаянно нуждавшееся в стирке. Никаких особых ужасов, только мелкие пакости и глупости. Преступления, причиной которым были человеческое невежество и идиотизм. Разумеется, где люди, там и преступления, хоть они и казались такими неуместными в мире обширных лугов и поющих птиц. Но Ваймс почувствовал преступление, как только оказался здесь, и вдруг был втянут в его круговорот.

– У вас прямо зуд, – сказал Фини. – Так мой отец говорил. Он наказывал смотреть, слушать и наблюдать за каждым. Плох тот полицейский, в котором нет частички злоумышленника. Она подает свой голос и говорит: «Этому типу есть что скрывать» или «Этот человек волнуется гораздо сильнее, чем следовало бы». Или «Он слишком дерзко себя ведет, потому что в душе он просто комок нервов». Темная сторона непременно откликнется.

Ваймс предпочел выказать не шок, а восхищение, хоть и не чрезмерное.

– Ну, мистер Фини, ваши дед и отец, кажется, все поняли правильно. Значит, я посылаю нужные сигналы?

– Нет, сэр, не совсем, сэр. Мои дед и отец иногда тоже так делали. Притворялись, что ничего не понимают. От этого люди нервничают. – Фини склонил голову набок и добавил: – Погодите минутку, сэр. Кажется, у нас небольшая проблема…

Дверь каталажки лязгнула: старший констебль Наконец выскочил и бросился к задней стене приземистого строеньица. Кто-то взвизгнул и закричал, и внезапно у Ваймса, спокойно сидевшего внутри, на коленях оказалась куча гоблинов. Точнее, один гоблин, но и одного гоблина при близком контакте обычно более чем достаточно. Для начала запах – и конца ему не было. Он как будто обволакивал весь мир. Это не была вонь – хотя, ей-богу, гоблины пахли всем, чем только способно пахнуть живое существо. Всякий, кто ходил по улицам Анк-Морпорка, обладал достаточным иммунитетом к неприятным запахам; более того, там процветало, если можно так выразиться, коллекционирование запахов[13], и Дейв, из магазина «Булавки и марки», в очередной раз расширил вывеску. Но характерный запах гоблина нельзя было загнать в бутылку (или что еще там делали коллекционеры), потому что это был не столько запах, сколько ощущение – ощущение, что у тебя испаряется зубная эмаль, а любой надетый на тебе железный предмет ржавеет на глазах. Ваймс оттолкнул гоблина, но тот цеплялся всеми конечностями и вопил во всю глотку – голосом, который звучал так, как будто кто-то прыгал на мешке с каштанами. Гоблин не нападал – не считая биологической атаки. Он размахивал руками, и Ваймс едва успел помешать Фини вышибить ему мозги своей официальной дубинкой, потому что разобрал отдельные слова, а именно: «Тра́вы! Суп! Мы просим травы! Суп! Слышишь? Травы! Суп!»

Фини, с другой стороны, орал:

– Вонючка, ах ты мелкий поганец, я же сказал, что́ сделаю с тобой, если снова увижу, как ты воруешь помои у свиней!

Он взглянул на Ваймса, словно ища поддержки.

– От них можно подцепить какую-нибудь жуткую болезнь, сэр.

– Перестань махать своей дурацкой палкой, парень! – велел Ваймс, посмотрел на гоблина, извивавшегося в его хватке, и добавил: – А ты, гаденыш, перестань трещать.

В крошечной комнатке наступила тишина, не считая замиравшего эха двух фраз. «Они едят собственных детенышей, сэр!» (это кричал Фини) и «Тра́вы! Суп!» (это кричал гоблин, весьма метко прозванный Вонючкой).

Успокоившись, гоблин указал пальцем на левое запястье Ваймса, взглянул ему в лицо и повторил:

– Травы! Суп!

Это прозвучало как мольба. Грязная лапка потянула Ваймса за ногу.

– Травы? Суп?

Гоблин подковылял к двери и взглянул на сердитого старшего констебля, а затем обернулся к Ваймсу с непередаваемым выражением лица и отчетливо произнес:

– Травы! Суп! Мистер по-люс-мен?..

Ваймс вытащил табакерку. Вот для чего нужен нюхательный табак. Церемония, которую ты проделываешь, прежде чем взять щепотку, дает больше времени на раздумья, чем закуривание сигары. А еще она привлекает внимание. Ваймс произнес:

– Ну, старший констебль, здесь кое-кто требует правый суд. И что ты намерен делать?

Вид у Фини был неуверенный, и прибежище он обрел в том, что знал наверняка.

– Это же вонючий гоблин!

– Ты часто их здесь видишь? – поинтересовался Ваймс, не повышая голоса.

– Только Вонючку, – ответил Фини, сердито глядя на гоблина, который высунул червеобразный язык. – Он вечно тут ошивается. А остальные знают, что с ними будет, если их застукают на воровстве!

Ваймс посмотрел на гоблина и заметил, что у того когда-то была сломана нога. Он повертел в руках табакерку, не глядя на Фини.

– Но, разумеется, полисмен должен задуматься, что произошло, если это жалкое создание не побоялось отдаться в руки закона, рискуя быть изувеченным… вторично.

Он нащупывал почву наугад, но, черт возьми, Ваймсу так часто приходилось это делать, что он научился опираться на воздух!

Рука у него зудела. Ваймс пытался не обращать внимания на зуд, но на мгновение перед ним предстала сырая пещера, и исчезли все мысли, кроме неутолимой жажды мести. Он сморгнул; гоблин тянул его за рукав, а Фини постепенно накалялся.

– Я ничего не видел! Не видел, как это случилось!

– Но ты знал, что это случилось, да? – и вновь Ваймс вспомнил темноту и жажду мести – точнее, воплощенную месть, разумную и неотвратимую. И маленький поганец дотронулся именно до этой руки… Прошлое разом воскресло, и Ваймс содрогнулся: хотя всякий стражник и должен быть немного злоумышленником, не стоит носить персонального демона в качестве татуировки.

Фини быстро остыл, потому что был напуган.

– Епископ Драй говорит, что гоблины – наглые инфернальные существа, созданные в насмешку над человечеством, – сказал он.

– Ничего не знаю про епископа Драя, – заметил Ваймс, – но здесь что-то творится, и я ощущаю зуд – я почувствовал его в самый день приезда. Что-то случилось на моей земле. Послушай меня, старший констебль. Когда арестовываешь подозреваемого, ты должен не полениться и спросить, правда ли он это сделал, а если он скажет «нет», поинтересуйся, может ли он предоставить доказательства. Смекаешь? Обязательно нужно спросить. Понятно? И вот мои ответы: черт возьми, нет, и, черт возьми, да!

Маленькая лапка с когтями вновь потянула Ваймса за рубашку.

– Травы! Суп!

Ваймс подумал: «Ну да, я думал, что до сих пор был с этим парнем мягок».

– Старший констебль, что-то здесь не так, ты это знаешь, и ты совсем один, поэтому лучше позови на помощь всех, кому можешь доверять. Например, меня. И я в данном случае буду подозреваемым, который под свое собственное поручительство внес залог в один пенни, – тут Ваймс вручил частично проржавевший медный кружочек ошарашенному Фини, – и по твоей просьбе согласился помочь в расследовании, каково бы оно ни было, и все будет тип-топ и в полном соответствии со стандартной полицейской процедурой, которую, мальчик мой, написал я, и лучше уж ты мне поверь. Я – не закон. И никакой стражник законом не является. Стражник – просто человек, но, когда он просыпается поутру, закон служит ему будильником. До сих пор я был с тобой ласков и любезен, но ты и правда думаешь, что я намерен провести ночь в свинарнике? Пора стать настоящим стражником, сынок. Делай что должно, а бумажную работу оставь на потом, как я.