Цербер - Николай Полунин

— Вернемся к нашей девочке. Что ты намерен предпринять?

— Я полагаю, что лучше всего ничего не предпринимать. Ничего такого, что выбило бы ее из повседневной привычной жизни, в которой только я и могу ею как-то управлять. Это же бомба, сравнимая разве что с «Последним хлопком».

— Что за хлопок такой?

— Это из истории ядерного противостояния. Гипотетическое устройство с эквивалентом несколько сот мегатонн или даже гигатонна. Будучи взорвано в любом месте, пусть даже на своей территории, вызывает — предположительно — либо детонацию Мирового океана, либо «вечную ночь», либо вообще раскалывает планету. Потому и называли «Хлопок дверью», «Последний удар», в этом роде. Помнится, грозились, что у нас фрагменты даже были собраны и некоторое время существовали как реальность. Неужели вам не приходилось слышать?

— Это чушь собачья, — сказал Максим Петрович, хмуря свои строгие брови и откидываясь в кресле. — Ничего такого не было и быть не могло. Обрисуй мне эффект, который дало испытание «Антареса». Чего мы в конце концов добились.

— Я ведь уже говорил — всего, чего хотели- По характеристикам это ковер излучения, накрывший без малого десять тысяч квадратных километров. В ковре были обширные бреши, в большинстве мест эффекты наблюдались либо частично, либо спорадически, но ведь и мы не дали ей разойтись на всю катушку. Я не дал, я «разбудил» ее. По этой причине мы просто не знаем, чего можно ожидать от полного, до конца проведенного эксперимента. Вполне возможно, что это и будет тот самый конец света в натуральную величину. По крайней мере, для всех нас, здесь и сейчас живущих. — Андрей Львович провел по краю своего кейса-компьютера, лежащего на столе. — Не помню, кто из древних сказал: «Несчастный, ты получишь все, что хотел». Это про нас.

Максим Петрович поднялся, потрепал его по плечу. Нажал кнопку на столе. Почти в тот же миг появился широкоплечий секретарь с подносом, на котором стоял кофейник, молочник, чашечки.

— Коньяку хочешь? — спросил Максим Петрович, когда секретарь вышел.

— Да ну. Коньяк делу не поможет. Что говорят о наших экзерсисах наверху?

— То есть?

— Ну, я хотел спросил, как там отнеслись к результатам? Как отреагировал «сам»?

— Да побойся Бога, Андрей, ты что же думаешь, я туда с докладными, что ли, бегаю? Про «Антарес» ни единая душа наверху не знает и не узнает, я надеюсь, до поры до времени. Ты представить себе не можешь, что будет, если там пронюхают, чем твоя контора занимается. «В наше такое сложное непростое время», — съерничал он.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что те, кому надо, знают. Настоящие люди, как тебе известно, всегда находятся чуть-чуть в стороне от общей свалки. Ты, по-моему, и сам придерживаешься того же мнения, или я ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь.

— Ты даже знать не можешь, каких сил мне стоило отвести от нас подозрения в касательстве… э-э, к Саратовскому диву — так, кажется, его назвали газеты? Большинство впредь станут придерживаться такой терминологии. Тоже нелегко было устроить, но в конечном счете лишние потрясения никому не нужны. «Наверху» пока считают все это природным феноменом. Ты знаком со сводками?

В вопросе Максима Петровича слышалась укоризна.

— Кажется, кто-то там сошел с ума, кто-то не выдержал, застрелился?

— Авиадиспетчерам она устроила яркие впечатления. Дальнему оповещению тоже.

— Но ведь инциденты происходили лишь на закрытых объектах, информация дальше не пойдет? Мои что-то упоминали про Шиханы…

Максим Петрович сурово посмотрел на него.

— Не важно где. Сути это не меняет.

— Можно подумать, компетентные люди в мире не поняли…

— А их не так уж и много, по-настоящему компетентных. Даже во всем мире. Их — вот, по пальцам пересчитать. Если и поняли, то пока молчат. И молчать будут, на то они и компетентные. Но ты прав, еще ничего не кончилось. Хватит пока об этом.

Он налил себе коньяку из удивительной фигурной бутылки с тусклыми золотыми печатями. С удовольствием, смакуя, выпил и налил еще.

— Попробуй. Его закупоривали, еще когда Москва не успела сгореть при Буонапарте.

— Нет, спасибо, не хочу, не до того.

— Ну, как угодно, смотри не пожалей потом. Такой еще не скоро будет.

Посмотрев в поблескивающие напротив голубоватые стекла очков поверх полной рюмки, Максим Петрович сказал жестким голосом:

— Андрей, прекрати нюнить. В конце концов, если она представляет собой такую угрозу, ее всегда можно изолировать. С какой угодно степенью надежности.

— В каменном колодце, — тут же подхватил Андрей Львович. — Средневековом. С гладкими стенами, чтоб не выбралась. И с условием, что вокруг тоже будет средневековье или лучше неолит. Мир без металла. Без электричества и электроники. А еще лучше — и без белковых организмов, потому что на органику она тоже воздействует. Впрочем, и на кристаллические тела, наверное, тоже.

— Тогда спрашиваю еще раз: что ты предлагаешь?

— Не знаю, — неохотно проговорил Андрей Львович и стал смотреть в фестоны занавеси на окне. — Чем глубже мы исследовали диапазон и мощность ее способностей, тем меньше мне это нравилось. В конечном итоге я пришел к выводу, что это могло быть нашей… неосмотрительностью. Куда спокойнее было бы не трогать ее, чтобы все, что в ней живет необъяснимого и… — Андрей Львович поколебался, но все же употребил слово, — и чужого, в ней же потихоньку и осталось. Но если она нужна вам именно в таком виде, в каком мы ее сделали…

— Нужна, — резко подавшись к столу, сказал Максим Петрович. — Именно в таком. Вопрос стоит так: сумеешь ли ты, лично ты, удержать девчонку в узде, чтобы не натворила бед? Скажем, настроение у нее будет плохое или, наоборот, игривое, и захочется ей мало-мало пошалить? Что молчишь? Я угадал?

— Угадали. Она уже нашалила. Этой ночью.

— Что-нибудь серьезное?

— Да нет, так… Слегка подогрела бригаду с Петровки, которая случайно подвернулась, да спалила светофор рядом с домом. Вообще она человек очень дисциплинированный, такого раньше не бывало.

— С какого рожна, выяснили?

— Ну, не впрямую. Можно предположить. Любовник у нее куда-то запропастился, вот она и запереживала так. Запечалилась.

— Ни х… себе! — Максим Петрович, несмотря на всю свою строгость, после рюмочки-другой любил вставить словцо. — Запропастился — найди. На вертолете к дому доставь, в койку, на кой ляд тебе твои полномочия? Сам с ней ляжь, потребует — роту гвардейцев приведи. Девку, если любительница, что угодно.

— С этим парнем интересная петрушка получается. Непростой он какой-то, она с ним и была-то лишь разок.

— Значит, е… хорошо, — сказал Максим Петрович, нацеживая себе третью рюмочку. — Знаешь, как его сыскать?

— У него на хвосте мои оперативники сидят. Прохлаждается на природе. То ли к приятелю поехал, то ли еще как. С ним, я же говорю, все совсем непросто.

— В смысле?

— А в том смысле, как бы он не оказался нашим, как бы это сказать, конкурентом.

— Что, есть признаки? — встревожился Максим Петрович и даже приостановился, протягивая руку за бутылью.

— Все налицо. Сейчас на него информацию натрясывают, но уже известно, что вчера, например, его пытались убрать, причем грязно.

— Это…

— Нет, я не Корпорацию имею в виду. Что-то помельче. Но если бы не мои ребята, там половина двухсотквартирного дома взлетела бы. В связи с этим у меня одна интересная комбинация прокручивается. Хочу узнать его получше, а там уж будем решать. Чую, что-то здесь не то.

— Узнавай. — Максим Петрович поставил коньяк рядом с собой. — И учти, девочка мне нужна послушной и осторожной. Как хочешь делай, но чтоб и мысли ослушаться не допускала. Она ведь хорошая девочка, ты говорил?

— Да. Просто молодец. Нам повезло, что у нее именно такой характер.

— Вот и ладушки. Ублажай ее хоть сам, хоть этим парнем, хоть как хочешь. На карте столько, что ни ты, ни я не беремся в расчет, знай.

— Буду держать вас в курсе.

— Иди, дружок, с Богом, я на тебя надеюсь.

Андрей Львович подхватил свой кейс и вышел, вновь коротко кивнув секретарю. Машина ждала его, шофер лишь сдвинул ее на несколько метров, чтобы не загораживать вход.

Перед тем, как сесть в «Порш», Андрей Львович втянул ноздрями жаркий московский воздух. Ему не почудилось — действительно пахли сгоревшие листья. Уборщик накалывал на блестящий прут и сжигал их, редкие, не выдержавшие июльского зноя. Картина сгорающих в маленьком костерке листьев навела Андрея Львовича на совершенно определенные размышления.

Разговор не удался в части, касающейся нового знакомого Елены Евгеньевны. Андрей Львович уже знал его имя — Михаил. Теперь он имел определенный приказ; доставить этого Михаила в распоряжение Елены Евгеньевны. Этот приказ перечеркивал некоторые уже предпринятые шаги, и надо было отыгрывать назад.