Цербер - Николай Полунин

«Их будет ровно восемнадцать, — доносился ему укор Силы, — ровно восемнадцать крупных авиакатастроф в этом году. Ты мог их предотвратить. Ты этого не сделал».

Бесполезно было клясться и умолять, что теперь он ни на йоту не усомнится, ни вот такой малюсенький разочек не откажется, что поедет, найдет… что, если надо, он его сам… Бесполезно.

Он стал безукоризненным исполнителем, но почти в каждом сеансе-сне ОНА напоминала: «Теперь осталось девять катастроф, теперь восемь, семь… Осталось погибнуть стольким-то, стольким-то, стольким-то…» Он не мог даже предупредить. ОНА не давала ему знание о том, где и как будет следующая беда. ЕЕ укор приходил после. А кричать: смотрите, что делается!.. Все и так это видели.

Он не стал дожидаться конца счета. Он прыгнул сам (оружия тогда у него еще не было под рукой, как и теперь оно есть только когда этого захочет ОНА) с крыши четырнадцатиэтажной башни по улице Янгеля. Тот квартал так и носит в сводках название «квартал самоубийц», туда бьет лепесток жесткого излучения с Останкинской телебашни. Излучение, как говорят, угнетающе действует на психику людей.

Он-то, понятно, имел свои причины, а в том районе просто случайно проходил, когда отчаянье в нем вспыхнуло с особенной силой. Хотя, возможно, и излучение пресловутое что-то добавило.

У Михаила осталось очень мало целых костей и неповрежденных органов.

Его выписали, ахая и изумляясь, через полтора месяца, причем последние две недели продержали неизвестно зачем, он уже был в полном порядке. Ни разу он не терял сознание во время пытки своего выздоровления. Он смирился в третий раз, теперь окончательно.

Так жить стало полегче.

Глава 29

Мужик в белой рубашке поднялся наконец с обрубка бревна, на котором слушал жаворонков, и продолжил подъем. Он был уже шагах в двадцати. Почти одних с Павлом лет, чуть моложе. Светлые рассыпчатые волосы, широкий ясный лоб. Павел бесшумно положил автомат, приготовился. Тот шел, ничего не подозревая. Он был похож на… Он был… Он…

Две огромные руки вылетели из стены сплошного кустарника сбоку дороги, дернули Михаила к себе, вцепились в горло.

Его мгновенная реакция — назад, за пояс к пистолету — была пресечена мимолетным движением. Два кратчайших удара по бицепсам, и руки повисли плетьми.

Ручищи, душившие его, были перевиты мышцами и покрыты шрамами. Перед лицом Михаила вздрагивали тонкие ветки и листья, за ними горели яростные глаза.

Он попытался упасть навзничь, но даже когда совсем отнял ноги от земли, положение не изменилось. Он висел, как в стальной удавке. Сознание стало меркнуть, из пережатого горла рвался стон.

Не выходя из своего убежища, Павел потянул обмякшее тело на себя. Уложил у ног, несколькими движениями заровнял проделанное в стене веток и стеблей отверстие. На дороге больше никто не показывался.

Павел перевернул захваченного, приложив два пальца к шее, нашел пульс сонной артерии. Ухмыльнулся, взъерошив лежащему волосы. Похлопал по щеке, дернул за ухо. Скрытая под бородой, по изуродованному лицу разъехалась улыбка.

— Давай, давай, пора, слышишь? Мы уже за перевалом. Сейчас «вертушки» прилетят, нас снимут.

Михаил сфокусировал взгляд на косматой, нечесаной бороде, шапке волос.

— Ну? — сказал Павел. — Узнал, что ли?

— О!.. — Михаил приподнялся на локте. — Ты?

— Трудно узнать, да? Страшноватое зрелище? Не пугайся, я уже привык, и окружающие более-менее привыкли. Но на свежего человека действует.

— Ты. Здравствуй. — Михаил потер горло, сел. — Зачем же это оказался именно ты? Зачем? Что ж, ОНА совсем меня за живого не считает? Почему — ты?!

Михаил затряс головой.

— Погоди, погоди. Я тебя слишком сильно, нет? Вроде не мог, я тебя сразу узнал… Эй, ты как? Какая такая — она?

Всплеск Михаила унялся так же быстро, как и начался.

— Я в порядке. Здравствуй, Батя.

— Вот и хорошо, что в порядке. Здравствуй, Братка. Подымайся да пошли ко мне в гости.

Михаилу совсем не хотелось идти в гости к Павлу. К Бате. К командиру их спецгруппы, из которой только они двое в живых и остались. К тому, который не сосчитаешь сколько раз выручал его. Братку, в чужих горах и коварных затаившихся кишлаках.

К еще одному из тех, кому пришла весточка от НЕЕ.

Он почувствовал, как кружится голова, уплывает голос Бати. Вспомнил о пистолете, вытащил из-за пояса, передернул, приставил к виску, нажал…

Не успел. Покатился в траву. Полежал, перевернулся, встал на четвереньки, вытрясая звон оплеухи из ушей.

Павел стоял над ним, держа в лапе «ПМ», как ненастоящий. Второй пятерней задумчиво почесывал в бороде. Автомат в свисающей тряпке был у него под мышкой.

— Да, Братка, ты стал форменный псих, — сказал задумчиво. — И вдобавок всю сноровку растерял. Кто ж оружие невзведенным держит? Какой от него прок, от невзведенного? Все равно как от незаряженного. Забыл, Братка, все. Не пойму я что-то. То ли ты меня прибыл грохнуть, то ли сам на моих глазах стрельнуться. Как помню, никогда с тобой такого не бывало. Всегда был очень уравновешенный и разумный мальчик. Что-то с тобой случилось. — Павел, как это имелось у него в привычке, говорил, будто рассуждая сам с собой. — Но что? Просто так люди не стреляются. Идем-ка, Братка, идем ко мне. Там сядем, на все плюнем, и ты мне свое расскажешь. Добро?

— Добро. — Михаилу вдруг до страшного зуда захотелось все рассказать.

«Он поймет, — думал Михаил. — Единственный, кто может меня понять и поверить — это он. Батя. Паша. Пашка Геракл. Ведь искал я тебя, искал, да не нашел. Вновь поступаю в твое распоряжение, командир».

И кажется, даже ОНА отступила.

Глава 30

— Значит, ты со всем этим живешь… сколько?

— Пять лет.

— И никому?

— Кому? Кто поверит и кому это надо? С женой из-за этого… да и говорить такое даже жене… Ты-то мне веришь, Батя? Когда я тебе врал?

— А ты не того, уверен, что не трехнулся, с нарезки не съехал?

Михаил безнадежно махнул рукой.

— Если бы. Я ж говорю — сплошные вещественные подтверждения. Одно за другим.

Сидели в сторожке Павла, за столом. Сегодня Павел был более-менее свободен от своих обязанностей, потому что на месте пребывали и начальник, и сестра-хозяйка.

Стояла сковорода с грибами, была разложена рыба. «Колосовики, — пояснил Павел о грибах, — первые летние. Мы тут в основном на подножном корму, привыкли». Банка баклажанной икры и литровая банка самогона. — «Запасы с зимы».

— Каждый из нас имеет свой скелет в шкафу, — сказал Павел. — Давай, Братка, еще выпьем, давно мне ни с кем так душевно не сиделось.

— Ни с кем или — не с кем?

— Да считай, что не с кем. Я в бегах, Братка, такие дела. Почему — долгая история. И пути мне назад нет.

— Я знаю, — сказал Михаил.

— ОНА сказала?

— ОНА. Причин не называла, так — в бегах, и только. Батя, — спросил он осторожно, — откуда… это все? Что с тобой было, что ты так разукрашен? Несчастный случай?

Павел слил себе в стакан остатки, выпил. Шагнул в угол, поднял половицу, появилась еще банка, полная.

— И несчастный случай тоже, Братка, несчастный случай тоже. У меня после восемьдесят восьмого вся жизнь как несчастный случай. Не будем обо мне, это неинтересно. Скажи мне такую вещь, Братка, многих ли ты, как меня собираешься, препроводил?

Михаил невольно поежился, но с Батей можно было только так, прямо, открыто, без скидок на лирику.

— Не знаю, не считал. Полсотни, наверное, чуть больше.

— Так, это за пять лет. По человеку в месяц в среднем. В промежутках что делал? Водку пьянствовал?

— В промежутках… не знаю. Ждал. Просто жил как-то. С искренним недоумением он подумал, что не помнит никаких промежутков. Для него они не существовали. В памяти отложилось только время, когда работал по ЕЕ приказу. Искал, выслеживал, разрабатывал подходы, настигал.

— И в огороде бузина, и в Киеве тетка, — тяжело сказал Павел и опять выпил, не морщась, огненный самогон. — Скажи, Братка, следующую вещь. Не узнавал ли ты о своих крестниках подробнее — кто такой, откуда, чем знаменит или интересен, короче, с какого пороху эта ОНА вздумала твой глаз на человечка положить?

— Я уже говорил о случае с авиакатастрофами. Тот человек. И с другими, должно быть, то же самое. И с… А так это не входит в мою задачу. Я должен найти, встретиться. Иногда проследить, как оно все вышло.

— Про самолеты похоже на большой звон.

— ОНА заранее назвала число, и число совпало.

— Предположим, хотя… Я другое имею: ты сам о них, всех этих людях, узнавал что-нибудь, кроме того, что ОНА соизволила тебе повелеть? Да или нет?

Павел вел разговор так, что Михаилу стало ясно: у Бати появилась какая-то своя дальняя мысль. Он всегда становился таким, готовясь выдать что-то новенькое, Михаил помнил.